В начале 1970-х по Перово ходили куры с утками. Нет, не всюду, а в благословенных тихих уголках, будто сошедших с полотен Поленова, где вместо асфальта была пыльная дорога, на ней — выемка от ежегодной осенней лужи, по бокам от нее — деревянные домики с рукодельными кружевами вместо занавесок.

Взрослые называли деревянные дома бараками и с нетерпением ждали их сноса. Говорили, что там «ужас-ужас», что жизни людей, там прозябающих, наладятся тут же, как их переселят в современное пятиэтажное жилье.

Главной бедой, конечно же, было пьянство. И не только в бараках. Квартал, построенный заводом, заполнялся людьми, которые университетов не кончали. В классах на пять детей итээровских приходилось 25 рабочих, примерно та же пропорция сохранялась и в лагере, куда мы ездили более или менее тем же заводом. Соседка по площадке оказывалась завхозом, а мама отличницы из класса — медсестрой.

Наверное, надо пояснить, что аббревиатура ИТР расшифровывалась как «инженерно-технический работник» и толком не означала ничего, кроме чистых рук без мозолей. Многие итээровцы не имели высшего образования. Большая часть соседей по кварталу были первым поколением в городе. Поэтому выход из дома в тапках считался нормой, не говоря уж о карикатурных бигудях под марлей. Один и тот же халат не снимался и не стирался неделями. И зачем? В город (то есть в центр) перовчане не ездили, благо завод находился неподалеку, а метро еще не выкопали.

Духота начала рассеиваться перед Олимпиадой-80. Барак к тому времени лет пять как расселили, потом он постоял притоном для отдыхающей рабочей молодежи, потом горел, потом был снесен, и на его месте чудесным образом случилось болото. Что мигом породило пласт страшных легенд, «случАев».

Простые люди в те времена книг не читали, поэтому не знали, что исторически Владимирский тракт (сиречь шоссе Энтузиастов) проходил по болотистому участку. С феноменом постоянно, неукротимо из разных мест сочащейся воды столкнулись метростроевцы — сначала метро «Перово» никак не могли открыть, потом сделали это перед Олимпиадой, для галочки, и тут же закрыли от греха подальше. Как ни крути, электричество и потоки подземных вод не друзья.

Болото на месте барака стало самым светлым воспоминанием моего детства: мы убегали на него с уроков. И хотя окна классов выходили на пустырь, учителя ни разу не рискнули пройти нашим путем — по кочкам, по останкам затопленной телеги — и вернуть нас за парту. На болоте я была свободна и крута, это чувство сформировалось, закрепилось и осталось со мной навсегда.

Олимпийским летом нас развезли по лагерям — как в ссылку, на все три месяца. Это не обсуждалось, это было рекомендовано партией и правительством. Когда мы, угоревшие, деморализованные, не прочитавшие за каникулы ни одной строчки («а где? в палате на 40 человек?»), вернулись в школу, метро уже работало. Можно было приступать к постижению мира за границами болот и бигудей. Перовский морок потерял свою власть.

Сегодня на месте болота стоит большая голубая поликлиника, центральная в районе, с полным набором врачей и диагностических приспособлений. Жители пятиэтажек разучились ходить в халатах. Завод и НИИ при нем на грани закрытия, как и все предприятия на шоссе Энтузиастов. Метростроевцы смогли договориться с богом подземных вод, но далекое журчание в глубине тоннеля напоминает о том, что перемирие это временное.

Фото: pastvu.ru