Прежде чем написать «Денискины рассказы», повести «Сегодня и ежедневно» и «Он упал на траву», Виктор Драгунский успел поработать лодочником, шорником, актером и даже рыжим клоуном на манеже московского цирка. Филолог и писатель Денис Драгунский, его сестра драматург Ксения Драгунская и его дочь художник Ирина Драгунская рассказывают историю семьи, которая началась в маленьком местечке в Белоруссии.

Денис Драгунский	Ксения Драгунская

Откуда взялся этот феноменальный человек Виктор Драгунский? Что известно о его предках и из каких мест они вышли?

Денис Драгунский: Драгунские вышли из местечка Драгунск Могилевской губернии, что неподалеку от Быхова и Рогачева. Больше сведений у нас о предках Виктора Юзефовича Драгунского по материнской линии. Его прапрадед Тевель-Мордух в 1845 году родил сына Хаима. Занятием Хаима Драгунского была мелкая торговля, и у него были сын Лейба и дочери Злата-Рохл и Михля. Говорят, папа с детства помнил фразу «нос, как у тети Михли». А больше о дочерях Хаима ничего не известно.

А о сыне, соответственно, вашем прадеде?

Д. Д.: Лейба-Хаим, Лев Хаимович, родился в 1869 году, жил в Гомеле, одной из столиц черты оседлости, служил учителем гимназии (преподавал русский язык), был левым социал-демократом, одним из лидеров гомельского Бунда (Всеобщего еврейского рабочего союза. — Прим. автора), распространял революционную газету «Искра». Бабушка рассказывала, что его часто арестовывали, бросали в царские тюрьмы, а семья носила ему передачи в участок.

Лейба и Циля Драгунские с детьми, Ритой и Исааком. Гомель, 1902

Лейба Драгунский женился на акушерке Цецилии, Циле Исааковне. У них родились трое детей: сыновья Исаак и Марк и дочь Рита, моя бабушка. В Гомеле ее называли «дочкой этого красного» и однажды выгнали из синагоги, куда она пришла за мацой: «Ты дочь Драгунского? Иди отсюда, тебе сюда нельзя». Ее брат Исаак учился на юриста и, как и отец, стал подпольщиком.

Расскажите о бабушке Рите.

Д. Д.: Мой старший брат Леня (о нем чуть позже) называл ее Баритой: бабушка плюс Рита. Я тоже ее иногда так звал, ей нравилось. Рита Львовна Драгунская была ростом невысока, очень эффектна, о чем всегда знала. В 16 лет она выскочила замуж за Юзефа Фальковича Перцовского, который был всего на год старше невесты.

По одной из версий, отец Юзефа, или просто Юзика, был не слишком чистым на руку торговцем старьем, секонд-хендом. Фальк Перцовский перепродавал ношеную одежду всяким простакам, дурача их зашитыми за подкладку пачками купюр, на самом деле «куклами» с нарезанной бумагой.

Но существует и другая версия, которую предложила дочь младшего брата Юзефа, моя двоюродная тетя, с которой я недавно познакомился. Она утверждает, что это ерунда, Фальк Перцовский был преуспевающим предпринимателем, в доме у них были гувернантки, а детей учили немецкому и французскому. Рад ей поверить!

Правда, что Виктор Юзефович Драгунский родился в Нью-Йорке?

Д. Д.: Это правда. Подпольщик Лейба-Хаим, по-видимому, сомневавшийся в успехах русской революции, решил воспользоваться тем, что в Нью-Йорке имелась гомельская секция Бунда. А может, отъезду способствовал его развод с Цилей и женитьба на двадцативосьмилетней Хане-Бейле Хононовне Ратнер.

За океан за счастливой жизнью уплыли и Рита с Юзиком?

Д. Д.: Да, и с ними брат Риты Исаак с женой Беллой и маленьким сыном. Поселились в Бронксе.

