Девяносто второй год — это было так коротко, такой блиц, и все было замешано на беспечности, азарте, и точно не было никаких внятных бизнес-идей.

Я хорошо помню, как появилась эта безумная идея. Мы сидели в теплой компании в Доме кино, был мой товарищ, который дружил тогда с Илюшей Пигановым, сам Пиганов, его жена Ира, Абдулов, Ваня Дыховичный, обсуждали, что сейчас так душно становится, уже никуда нельзя пойти, везде абракадабра какая-то, русская народная галлюцинация, везде эти пиджаки и распальцовка. Все стало тяжело, а мы, как слабаки, отдаем все, чего давать не надо. Я очень хорошо помню этот разговор. Потом все разошлись, а меня эта идея очень зацепила. Я стала думать о том, что хорошо бы открыть свой клуб, куда будут приходить свои люди, такой Элизиум. Это была абсолютно утопическая мысль, девичья, наивная.

Но вскоре я стала искать помещение, и оно вдруг обнаружилось на Садовом кольце, я уже не помню точно, это был кто-то из моих пациентов, я же еще работала доктором в тот момент. Какая-то женщина пришла ко мне на прием, у нее было помещение. Тогда это было модно — с утра кто-то там в этом помещении трудотерапией занимается, клеит пакеты для лаврового листа, а вечером можно на нем заработать, сдать его в аренду.

И у меня пазл сложился. Всем сестрам по серьгам: и благородно, помощь страждущим, которые там пакеты клеили, и хорошо для нашей компании. Дом находился в глубине, Садовая-Кудринская, 19, что ли, отдельно стоящий двухэтажный маленький дом. Мы быстро сделали какую-то побелку-покраску. Мы — это я и выпивающий Пиганов, который очень мне мешал в тот момент. В общем, как-то я это соорудила, Илюша помогал всегда по художественной части, у него безукоризненное чутье.

Я помню, был потрясающий спектакль, «Маскарад» во МХАТе, и там все круто развивалось на столе — большая круглая сцена и этот стол. И мне показалось, что надо эту вещь как-то воспроизвести или раздобыть во МХАТе, они уже давно спектакль не играли, стол был никому не нужен, а вещь шикарная, и будут танцы на столе…  И мы его раздобыли…

Но все было на ощупь, в тумане. Не было никакой идеи заработать деньги, и это была самая провальная часть проекта. Тогда было другое время, нам всем чего-то казалось и мерещилась свобода…  Бар был сооружен стихийно, тогда еще не надо было никаких лицензий, все было самостроечно, все наше предприятие стоило ну очень смешных денег,  десятку тысяч долларов, наверное. Это целый клуб открыть! Кто-то притащил звук. У нас же театральные и киношные друзья — весь неликвид, который у кого-то где-то лежал, притащили.

Это и правда был Элизиум. Какая-то «кукукнутость» с драйвом, как прыжок с парашютом, когда все можно, никто не думает о последствиях, никто вообще ничего не понимает…  Это какое-то кино. И мы вечером 1 ноября 1992-го открылись.

Вообще когда мы открывались, приходили очень серьезные и правильные люди, понимающие, и давали очень правильные, внятные советы. Говорили, что должен быть фейсконтроль, нужно это и то, а меня все это даже как-то обижало и оскорбляло. Какой такой фейсконтроль? У нас же будет абсолютно сплошная поэзия.

Первый серьезный тест-драйв случился, когда пришли авторитетные ребята и сказали, что готовы нас «крышевать». Я разговаривала с ними. Это был первый момент, когда у меня появился внутренний голос разума, который спросил: «А что ты тут делаешь?» Это было действительно страшно. И я это состояние пионерки перед ними практически словила. Они пришли, сели, у них были длинные такие дубленки…  Даже не знаю, как это назвать небанально…

В общем, я им сказала, что мы не будем ничего платить. Было страшно, и помню, что никто лица не потерял. Те, кто мог обосраться, уже убежали по кустам, а те, кто остался, все «умирали» достойно. Для меня это было серьезное испытание. Я из такой благополучной еврейской среды, у меня не было в жизни «края», ну я работала на скорой, видела край жизни, но вот такого, чтоб не выдохнуть — такого не было. И вот с этого момента начался у меня отсчет назад. Я понимала, что это очень неправильное, ложное для меня предприятие, потому что дальше — больше, все нарастало. Был один волшебный блестящий человек, который артистично всем раздавал деньги и записывал мелком кредиты. Илья их брал, я ему говорила: «Илья, что ты делаешь, что ты творишь?» Потом появился мой однокурсник, врач, который уехал в Канаду и там работал барменом. Я ему сказала: «Так встань, поработай… » Ну такая абсолютно подростковая фигня, даже не пионерский лагерь, а какая-то другая форма.

Потом стала приходить публика…  Мы все время пытались делать тематические вечеринки. То у нас испанская музыка, то мы делали проекции прекрасных фильмов, а на фоне проекции люди оттягивались, то есть мы давали какое-то духовное насыщение, интеллектуальное. Это было для своих, это был ответ на уродливое время, а оно действительно было очень уродливое и безвкусное, по моим представлениям, оскорбительное для нормальных людей время, и это был ответ на него. Но нельзя было отвечать по-дилетантски, такими книксенами, уже другие счета пошли…  В общем, конец прекрасной эпохи наступал в тот самый момент. Я тогда еще этого не понимала. Хотелось эту прекрасную эпоху продлить.

А потом так называемая публика стала приводить другую публику. Место стало шумным и популярным. И какое-то шельмовство стало происходить, первая публика была своя, а дальше появлялись демонические люди, другая энергия пошла, разрушающая. В тот момент я поняла, что, если я оттуда не уйду, это меня разрушит навсегда.

Я понимаю, люди выпивают, люди отвязываются, но со временем это стало происходить быдловато. Кроме того, Илюша щедро отдавал все деньги, какие возможно и невозможно, за ночь по нескольку раз приезжал наряд милиции, потому что окружающие люди совершенно не могли пережить этого вертепа. Дальше было битье стаканов и бутылок, драки наотмашь, облава…  Для соседей это был просто ужас.

И это уже все было неартистично, даже не могу слова подобрать, вот «фигня». Бизнес не бизнес, удовольствие уже не удовольствие, все превратилось черт-те во что. Флер обаяния стал пропадать. Все равно одно время это был заряд какого-то движения, как камушек бросили, и круги по воде. Я говорю про свои ощущения, я поняла очень быстро, что не могу это делать, я не буду это продолжать делать. Чтобы это делать, этим надо жить, абсолютно во все въезжать, делать по-настоящему, иначе не выживешь. А у нас был просто праздник, он удался, и вот праздник закончился.

Фото:© «Кустарник», @fond_vera