Художники писали Москву столько раз, что из картин с видами столицы можно составить путеводитель. Сегодня мы пройдемся по местам, которые изображены на картине «Московский дворик» Василия Поленова, и посмотрим, что в этом уголке города осталось неизменным, а что за полтора века исчезло.

Это он удачно зашел

«Вы собираетесь поселиться в Москве, это не что иное, как несчастное подражание Репину. Москва Вам ровно ни на что не нужна, точь-в-точь, как и вся вообще Россия. У Вас склад души ничуть не русский. Мне кажется, что Вам лучше всего жить постоянно в Париже или Германии», — как же был не прав критик Владимир Стасов, высказав эти слова молодому художнику Поленову, который собирался ехать из родного Петербурга в Москву — писать монументальную и очень русскую картину «Пострижение негодной царевны». И не только ее: вернувшегося из путешествия по Европе Поленова привлекало все отечественное, от боярских теремов до заросших прудиков, от величественных побед России и ее древней истории до усадебных садов. «Теперь у меня русские сюжеты в голове», «Как Европа ни хороша, а Россия в деревне мне милей в сто тысяч раз», — признавался друзьям, в том числе Репину, Поленов. Вердикт Стасова его смутил и обескуражил.

Стасов, впрочем, смягчился и добавил: «Разве только с Вами совершится какой-то неожиданный переворот, откроются какие-то неведомые доселе коробочки и польются неизвестные сокровища и новости. Конечно, я не пророк!»

Стасов оказался пророком. И переворот случился. Причем совершенно неожиданно для самого Поленова. Приехав в 1877 году в Москву, он три недели искал себе съемную квартиру, которая могла бы одновременно стать мастерской. В конце июня такое место было найдено. Арбат, пересечение Дурновского и Трубниковского переулков, дом, который в архивных книгах записан как «дом Юрьева», а потом — как «дом Баумгартен». Осматривая потенциальное место жительства, художник взглянул в окно, и вот здесь и случился тот самый переворот, который напророчил Стасов.

Из окна открывался вид на разросшийся сад, белый усадебный дом и сарай, зеленую лужайку, раскинувшуюся между домами, и две древние церкви. И свет: пронзительный солнечный свет июньского утра. Поленов обожал свет и воздух: позже это мешало ему писать мрачные картины на древнерусскую тематику, но именно его любовь к солнцу, радостным пейзажам и природе позволила ему очароваться двориком.

«Увидал на двери записку, зашел посмотреть и прямо из окна мне представился этот вид. Я тут же сел и написал его», — вспоминал позже Поленов. В общем, как сказал бы один киногерой, это он удачно зашел.

Вряд ли, конечно, замечают искусствоведы, Поленов ходил искать жилье с этюдником и красками, да и за пару часов такое полотно написать невозможно. Скорее всего, он сделал первый набросок, а потом, поселившись в доме Баумгартен, закончил работу.

— Сам Поленов не придавал картине особого значения, — замечает искусствовед Наталья Игнатова. — Это было самое начало его творческой карьеры. В письме к художнику Ивану Крамскому он сожалел, что «не имел времени сделать более значительной вещи». Критики писали про «прелестный, смеющийся, миниатюрный ландшафт», а Павел Третьяков, который купил у Поленова «Дворик», описал картину всего лишь как «очень милую вещь».

Это потом искусствоведы назовут «Дворик» вершиной творчества Поленова, жемчужиной русской живописи, символом истинной России и расскажут про самодостаточность композиции. Это потом «Московский дворик» попадет на форзацы учебников по русскому языку и литературе, а школьники будут писать о пейзаже сочинения. Пока, в конце 1870-х, Поленов дарит копию «Дворика» Ивану Тургеневу, отметив, как проза писателя сочетается с настроением его картины. Правда, Тургеневу достается безлюдный вариант дворика. Считается, что детей, кошек и кур Поленов писал не с натуры, а из головы.

А вот церкви, которые создают ту самую «самодостаточность композиции», реальны. На переднем плане — храм Преображения Господня на Песках, который уже в XVIII веке считался старинным. Он был построен не позже 1639 года стрельцами, которые жили в этой местности при царе Михаиле Федоровиче. Местность была песчаной, потому храм и получил такое название. Стрельцы были люди богатые, поэтому к середине XVII века деревянная церковь превратилась в роскошный образец русского зодчества — пятиглавый белокаменный храм с большой трапезной, колокольней и северным приделом во имя Святителя Николая. Храм пережил два пожара: в 1752 году и, конечно, в 1812-м. Солдаты Наполеона, кстати, еще и осквернили храм, сломали Святые престолы, растащили утварь. Но москвичи настолько любили стрелецкую святыню, что к 1877 году полностью ее восстановили.