1 декабря 1913 года у Риты и Юзика родился сын Виктор. Но через несколько месяцев в Нью-Йорке детей стало нечем кормить, да и вообще им было как-то неуютно. Решили возвращаться в Гомель, что папа впоследствии объяснял в свойственной ему манере: «Американский образ жизни произвел на меня такое отталкивающее впечатление, что уже через полгода я вернулся на родину». А Лейба-Хаим остался в Америке.

Вряд ли он не понимал, что больше не увидит своих детей и внуков…

Д. Д.: У нас в семье долго считалось, что он якобы внезапно скончался от заражения крови после неудачного удаления зуба в 1923 году. Недавно выяснилось, что это не так: Лейба Драгунский умер от старости уже после Второй мировой войны. Оказалось, что в Нью-Йорке он издавал детский журнал «Киндерлэнд» (то есть «Детский мир»), писал на идише под псевдонимом, переводил детские рассказы с итальянского. Выходит, прапрадед-революционер стал детским писателем. А первая книга Виктора Драгунского «Он живой и светится» вышла в 1961 году в Москве в издательстве «Детский мир». Вот такие совпадения!

Как жилось Рите и Юзику в Гомеле после Америки?

Д. Д.: Вернулись они в июле 1914-го, буквально за несколько дней до начала Первой мировой. Потом революция. На этом фоне в семье разыгралась шекспировская трагедия. Рита, очевидно, уже тогда крутила роман на стороне, а Юзик был отчаянно ревнив. Однажды под горячую руку он выстрелил в Риту из пистолета. Хотел попугать, выстрелил в землю, а попал в ногу. Остался шрам. Кстати говоря, и у бабушки был маленький дамский револьверчик, почти игрушечный, типа «Бульдог». Бабушка мне его показывала, а потом, видимо, выбросила.

В 1918 году беспутного Юзика арестовали и расстреляли. Расстрелял, скорее всего, комбриг Ипполит Иванович Войцехович, который и стал вторым мужем моей бабушки.

Роковая женщина!

Д. Д.: Еще бы! Войцехович, главный революционный комиссар Гомеля, подавлял Стрекопытовский мятеж, организованный меньшевиком Владимиром Стрекопытовым. И брал с собой своего маленького пасынка Витю. Через многие годы папа начал писать повесть о том, как они с Войцеховичем ездили по селам стрелять беляков, как отчим сажал его рядом в седло и давал в руки настоящую саблю. Войцеховича тоже убили. В 1920 году. Возможно, это сделали обиженные друзья Юзика. Комиссара торжественно хоронил весь Гомель. Уже через два года Рита опять была замужем.

Рита и Виктор Драгунские. Ипполит Войцехович, 1918

Д. Д.: Третьим мужем бабушки стал Михаил (Менахем-Мендл) Хаимович Рубин, известный опереточный актер. В 1924 году у них родился сын Леонид. Папа рассказывал, что он с братом очень хорошо дружил, но, очевидно, за ним не уследили. Забегая вперед, расскажу, что в свои 16 лет Леня Драгунский успел сесть, как говорят в народе, «по хулиганке». Из лагеря в Зубовой Поляне в Мордовии он призвался на войну и погиб в штрафном батальоне в 1942 году. Его имя есть на братской могиле в деревне Печки Калужской области.

Как семья Драгунских оказалась в Москве? 

Д. Д.: В 1925 году Михаила Рубина пригласили в создававшийся в столице театр Евмузкомедии. Они переехали и поселились в коммуналке на Покровке. Папа пошел учиться в школу №43. Отчим же ездил на гастроли, а потом исчез: уехал, как рассказывала бабушка, в Латвию и не вернулся. В 1931 году Рубин перебрался в Америку, стал там процветающим актером и обзавелся новым семейством. На нью-йоркском еврейском кладбище есть его могила.

А бабушка всю жизнь прожила в квартире 12 в доме 29 на Покровке, на втором этаже. Даже я успел пожить там. Лет пять назад зашел в этот двор, посмотрел на окна. Очевидно, наша квартира так и осталась коммунальной: окна были по-разному немытые, в каждом — дикая замурзанность.

Чем занималась бабушка?

