О том, как в 1950–1960-е жили в районе Донских улиц, Ленинского проспекта (тогда Большая Калужская улица), парка Горького и Нескучного сада, о шестидневной рабочей неделе, магазине «КырПыр», репрессиях и армянских коньяках на розлив рассказывает 68-летний житель Донской улицы Владимир Торгов. 

Владимир Торгов житель Донской улицы

Дом

Родился я в Москве в 1950 году в семье ученых-химиков, работавших в Институте органической химии (ИОХ). Я был вторым ребенком (брат Юра был старше меня на 19 лет и появился на свет задолго до войны). Жили мы по адресу Донская улица, 13. До революции это был странноприимный (устаревшее обозначение богадельни, больницы-приюта для нищих и калек. — «Москвич Mag») дом при Донском монастыре, где останавливались паломники.

Донская улица, 1960-е

Добротный, построенный из огромных бревен, с подвалом и мансардой. Внутри дом делил надвое длинный коридор, по обеим сторонам которого располагались комнаты с высокими, больше 4,5 метра, потолками и русской печкой. В каждой жила семья. Такая комната с печкой была и у нас. Для печного отопления нужны дрова, и они хранились в сарайчиках во дворе. Зимой, когда много снега лежало на крышах сараев, дети там бегали и играли. Иногда насыпали большую снежную гору и катались с нее.

Горячей воды не было, мыться всей семьей по субботам ездили на трамвае в Донские бани.

Магазины

Ближайший к дому магазин — булочная. Собственно, это был лишь фургон для перевозки хлеба, без колес и кабины. Сюда дважды в день привозили горячий хлеб, к этому времени уже собирался народ и быстро все раскупал. Помню, как возвращался домой, откусывая от теплой «Городской» булки за семь копеек.

ГАЗ-51Ф с кузовом КХА-2-57, 1961

В построенном Щусевым в 1939 году доме №13 по Большой Калужской улице (сейчас Ленинский проспект) было аспирантское общежитие, в другой его части жили профессура и известные ученые, в том числе семья академика Капицы. Здесь же располагался солидный продовольственный магазин. В этом магазине во время войны отоваривались карточки работников завода «Красный пролетарий», поэтому местные жители его прозвали «КырПыр». В этом же доме на углу Выставочного переулка (сейчас улица Академика Петровского) был чудесный винный магазин «Арарат», где грузинские вина и армянские коньяки продавались и в бутылках, и на розлив. Надо ли говорить, что аспиранты винный очень уважали.

Дети

Детей в доме было много. В соседний двор мы не ходили, чужакам могли и навалять. Нравы на Донской улице были суровые, здесь жили в основном рабочие близлежащих заводов «Красный пролетарий», Московского карбюраторного и станкостроительного имени Серго Орджоникидзе (он располагался в 5-м Донском проезде, улица Орджоникидзе появилась только в 1966 году).

Кадр из фильма «Друг мой, Колька!», 1961

Помню, детвора шла смотреть крестный ход на Пасху в красный храм Ризоположения на Донской. Эта церковь по какой-то случайности в советское время не закрылась. В народе ее называли церковью Брата и Сестры, в честь легенды о влюбленных, которые не знали, что они брат и сестра, и когда их венчали в церкви, венцы взлетели вверх и зацепились за крест. Мы смотрели, как они там висят.

Храм Ризоположения, 1964

В сад я не ходил, мама не работала после моего рождения, но до школы я ходил в группу детей «академического» дома №13. Дошкольники встречались у одной из квартир (очередность устанавливалась), где потом и обедали, и отправлялись в сопровождении воспитательницы гулять в Нескучный сад и парк Горького. За парками ухаживала целая толпа работников, все дорожки были посыпаны битым кирпичом, в пруду плавали лебеди и был изумительной красоты розарий, а осенью листва аккуратно собиралась в специальные мусороуборочные машины. После обеда либо снова шли гулять, либо оставались играть в квартире. Первые две школы я помню смутно, а классе в четвертом меня мама перевела в школу №5 во дворе того же 13-го дома, так как решила, что там лучше контингент и преподаватели.

Школа, Донская ул., 1960

И действительно, у нас в классе учились внуки Капицы, внучка академика Минца, внучка Балаховского. Но, главное, там я познакомился со своим другом Кириллом.

Семейные тайны

Из близкой родни в детстве я знал только своего дедушку, маминого папу Николая Сергеевича. Судьба была к нему милостива, он избежал репрессий, работал то на железной дороге, то лесничим и старость доживал у своей дочери. Мне было восемь лет, когда он умер. Дед сам пошел в 1-ю Градскую, чтобы поставить новокаиновую блокаду (у него были острый тромбофлебит и язвы на ногах), после чего у него остановилось сердце.