На заднем плане — церковь Николы Чудотворца в Плотниках. Она находилась в трех-пяти минутах ходьбы от храма на Песках. Ее основали в 1625 году дворцовые плотники, которые отстраивали Москву после Смутного времени и пожаров. В 1670-м церковь стала каменной. Она была любима местным купечеством, а в 1908-м получила настоятеля Иосифа Фуделя, который стал выпускать журнал «Приходский вестник» — этот первый религиозный журнал в России просуществовал семь лет.

На Поленова при выборе жилья повлиял не только живописный вид, но и, скажем так, контингент. «Арбат того времени — это место, любимое творческой интеллигенцией, — говорит исследователь города Олег Робинов. — В XIX веке здесь много кто интересный жил. Сергей Тимофеевич Аксаков с семьей, к ним в гости заходил Гоголь, уже незадолго до смерти. Прямо в последние недели, с дочерьми Аксакова общался. Пушкин ходил в храм, который в Песках. Скрябин жил неподалеку. Вообще многие люди выбирали эти места из-за того, что там жили Пушкин и Гоголь. Даже мой прадед поселился на Арбате именно по этой причине — он, кстати, в этих местах однажды совершенно случайно встретил Толстого».

Сам Поленов писал, что живет «между Новинским бульваром и Собачьей площадкой». Писал не без гордости: Собачьей площадкой называлась площадь на пересечении Кречетниковского, Дурновского, Борисоглебского, Собачьего, Малого и Большого Николопесковских переулков и улицы Большой Молчановки. Здесь стояли дворянские усадьбы в стиле ампир и неоготики, и именно Собачку больше других мест любили интеллектуалы Москвы. В XX веке на Собачке жили Марина Цветаева и Владимир Ленин.

Что не сохранилось 

Сейчас, чтобы попасть на место создания легендарного «Московского дворика», нужно выйти из станции метро «Смоленская», пройти минут пять по шумному Новинскому бульвару, свернуть в арку современного отеля Lotte Plaza, пройти еще немного по Дурновскому переулку, который ныне носит название Композиторской улицы, и увидеть, что изменилось здесь, кажется, все. Спустя полтора века это место выглядит полной противоположностью поленовскому пейзажу. Вместо залитой солнцем лужайки — мощеные плиткой улицы, вместо гуляющих детей — хмурые спешащие по делам москвичи, вместо сада и сарая — серые здания, отели и офисы, чуть дальше — современные высотки-книжки Нового Арбата с ядреной неоновой подсветкой.

Дом Баумгартен не сохранился уже при жизни Поленова, о чем сам художник рассказывал с большой печалью. Сейчас на его месте — жилой комплекс «Дом на Композиторской», построенный в 2006 году в стиле конструктивизма, серый, с маленькими цветными окошками. Снаружи он немного нелепый, но внутри у него потолки под три метра, свободные планировки и террасы. На крыше — зимний сад, под землей — парковка, между ними — бассейн на 25 дорожек и куча магазинов.

На скругленном углу дома — японское кафе Corner, маленькое, уютное, с симпатичными розовыми креслами и блюдами вроде панна-котты со вкусом сакуры, хлопкового чизкейка и жаренного с бататом осьминога. Мило очень, но никаких следов Поленова и русского духа нет и в помине.

Церковь в Плотниках не сохранилась тоже. Труд и святыню строителей Москвы закрыли в 1929 году, в 1932-м — снесли. На ее месте стоит жилой дом №45/24 по улице Арбат, построенный в 1933–1935 годах по проекту архитектора Леонида Полякова. Дом красивый — добротная огромная сталинка с колоннами и тихим двором. На первом этаже торгуют часами, золотом, янтарем и шампанским — с одной стороны дома. С другой — кормят шаурмой (в кафе «Восточный квартал») и наливают стаут и сидр (в пабе Ulysses). Рядом расположен отдел УВД, а во дворе весной отчего-то остро пахнет свежими грибами. Единственное, что здесь напоминает о красивой и любимой ремесленниками и купцами церкви — синяя табличка с QR-кодом на фасаде здания.

Что сохранилось 

А вот храму Преображения Господня на Песках опять повезло. Никак стрельцы-основатели передали любимой постройке немного своей удачи. Церковь закрылась в 1932 году, после войны ее признали памятником архитектуры, а с 1956 года в здании размещалось объединение кукольных фильмов студии «Союзмультфильм». Возможно, оттого Чебурашка и другие герои советской мультипликации такие добрые — их создавали буквально в намоленном месте.