Д. Д.: Была машинисткой, потом секретарем у Маргариты Ивановны Рудомино в Библиотеке иностранной литературы. Она с гордостью рассказывала, как принимала участие в создании библиотеки, начинавшейся чуть ли не с десяти книжек в коробке. Она страдала гипертонией, головными болями. Когда на работе началась партийная учеба и предстояло писать конспекты, у нее, как она говорила, начинались спазмы в голове, перед глазами мерцали красные точки. Вынести все это она не смогла и ушла на пенсию.

Рита Драгунская с сыном Леонидом. Менахем-Мендл Рубин, 1928

Хорошо помню бабушку. Часто приезжал к ней в эту коммуналку вполне взрослым, усатым и курящим старшеклассником, мы подолгу разговаривали, бабушка рассказывала мне про детство, Гомель. Ей удалось понянчить мою сестру, маленькую Ксюшу, которая родилась в 1965 году. Совсем недолго. Бабушка умерла в 1967-м.

Вернемся назад, к тому времени, когда Михаил Рубин покинул семью. Виктор Драгунский тогда еще учился в школе?

Д. Д.: Да, но все время стремился подработать, чтобы помочь маме и брату. Устроился учеником токаря на завод «Самоточка» на Сущевском Валу. Но уснул под станком и был уволен. Потом с друзьями нанялся лодочником, перевозил народ с Хамовнической набережной в Нескучный сад, а по дороге домой на Покровку напевал: «Гондольер молодой, взор твой полон огня, не свезешь ли меня, я в Нескучный спешу до заката… »

Узнал про артель «Спорт-туризм», которой руководил будущий прославленный футболист Андрей Старостин. Она находилась в Хамовниках, и там был манеж. Папа мечтал стать наездником, а артель искала шорника. Устроился и освоил новую профессию. Однажды на скачках папа обскакал своего руководителя, ехидно заметив: «Ваша-то фамилия Старостин, а моя — Драгунский».

Было ли у Драгунского высшее образование?

Д. Д.: В сентябре 1931 года папа был «безоговорочно принят» в «Театрально-литературную мастерскую», которой руководил мхатовский актер и режиссер Алексей Денисович Дикий. По окончании мастерской он поступил в труппу Театра транспорта (теперешний «Гоголь-центр»). Здесь он познакомился со своей первой женой, актрисой Еленой Петровной Корниловой, дочерью крупного деятеля Московской патриархии, которая в те годы еще не была восстановлена.

Виктор Драгунский, 1930-е

В 1937 году у них родился сын Леня Корнилов, ставший авторитетным журналистом, ответственным секретарем «Недели», позднее — собкором в Праге и Варшаве, заведующим отделом в газете «Известия». Вскоре после рождения ребенка семья распалась, но связь со своим сыном, то есть с моим братом Леней, папа не терял. После расставания с женой он снимал комнату на улице Горького в доме 15, там, где раньше был книжный магазин «Дружба». Серый дом рядом с Моссоветом.

Кто-то в семье Драгунского был репрессирован и отразилась ли эта тема в его взрослых произведениях? Кстати, жаль, что многие из них, например повести «Он упал на траву» и «Сегодня и ежедневно», сейчас остаются немного в тени.

Д. Д.: 1 августа 1937 года был арестован и расстрелян по решению «тройки НКВД» дядя, Исаак Лейбович Драгунский, который тоже вернулся из Америки, когда в России произошла революция. К моменту ареста он был уже прокурором Азово-Черноморского края. Девять лет в Акмолинском лагере жен изменников родины, АЛЖИРе, отбыла его жена Белла Григорьевна Драгунская, урожденная Беленькая.

Папа ждал, что придут и за ним. Уже собрал чемоданчик. В начале 1950-х годов он написал так до сих пор и неопубликованный сценарий «Без права переписки» о бывшем заключенном, вернувшемся домой. Текст писался еще до того, как страшный смысл фразы «без права переписки», то есть расстрел, стал понятен народу. Героини рассказа «Старухи», опубликованного уже после смерти отца — жены репрессированных. 

Когда была написана самая ранняя вещь Драгунского?

