Реакция на выпад Земфиры против Гречки и Монеточки оказалась слишком бурной и затяжной.

Виной тому летняя информационная разреженность, следствие — тяжкая мысль о том, во что превращаются кумиры. Любовь к звезде, она сродни любви обычной. Сияние по контуру объекта страсти тухнет, и мы видим пресловутые трещинки: не то сказал, не то надел, не с тем протусовал публично. На Земфиру прошипели все, кто был вскормлен ее текстами и ритмами: поколение журналов «ОМ» и «Птюч», 35–40-летние любители поп-культуры.

Илья Лагутенко «стал свежим ветром Славянского Базара» (это в новостях пишут, ничего личного, никакой иронии). Светлана Львовна Гейман, она же Линда, в последний раз появилась в новостях прошлым летом — в связи с ДТП. Проехали.

Следующий археологический слой богаче на имена. Те, кому около 50, еще в своем уме и помнят широту выбора: питерский рок-клуб, перестроечное телевидение, художники-концептуалисты, поэты и эстеты. Было в кого влюбляться, хоть удаленно, хоть вполне реально — творцы были открыты для предложений, веселящих продуктов употреблялось больше, чем теперь, а сексуальная ориентация еще не была закреплена с нынешней серьезностью.
За всех не скажу, скажу за себя.

Гребенщиков стал для меня каталогом цитат, которые надо прояснить: тщательно расслышать, записать, понять, какие книги заказать в библиотеке. Пока другие учились в институтах, я дешифровала «бредни» БГ.

Артемий Троицкий стал указателем, куда идти. Когда он появился в телике — в рубашке в мелкий горошек, со своей замедленной речью через губу — я увидела коридор, в который надо бежать немедленно, и через год уже работала в его первой современной музыкальной ТВ-редакции.

Как известно, люди при Советах делились на англоманов и франкофилов. Василий Ливанов, точнее, его Шерлок, помог мне определиться. Советы растворились, а я все еще люблю Британию, в особенности ее кино и актеров: чем уродливее, тем лучше.

Татьяна Друбич стала эмблемой печали/любви. Ее дремучая беспросветная бессловесная хроническая красота была причиной безумия окружавших меня мужчин. Друбич должна была бы стать экуменической святой; на месте, где она сорвала ягодку или пригубила воды из ручья, должны образовываться города. Но мир не познал ее, она навсегда осталась пленницей русскоязычного мира, заколдованной.

Прошли годы, светящийся контур означенных персон поблек, посмотрим на трещинки.

Борис Борисович пережил ту болезнь и эту, потерял глаз, стал как бог Один, как Дэвид Боуи, опять же причисленный к богам. Он поет, по сути, одну и ту же песню, где важны только текст и экспрессия исполнителя. И если раньше его ярость касалась внутренней стройки, теперь она летит по общеполитическому вектору. Мне это не близко. Мне это не нужно.

Троицкий уехал в Таллин(н) и стал одним из ведущих youtube-канала aru.tv «для России, Беларуси, Украины, русских в Прибалтике, русских, украинцев, белорусов в Европе, Великобритании и США». Этот прекрасный культурный человек зачем-то говорит там о Путине, пересказывает новости, которые и без того можно прочесть в «Яндексе». Ясно дело: в музыке сейчас ничего будоражащего не происходит, движуха в других областях искусства, но Артемию Кивовичу она не интересна. Поэтому тоже вычеркиваем.

Ливанова я вычеркнула, когда он наехал на меня, выдвигаясь из дворов на Тверскую, игнорируя мерзкий человеческий поток на тротуаре. Водителя я опознала со всей гаммой чувств: он высунул свое красивое лицо из машины и наорал на меня. Представляю, что было бы, если б такое случилось в Голливуде. Фото синяка на моем бедре сияло бы на передовицах, на деньги, полученные в процессе инцидента, можно было бы открыть мини-пекарню.

Ничем не запятнала себя только тихая, осиянная добрыми воспоминаниями Друбич. Примерно раз в год я встречаю ее на культурных мероприятиях, здороваюсь и больше не могу сказать ни слова, потому что с кумирами не разговаривают. Ими любуются, наслаждаются пребыванием с ними в одном пространстве.

Кумиры заменяют нам апостолов. Виртуальная влюбленность в них — официальную религию.

Когда Кинчев хрипел в микрофон, шел дождь; когда Агузарова выходила с горой пакетов на голове, прибывал урожай; когда Мамонов трясся в припадке на сцене Станиславского, больные вставали и шли.

Русские боги теряют силу, когда мы перестаем им поклоняться, и оказывается, что все было совсем не так интересно. Они не виноваты. Просто мы наконец-то повзрослели.