Первая Градская больница, 1964

Про судьбу других своих родственников я довольно долго ничего не знал. Только в 1964 году, когда мы с папой поехали в отпуск в Сибирь, в Нижнеудинск, он рассказал, что мой дед был царским офицером, сражался в Добровольческой армии и погиб при взятии Казани красными. Его жена, чтобы спасти своего единственного ребенка, моего отца, сожгла все документы и затаилась на несколько лет в сибирской глубинке, в Нижнеудинске, куда мы ехали. Узнал я тогда, что отца дважды арестовывали по нелепым обвинениям, и почти полтора года он провел по тюрьмам, но был отпущен, что моя бабушка не вынесла разлуки и умерла перед войной, не дожив нескольких дней до возвращения сына. В 1980-х, когда уже можно было не бояться, что происхождение навредит его семье и ему самому, уже всемирно известному ученому, отец начал писать мемуары.

О том, что в тюрьме сидели моя мама и ее первый муж (который там сошел с ума от допросов и погиб), я узнал еще позже. Для мамы пребывание в тюрьме, по всей видимости, тоже было очень травматичным и серьезно повлияло на ее характер. 

Еда

Мама научилась от своей бабушки, которая была родом из Мюнхена, рецептам добротной немецкой кухни. Она совершенно потрясающе готовила гуся с тушенной квашеной капустой. Такую вкусноту мне потом довелось попробовать лишь однажды, в Германии. Иногда, по большим праздникам, запекалась свиная нога, которая предварительно обмазывалась размоченным черным хлебом. Когда рулька вынималась из духовки, ей полагалось какое-то время отстояться.

Из архива журнала «Life», 1960-е

Зато и свинина, и сама эта хлебная корка получались фантастического вкуса. На сладкое мама делала боберт, или буберт — потрясающе вкусный десерт, похожий на заварной крем, который выливался на блюдо в горячем виде, где и застывал. К нему прилагался кисель. Папа всегда старался обедать дома, благо мы жили в пешей доступности от института.

Выходные

Была шестидневная рабочая неделя, папа к тому же еще писал докторскую диссертацию, поэтому мы всей семьей полноценно общались только в воскресенье. И каждое воскресенье, невзирая на погоду, мы ехали втроем гулять во Внуковский лес на автобусе. Доезжали до поворота на аэропорт, переходили шоссе и шли в лес. Кое-где прятались остатки давно разрушенных старинных усадеб. Любопытно было в поле натыкаться на парадные подъездные липовые аллеи или, проходя по деревням, встречать заросшие каскадные пруды.

Калужское шоссе, 1960-е

Народа гуляло там мало, а места были удивительные, прекрасные. Местные жители рассказывали, что до появления Внуковского аэропорта деревни юго-запада Москвы снабжали столицу огурцами и гречкой, но со строительством аэропорта молодежь пошла туда работать и сельское хозяйство загнулось.

Зимой мы по воскресеньям ходили на лыжах. Когда выпадал снег, то Дом ученых снимал по разным железным дорогам, отходящим от Москвы, жилые дома в дачных поселках, куда можно было приехать одним днем, оставить вещи и припасы и уйти кататься.

Когда у нас появилась машина «Москвич» (ИЭ 88-68, ее водил мой брат, мама получила права, но боялась грузовиков и не ездила за рулем), то летом собиралась компания родительских друзей-автомобилистов и мы ехали туда, где вода и лес.

Автомобиль «Москвич» 403 ИЭ, 1965

Большая Калужская улица от Калужской площади, на которой находился трамвайный круг, до Окружной железной дороги, где приезжих встречали, распахивая руки, два дома-полукруга (сейчас здесь площадь Гагарина), была покрыта асфальтом, который при выезде из Москвы пропадал, и оставшуюся дорогу пассажиры буквально ощущали попой, пересчитывая все выбоины и колдобины.

Панорама угловых зданий, 1955

В 1960 году родителям дали отдельную квартиру в ДНР (новом доме научных работников) на пересечении улицы Дмитрия Ульянова и Ленинского проспекта, где был магазин «Кукуруза». После того как Никиту Сергеевича сняли, несколько дней над входом в магазин горели только буквы Ку-Ку. После нашего отъезда в старом доме провели газ, во всем здании сделали ремонт и…  через год его сломали.

Фото: В. Соболев, А. Юрков, pastvu.com, архив «Life».