Д. Д.: Первой считается пьеса «Нежность не в счет», написанная им в 1935-м в соавторстве с друзьями. Действие происходит в дореволюционное время, в списке персонажей — анархист, народник, большевики и меньшевики.

Актерские занятия он постепенно оставил?

Д. Д.: Его театральный опыт был не очень удачным, равно как не задался и киноопыт. Снялся только в эпизоде фильма Михаила Ромма «Русский вопрос» в роли радиокомментатора и все.

В 1938 году папу пригласили в Театр сатиры. Там ему особенно удавались роли с одной фразой. В спектакле «Мастера счастья» он выходил и трагически произносил: «И это местком? И это та организация, в которую я так безгранично верил?»

Виктор Драгунский в фильме «Русский вопрос»

Один сезон папа поработал в цирке на Цветном бульваре рыжим клоуном. Манеж — это была его стихия, он обожал дурачиться, его пластика и фактура были очень клоунскими: курчав, физически силен, атлетически сложен, широкоплеч. Но больше папе нравилась эстрада, он участвовал в сборных концертах, читал фельетоны, скетчи, а потом, 26 ноября 1948 года, открыл собственный театр «Синяя птичка».

К сожалению, сейчас уже мало кто помнит этот театр пародии и шутки, возникший во времена, не склонные к шуткам.

Ксения Драгунская: В 2018-м, к 105-летию со дня папиного рождения, мы устроили выставку, посвященную «Синей птичке». Она проходила в музее Ермоловой, филиале Бахрушинского музея. Достали архивы, папин дневник, фотографии, программки. Как я сейчас понимаю, это были совершенно беззубые представления, не поднимавшие каких-то политических проблем, больше затрагивающие человеческие слабости. Была свободная шутка, то есть то, чего не хватает сейчас. «Синяя птичка» пародировала театральную жизнь, зарубежный кинематограф, всю советскую замусоленность, но достаточно корректно. В этих капустниках с удовольствием принимали участие любимцы публики Рина Зеленая, Евгений Весник, Борис Сичкин, Ролан Быков, Татьяна Пельтцер, Сергей Мартинсон, Зиновий Гердт, Владимир Дыховичный, Морис Слободской.

Когда я начинала свою карьеру театрального автора, Александр Анатольевич Ширвиндт и Александр Александрович Калягин мне рассказывали, как они подростками обманным путем прорывались на выступления «Синей птички». Билетов было не достать. Успех был бешеный. Непонятно, почему вдруг все это схлопнулось, хотя в связи с оттепелью могло и продолжаться.

Д. Д.: Это был период малокартинья, когда фильмов снималось мало и актеры были рады любой возможности поработать по профессии. Играли в здании, где сегодня находится Театр киноактера. «Синюю птичку» Виктор Драгунский создавал по образу «Летучей мыши» Никиты Балиева. Сам писал тексты, играл, режиссировал. В спектаклях «Синей птички» участвовала и наша мама.

Расскажите о маме и ее родителях.

Д. Д.: В конце 1940-х в доме своего друга Галича, Сашки Гинзбурга, как он его звал, папа познакомился с Аллой Семичастновой, молодой красавицей-студенткой ВГИКа. Она училась в мастерской Сергея Герасимова и Тамары Макаровой, но по какой-то причине института не окончила, ее актерская карьера тоже не состоялась. Мамины однокурсники — Нонна Мордюкова, Инна Макарова, Вячеслав Тихонов, Татьяна Лиознова, в курсовой работе которой снялась мама.

Мой дедушка Василий Харитонович Семичастнов родом из Тулы, был сыном русской и цыгана — кузнеца, осевшего на землю. Так что я на одну восьмую цыган! 

Кем работал дедушка Василий Харитонович?

Д. Д.: Еще до революции он был шофером. После работал в «Интуристе», возил иностранцев, был личным шофером американского журналиста Юджина Лайонса, который потом написал антисоветскую книжку Assignment in Utopia, где мой дед упомянут дважды. Еще он возил Пильняка, Козловского, Шверника, Горкина, секретаря Президиума Верховного Совета. Дедушка немного говорил по-английски.