В 1991 году храм снова открылся для прихожан, да еще и унаследовал звонкий и печальный голос Страстного монастыря, взорванного в 1930-х годах — сюда привезли и установили десять уцелевших колоколов.

Путь от Трубниковского переулка до храма проходит через Спасопесковскую площадь, мимо резиденций послов США и Испании. На площади летом зелено, зимой — снежно, стоит памятник Пушкину и наконец-то находится место для памяти: таблички на столбах по периметру сквера рассказывают историю и храма, и площади, и картины «Московский дворик».

В храме при входе висит его краткая история — и начинается она с упоминания картины Поленова. Сейчас в Песках ведутся службы, обычно здесь немноголюдно, сумрачно, тихо и тепло, причем тепло во всех смыслах: служители очень рады приходящим сюда людям. Мне по крайней мере были.

Храм Спаса на Песках — центральный образ на картине Поленова и самый запоминающийся. Пока он стоит на своем месте, легендарный вид легко узнается, несмотря на обилие современных домов вокруг.

На этом можно было бы закончить, но о времени Поленова напоминает кое-что еще. Это, как ни странно, «контингент». Вплоть до 1917 года, как рассказывает С. Т. Коненков в книге «Мой век», на Арбате еще цвели и множились мастерские художников, некоторые из них по совместительству были революционерами. Потом здесь селились пролетарии, появлялись маргинальные диаспоры, местные дворы брали штурмом уличные музыканты и художники, а чаще — алкоголики, которые считали себя музыкантами и художниками. В наше время почтенных арбатских бабушек нервировали неформалы. Потом привлеченные недорогими хостелами мигранты, после встречи с которыми почтенные арбатские бабушки чуть не попросили вернуть неформалов обратно, а хостелы убрать. Ну хорошо, я утрирую, но публику на Арбате до сих пор можно встретить самую разную.

В 2020-е сюда приходят московские деятели современного искусства. Связано это отчасти с открытием фонда Ruarts, который появился в Трубниковском переулке на месте того сада, который написал Поленов. Дорога к фонду отмечена стикерами как уличных художников, так и «официальных» арт-сообществ. Лично мне попадались известные в сфере стрит-арта «Артмоссфера» и «Формат Один». В фонде проводятся выставки, посвященные переосмыслению русской культуры современным искусством, — первой была «Мягкая Родина», сейчас проходит «True ли» — и действует библиотека.

— Фонд был открыт в апреле 2021 года, он занимает шестиэтажный особняк, — рассказывает Стася Кроль, PR-директор Ruarts. — Изначально это был доходный дом, затем его полностью реконструировали и планировали превратить в апарт-отель, но стройка была заморожена, особняк продан. Теперь здесь обитаем мы. По соседству живет некоторое количество дружественных нам художников, они любят заходить к нам в фонд не только на вернисажи, но и просто так, проходя мимо. Например, Михаил Розанов, который, к слову, снимался в фильме «Черная роза — эмблема печали, красная роза — эмблема любви» Соловьева, где действие происходило в соседних домах, а на кадрах можно увидеть наш переулок. Михаил Молочников, живущий на Арбате, и Миша Бурый, который обитает в двух кварталах от нас, также нередкие гости.

Спрашиваю, планирует ли фонд стать маленькой реинкарнацией Собачьей площадки, которая, кстати, исчезла в советское время со строительством Нового Арбата.

— Фонд открылся всего год назад, и, несмотря на близость к Новому и Старому Арбату, это непроходное место, — говорит Стася. — Нужно время, чтобы дорога к нам была протоптана и жизнь внутри забурлила. Иногда мы выходим на крышу здания, чтобы насладиться видом церкви, которую в свое время писал Поленов из окна своего дома напротив, а в офисе слышен колокольный звон.

Уходя из Трубниковского переулка, я думаю: осталось ли это место символом Москвы? Да, осталось. Просто Москва меняется — во времена Поленова ее символами были сад, усадебный домик, церкви и лужайка. В наш век — плитка, современные здания, кафе с необычной кухней, суета людей и шум машин.

Здорово, что хотя бы стрелецкая древняя церковь с ее лихой судьбой неизменна. А она, напомню, центральный объект всего пейзажа. Который образует идеальную композицию, что бы ни строили вокруг. И здорово, что всегда найдутся люди, чтобы если ее не написать, то хотя бы ею восхититься.

Иллюстрации: фрагмент картины Василия Поленова «Московский дворик», @Марина Лепина