В Северную Корею нас не пустили. Расстраиваться было бессмысленно.

Я удрала от участников экспедиции и осталась с Владивостоком наедине.

Этот город такой далекий от Москвы, такой близкий к Токио и Сеулу, сначала он совсем не хотел открываться. Поворачивался затылком. Скалился. Заливал дождем. Пообещал тайфун. Даже два.

Что я знала о Владивостоке? Почти ничего.

В памяти всплыли имена жителей города: ученый Игорь Евгеньевич Тамм, получивший Нобелевскую премию по физике, и музыкант Илья Лагутенко.

Не годится, сказала я себе.

От чтения «Википедии» меня спас музей путешественника, ученого и писателя Владимира Арсеньева, открытый в центре города 130 лет назад как музей Общества изучения Амурского края.

С открытым ртом я разглядывала наследие былых государств и империй. Читала письма первых переселенцев, слушала, как скрипят колеса телег и гудят паровозы.

Сюда добирались морем, шли на пароходах месяцами, здесь заканчивалась Транссибирская магистраль.

Первыми жителями были крестьяне и ссыльные. За ними пришли морские офицеры и купцы. Фамилии первых храбрецов, решившихся на то, чтобы открывать свои компании так далеко от насиженных мест, высечены на стене одного из залов музея:

Григорий Анисимович Жариков, купец второй гильдии, строительные подряды, торговля; Владимир Павлинович Пьянков, винокуренные заводы, коннозаводство, книготорговля; Лейба Шлемович Скидельский, купец первой гильдии, угольные копи, лесопильные, цементные заводы, лесопромышленник.

Какая, к черту, книготорговля там, где шаманы, вольноотпущенные и переселенцы из Китая. Загадка.

На самом деле толчком к развитию предпринимательства, торговли и получению иностранных инвестиций стали «Правила для переселения русских и иностранцев в Амурской и Приморской областях Восточной Сибири» от 1861 года и введение годом позже во Владивостоке порто-франко — права беспошлинной торговли. Любой желающий мог получить участки государственной земли во временное пользование или выкупить их.

Промышленность края базировалась на разработке угля, железных и серебряно-свинцовых руд, золота. Тут валили лес, ловили рыбу, добывали морскую капусту, целебными травами тоже не пренебрегали.

Ни Русско-японская война 1904–1905 годов, ни революция 1905 года не мешали процветать торговле. Приморье имело высокий промышленный потенциал по сравнению с соседями на Дальнем Востоке.

К вопросу о соседях. Китайцы называли Владивосток «Хэньшейвэй», что в переводе означает всего лишь «Залив трепанга». Никаких имперских желаний «Владеть Востоком» у жителей Поднебесной не было. В центре города у них был свой обособленный квартал Миллионка. Сюда стекались самые отпетые преступники, здесь прятались нелегальные жители. Здесь играли в маджонг и ставили спектакли.

Китайский театр — отдельная история. Во Владивостоке их было четыре. Актерские труппы состояли исключительно из мужчин. Цвет грима объяснял характер героя. Белое лицо было у коварных трусов, синее указывало на свирепый нрав. А еще если в руках у актера была плеть — значит, что он едет верхом, а если героя укрывали голубым покрывалом, всем становилось понятно — на сцене утопленник.

Зрителя в театре встречали, показывали ему место, клали подушку на сиденье, приносили ароматный чай и вручали программку. Я прочла письмо журналиста «Приамурских ведомостей» Сергея Браиловского, свидетеля постановок за 1899 год. «Публика в китайском театре во время представления галдит, пьет чай и пиво, грызет арбузные семечки, но при этом внимательно слушает и выражает артистам свое одобрение громким криком».

Я вышла из музея Арсеньева через три часа.

В театр во Владивостоке не попала. Китайских уже нет.

Афиши национальных театров не впечатлили.

В планах значились Японское море, дикие звери, дикие рыбы.

Заповедники — о вас расскажу в следующих выпусках.

Фото: arseniev.org