Анна Алексеевна Постникова. Василий Харитонович Семичастнов

Бабушка Анна Алексеевна Постникова, внучка богатого украинского мукомола, была из города Славянска. Ее мама наполовину полька и, по легенде, княжна Чарторыйская, на которой женился сын мукомола Алексей Постников, проигравший в карты четверть отцовского наследства.

Когда бабушка приехала в Москву?

Д. Д.: Первой в Москве оказалась бабушкина сестра, тетя Стася, Анастасия Алексеевна. Она была канканеркой, танцевала в шантане. Я ее прекрасно помню: маленького роста, изящная. Когда родители уезжали куда-то или если у них собиралось много гостей, меня перекидывали ночевать к тете Стасе.

Она вышла замуж за адвоката Феликса Саввовича Набокова. Не думаю, что он имел какое-то отношение к роду государственных деятелей и писателей. Он жил в Колымажном переулке и занимал квартиру размером чуть ли не в целый этаж. Сюда-то к старшей сестре и приехала Аня, моя бабушка. В огромной квартире ей отвели комнату, и она устроилась работать в страховое общество «Россия» на Лубянке.

Бабушка вспоминала, как ходила на работу пешком по переулкам — Ваганьковскому, потом Шереметевскому, который сейчас Романов, а раньше был улицей Грановского, потом по Никитской улице и т. д. Проходя по Шереметевскому переулку, мимо дома №3, она наблюдала красивую картинку, как няньки в русских костюмах, сарафанах и кокошниках, гуляли с детьми в саду. Бабушка шла и думала: «Какой дом! Какие окна, балконы, какой сад. Эх, пожить бы в таком… »

Как говорится, бойтесь ваших желаний, они иногда исполняются. В обществе «Россия» она познакомилась с шофером Васей Семичастновым и вышла за него замуж. После революции Вася, шофер в гараже ВЦИК, который располагался в здании Манежа, получил комнату в подвальной коммуналке того самого дома, ставшего 5-м Домом Советов. В нем жили «вожди» — Буденный, Ворошилов, Молотов, Хрущев, Жуков, Косыгин и их семьи, а в полуподвальном помещении — разнообразный обслуживающий персонал. В этом полуподвале у бабушки с дедушкой родились четверо детей: два мальчика и две девочки, Женя и Валерий, Алла и Муза. Их уже никого нет.

В записных книжках Ильи Ильфа есть такая запись: «Поэтические имена: Алла и Муза». Удивительное совпадение! И еще одно, у Булгакова в «Мастере и Маргарите»: «Плясали: Драгунский, Чердакчи, маленький Денискин с гигантской Штурман-Жоржем».

Скажите, в детстве вы ощутили славу героя «Денискиных рассказов»?

Д. Д.: Нет. Я ощутил ее только в университетские годы и то посредством некоторых своих друзей, которые с моей помощью кадрили девушек. Идем по улице.

— Девочки, а вы читали «Денискины рассказы»?
— Ну читали…
— А вы знаете, кто этот парень? Ну-ка, покажи паспорт…

Вы сказали, что тоже успели пожить в доме на Покровке. Значит, ваши родители, поженившись, жили в коммуналке у бабушки Риты?

Д. Д.: Да, почти шесть лет. Жилищные условия в Москве были чудовищные. В 1951 году, когда меня, полугодовалого, туда привезли, в этой комнате на Покровке стало пять обитателей: бабушка, мой папа, мама, я и наша няня Ася. В 1956–1957 годах, когда дедушка Вася с бабушкой после долгих мытарств улучшили жилищные условия, получив комнату в двухкомнатной квартире в новом доме на улице Зорге у теперешнего метро «Полежаевская», мама перевезла нашу семью на Грановского, где была прописана. Раньше нас было пятеро в одной комнате, а теперь мы стали хоть в подвале, но втроем. То есть жить стало лучше.

Алла Васильевна Драгунская

Мама к тому времени работала в качестве ведущей в ансамбле «Березка», часто ездила на гастроли. Кстати, побывала в шестнадцати странах. Позже, так как вузовского диплома у нее не было, она поступила в Институт иностранных языков, на вечернее отделение. На Каретный Ряд, в новую квартиру, в дом №5, мы переехали в 1960 году.

К. Д.: Это была и сейчас есть большая квартира с двумя балконами, кучей книг и картин, которые папе дарили знакомые художники. А еще звонница — деревянный домик, где хранится папина коллекция колокольчиков, от крохотного бубенца до тяжелой корабельной рынды. С одиннадцатого этажа видно Садовое кольцо. В нашем подъезде, например, жил Леонид Утесов. Теперь висит мемориальная доска. Они с папой любили прогуливаться вместе в «Эрмитаже».

В вашем доме наверняка собиралась хорошая компания.

Д. Д.: Была традиция собираться не только по праздникам — по любому поводу. Папа всегда общался со школьными друзьями. Один из них, Абрам Львович Штейн, заведующий кафедрой истории литературы в Институте иностранных языков.

Большими друзьями папы были детский поэт Яков Лазаревич Аким и его жена, актриса Антонина Максимова, прославившаяся единственной эпизодической ролью — матери в фильме «Баллада о солдате». Помню, как однажды мы были в гостях у Акима, поэт Григорий Виеру читал свои стихи и рядом сидел какой-то мужчина, которого все называли Эфкой. Потом я выяснил, что это был брат Якова Акима, Эфраим Лазаревич Аким, членкор Академии наук и директор секретного НИИ по математическим расчетам устойчивости полета ракет. Вот такой суперученый скромненько сидел за столом, пил коньячок, а все к нему обращались запросто: «Эфка, дай картошечки».

Виктор Драгунский с сыном Денисом, 1961

Папа дружил с Юрием Нагибиным и часами разговаривал с ним по телефону. Иногда к нам заходил Леонид Генрихович Зорин. Часто приходили замечательные художники-иллюстраторы, выдающиеся люди: Вениамин Лосев, Спартак Калачев, Евгений Монин, Игорь Кононов, обязательно Виктор Чижиков. Дружили с актером Борей Сичкиным, который жил у нас на седьмом этаже. Он играл Бубу Касторского в фильме «Неуловимые мстители» и еще у папы в «Синей птичке». Помню его жену Галю и сына Эмиля, которого все называли Емелей. Помню эстрадную пару Дыховичный и Слободской. Правда, Владимир Дыховичный довольно скоро умер в Ростове на гастролях. В этот момент мы находились на даче, тогда еще без всякого телефона. Но кем-то был распространен слух, будто умер не Дыховичный, а Драгунский. Когда через неделю мы вернулись в Москву, наш завгар Иосиф Игнатьевич при виде моего отца схватился за сердце. Папа: «Что случилось?» — «А тут все говорят, что вы умерли».

Каким вы запомнили Виктора Юзефовича?

Д. Д.: Семейная легенда гласит, что когда моя мама отправилась хоронить Сталина, папа настиг ее на Чистопрудном бульваре со мной на руках, схватил и отвел домой.

Я очень любил своего папу. Он со мной много возился, учил читать правильные книжки и сам читал мне много стихов — Беллу Ахмадулину, Андрея Вознесенского, Леонида Мартынова, Бориса Слуцкого, Бориса Пастернака и, конечно, Пушкина с Лермонтовым.

Мы очень много разговаривали с ним о самых разных вещах. Разговоры с папой в каком-то смысле повлияли на мой выбор профессии. Читая мне вслух «Евгения Онегина» и объясняя трудные места, он вдруг задал вопрос: «Как ты думаешь, Онегин был образованным человеком или нет?» Я, тогда восьмиклассник, ответил: «Ну, конечно, нет. Так, поверхностно нахватанный… » Папа засмеялся и сказал: «Хорошо. А ты сам читал Адама Смита? Гомера ты, предположим, знаешь, но кто был Феокрит? Из «Энеиды» помнишь два стиха? Можешь потолковать о Ювенале? А по-французски можешь свободно изъясняться? Нет? Вот и не хвались!»

В ответ на это я потребовал, чтобы мне наняли учителя латинского языка, что и было сделано. Кстати, у меня была совершенно гениальная учительница Валентина Николаевна Чемберджи, дочь композитора Николая Чемберджи и Зары Левиной. Большеглазая и безумно обаятельная, филолог-классик. У нее был молодой красавец-муж — Владимир Познер.

Я ходил заниматься латынью в композиторский дом на улице Готвальда, теперь Чаянова, где висят многочисленные мемориальные доски. С Валентиной Николаевной мы дошли до Юлия Цезаря, до «Записок о Галльской войне». А тут как раз настала пора готовиться с репетиторами для поступления на филфак МГУ.

А тот короткий разговор о Евгении Онегине мне сильно помог. Еще папа мне посоветовал выбрать в филологии очень редкую специальность, которой никто практически не занимается: «Зато в ней ты станешь крупнейшим знатоком и специалистом!» И я выбрал действительно редчайшую специальность — греческую палеографию, стал специалистом по греческим рукописям и почеркам.

Когда я сдал все экзамены и поступил на филфак, помню, как папа повел меня в ресторан ЦДЛ отмечать это событие. Пошли без мамы, потому что она нянчила мою сестру Ксюшу, которая к тому времени уже родилась. Папа всем говорил: «Вот мой Денисочка поступил на классическую филологию!» и при этом не раз повторил, что я будущий книжный червь. Я прекрасно представлял себе эту карьеру книжного червя: очки, вытертый пиджачок, маленькая зарплата, потому что это никому не нужно, зато я буду с наслаждением приходить в отдел рукописей,  раскрывать перед собой какой-нибудь пергамент IX века и погружаться в волшебные закорючки. Так я мыслил свою карьеру, и не моя вина, что партком нашего института не дал мне характеристику в аспирантуру к Владимиру Терентьевичу Пашуто, потому что мой папа родился в Америке и вообще еврей. Вот мы его обучим, думал партком, а он уедет в Израиль.

К. Д.: Мы с папой мечтали о собаке. Папа, конечно, мечтал гораздо дольше, чем я. Наверное, тоже с детства. Но какая уж там собака — жизнь в Гомеле в годы Гражданской войны, коммуналка на Покровке, бездомье, война, послевоенная порция бездомья уже вместе с мамой и родившимся братом. В конце зимы 1971 года папа стучал рукой по столу и кричал: «Я хочу собаку! Я хочу иметь собаку во что бы то ни стало!» И тогда у нас завелся Тото, щенок спаниеля.

Виктор Драгунский с дочерью Ксенией, 1971

Еще прекрасно помню летнее утро, когда мы сидели с папой вдвоем на веранде на даче. В 1971 году в Красной Пахре, в поселке «Советский писатель» Первомайской совхозной администрации, у потомков старого большевика Литвина-Седого была куплена долгожданная дача. У шлагбаума висела железная доска с надписью «Тихо! Писатели работают».

Папа умер, когда мне было шесть лет.

Д. Д.: А мне был всего 21 год тогда. Помню этот день 6 мая 1972 года так подробно, что мог бы написать об этом страниц шестьсот. Мы с Ксенией такие, какие мы есть сейчас, потому что у нас был такой прекрасный папа.

Ирина Драгунская художник, дочь Дениса Драгунского:

Алла Васильевна Драгунская, урожденная Семичастнова, не была классической бабушкой. Няньчанье внуков ей было не интересно — «бессловесные» дети не вызывали у нее никакого умиления. Ко мне она начала относиться по-особенному тепло, общаться со мной, когда я уже стала подростком старшего школьного возраста. Отдала мне памятное гранатовое колечко, очень красивое, которое ей подарил мой дедушка. Я его ношу.

Она очень рано овдовела. Сейчас, находясь в том же возрасте, представляю, каким кошмаром была для нее эта внезапная перемена участи. Бабушка была поглощена горем и попытками выжить в материальном плане. Хорошо понимая, что муж был большим писателем, она пробивала издания Драгунского.

Бабушка для меня пример того, как человек может сам себя воспитать, создать, вылепить. Происходя из очень простой семьи, каким-то образом она смогла стать светской, столичной аристократкой. Бабушка так по-королевски себя несла, что никто в магазине в очереди не решался ее пихнуть или обругать. К ней удивительным образом не липло хамство окружающих.

По поводу любых ситуаций Алла Васильевна всегда корректно выражалась, будучи потрясающим мастером эвфемизма. Если ей доводилось оказаться в гостях, где царил абсолютный бардак, она могла заметить: «Эта квартира нуждается в ремонте». О человеке не сильно обаятельном, притом неоднократно женатом, она говорила: «Наверно, он какой-то необыкновенный мужчина».

У бабушки было много друзей, было куда пойти, с кем пообщаться. Она умела очень красиво сервировать стол. Из полной ерунды, подручных средств, из того, что видела вокруг, могла создать уголок красоты и уюта. В эпоху инстаграма она была бы золотой инстаграмщицей. Дома у нее всегда было очень красиво, как сейчас бы сказали, стильно. Где она могла это видеть? Непонятно. Может быть, на гастролях, в которые ездила вместе с «Березкой», где была ведущей, лицом знаменитого хореографического ансамбля. Она выходила на сцену в вечернем платье, со своими белыми волосами, и на языке той страны, где происходили гастроли, объявляла номера.

Алла Васильевна очень дружила с руководителем «Березки» Надеждой Надеждиной и рассказывала потом, как стала свидетелем принятия в коллектив Миры Кольцовой. Когда Надеждина, чья настоящая фамилия была Бруштейн, впервые увидела Кольцову, то сразу поняла — это будет хит, девочку надо брать, воспитывать, двигать и т. д. Но у Миры со всех сторон были какие-то вопиюще еврейские фамилии.

Бабушка в открытую не любила советскую власть. Однажды ее вызвали в школу — мой папа, уже старшеклассник, что-то нашалил. На вопрос учительницы «У вас дома, конечно же, есть собрание сочинений Ленина?» Алла Васильевна в свойственной ей царственной манере, ничего не боясь, отвечала: «Конечно, нет!» Она никогда не была в партии и даже речи не шло, чтобы как-то прислоняться к советской власти. Видимо, живя в подвале на Грановского, она навидалась всего и не имела никаких иллюзий.

Родители Аллы Васильевны, хоть люди и простые, дали детям вычурные имена. Бабушкина сестра Муза была библиотекарем. Всю жизнь она ездила по гарнизонам за своим мужем-военным и работала в школьных библиотеках. Брат Валерик Семичастнов стал музыкальным редактором на радио «Маяк». Изначально он был Эриком, которого, когда началась война, пришлось срочно переименовать в Валерика, чтобы не посчитали за немца.

Судьба бабушкиного брата Жени была драматичной. Во время войны он попал в окружение, в котел, и чуть ли не единственный из всех выжил, спрятавшись под трупами. Через некоторое время выполз и добрался до своих. Когда дошел, какой-то особист сказал, что сейчас его будут судить как предателя и изменника родины. И Женя убил его на месте. Теперь его судили уже за другое, послали в штрафбат. Там он всю войну и прошел. Женя тоже очень не любил советскую власть и все официальные празднования дня Победы: бузил во дворе, швырял на землю свои медали. Алла Васильевна его очень любила.

Сама она, как я понимаю, уже с детства ощущала себя очень эффектной и всегда знала, что будет актрисой. И все в семье по этому поводу немного крутили у виска. Она мне рассказывала историю, как однажды, шестилетняя, идя с родителями по улице, сказала: «Спорим, что сейчас все на меня будут оборачиваться?» Родители: «Интересно, кто же это на тебя будет оборачиваться? Ты же обычная девочка». Девочка пошла чуть вперед и начала всем прохожим подмигивать. Это было так странно, что на нее действительно все оборачивались. А родители удивлялись, не понимая, что происходит на самом деле. Алла Васильевна с детства была уверена, что должна быть на виду, быть особенной. Она умела мечтать. У нее было такое призвание.

Фото: Василий Якушев, из личного архива семьи Драгунских