О жадности девелоперов, работе с городскими задворками, самой человечной из высоток, утраченной на сегодня способности моментально вычислить жителя Таганки или Арбата и о сходстве Нью-Йорка с коммуналкой.
Я родился…
В Москве, на улице Жуковского — в той же квартире, где моя семья жила еще до революции. В 1938-м деда репрессировали, а сама квартира стала коммунальной.
Сейчас живу…
Там же. Сделал большой круг по Москве, жил в разных местах… где меня только не было. Вернулся домой.
Люблю гулять…
По центру. Меня к прогулкам приучили родители, а я приучил сына. Вся моя семья занималась архитектурой. И мы всегда очень любили наши окрестности: Чистые пруды, Покровку, Харитоньевский переулок. Гуляли далеко: по бульварам к Мясницкой и вниз до Солянки. В детстве еще ходил к бабушке с дедушкой в Успенский переулок. В их большой квартире жили художник Орест Верейский и фотограф Олег Кнорринг, а в комнате у кухни — старорежимная и вечно поддатая куртизанка тетя Нюша. Деду и Верейскому звонили: «Заберите Нюшу, она лежит около Страстного монастыря». Ну они шли, забирали и приводили домой.
Мой любимый район…
Вся зона рукотворной исторической застройки, включая, кстати, советский авангард. Одно конструктивистское здание «Известий» чего стоит… Григорий Бархин проектировал, отец моего учителя Бориса Бархина.
Мой нелюбимый район…
Почти вся зона многоэтажной индустриальной застройки, особенно новых времен. Очень редко там получается сделать нечто стоящее. Мне интересна реконструкция — сложное, но благодарное дело для архитектора… Я убедился в этом, когда с Михаилом Миндлиным и Никитой Шангиным проектировал здание ГЦСИ на Зоологической улице, а с Антоном Наговицыным и Евгением Рутковским — здание Мосархинформа на 2-й Брестской. С городскими задворками еще интереснее работать, так как они довольно депрессивные, а надо, чтобы после нас стали повеселее. Думаю, что тогда на Зоологической нам это удалось. А к какому-то конкретному району у меня острой нелюбви нет.
Мои любимые рестораны и бары…
Наверное, клуб-ресторан «Петрович» — он мне очень по душе во всех аспектах. У нас там иногда проходят встречи выпускников МАРХИ.
Давно мечтаю попасть, но никак не получается…
В музеи, которые не успеваю посетить, но очень люблю. Музей архитектуры и Музей русского импрессионизма, Бахрушинский музей… А остальные места не такие уж и загадочные для меня: слишком много езжу и хожу по городу.
Кроме работы и дома меня можно встретить…
Часто на пешем маршруте от дома до МАРХИ, в котором преподаю. Иногда в Центральном доме архитектора в Гранатном переулке. Еще на объектах друзей, а прописка у них по всему городу…
Но конкретно сейчас нас с архитектором Сергеем Плужником больше волнует угол Остоженки и Пречистенки. Там в подворотне Белых палат есть наш крепко спрятанный объект, который ниоткуда не просматривается… Сейчас рядом возникла большая стройка, и мы очень переживаем за судьбу нашего здания. Раньше мы с Сергеем еще часто ходили в гости к новому корпусу ВГТРК на 5-й улице Ямского Поля, к проектированию и реализации которого приложили много сил.
Мое отношение к Москве менялось…
Сначала меня все устраивало. Она была родным местом, по которому еще не полностью прошлись бульдозером.
Мне всегда нравились сложные напластования исторических слоев. Наш город очень всеядный, пестрый и лоскутный. В нем много фрагментов бодро начатых, но заброшенных градостроительных концепций. Для кого-то такая мешанина недостаток, но мне очень жаль, когда какие-то слои исчезают. Поэтому пытаюсь всячески эти слои защищать и часто нахожусь в некой профессиональной архитектурной оппозиции, но, к сожалению, достаточно беспомощной.
На Рождественке вот по-тихому снесли дом-коммуну. Давно покушаются на лучший модернистский объект города — здание СЭВ. Все это, как правило, безумная жадность девелоперов, представляющих исключительно сиюминутные интересы стройкорпораций. По их инициативе уже сократили охранные зоны исторических объектов. Теперь заполоняют центр своими сорокаэтажками. Куда уж там до романтики, стилистики и масштаба… Не уделяется внимания даже таким элементарным вещам, как безопасность при чрезвычайных ситуациях. А ведь каждый проектировщик знает это волшебное слово «эвакуация»…
Москвичи отличаются от жителей других городов…
В моей молодости даже жители разных районов отличались между собой. Так, обитателя Таганки или Арбата можно было вычислить почти моментально. Постепенно все смешалось: влияние мегаполиса. А сами москвичи… как были гиперактивными и взбалмошными, так и остаются. И в этом их сила.
В Москве лучше, чем в Нью-Йорке, Лондоне, Париже или Берлине…
Если и лучше, то только в моих местах. Но для меня главное в Москве — это, конечно, язык. Нормативно или нет, но все тебя понимают и реагируют. И еще Москва выделяется своей врожденной безалаберностью, которая иногда очаровательна, а иногда раздражает.
Нью-йоркский Манхэттен же внезапно показался уютным, у меня там было ощущение заставленной шкафами коммуналки, по которой почему-то бродят люди. Лондон интересен активной жизнью — она там прямо бьет ключом. Наш центр по вечерам, кстати, чуть напоминает Лондон. Берлин одномерный и безынтересный, не прочувствовал его. А Париж я люблю, он для меня в одном ряду с Питером — два очень целостных по облику города.
Москва мне не нравится…
Отношением к архитектуре и, соответственно, к своей истории. Безжалостным уничтожением уцелевшего наследия. Каждый этап развития Москвы почему-то обязательно сопровождается выламыванием исторических фрагментов.
В моем детстве на помойке еще можно было обнаружить ампирную мебель, старинные сундуки и венские стулья. И как так выходит, что сегодня отдельные предметы антиквариата имеют ценность, а сами интерьеры и здания не имеют никакой? Антиквариат ведь сам по себе всегда только растет в цене.
В Москве не хватает…
Уважения к архитектуре и архитекторам. Строительная инициатива сейчас принадлежит бог знает кому. В некоторой мере нишу пытаются занять дизайнеры, но с ними тоже все непросто. Одна навигация в метро чего стоит… Я бы за нее и двойки не поставил, если бы ее делали мои студенты. Ведь должно быть сразу понятно, что, куда и откуда едет и где входы-выходы.
Сама навигация — это ведь тоже архитектурная категория. С ней связан любой градостроительный проект: пути, маршруты, логистика. И на месте дизайнеров я бы, конечно, советовался с архитекторами и психологами по поводу навигации.
Если не Москва, то…
Сначала, конечно, Вечный город — Рим с его мощным культурным слоем. За ним уже Питер, Париж, Флоренция, Венеция, Прага.
Если бы я мог выбрать три лучших здания Москвы…
Из крупных объектов — высотка на Котельнической набережной. Удивительный дом… из всех высоток она самая человечная. Похожа на Мон-Сен-Мишель, остров-крепость во Франции. Очень люблю дом-комод на Покровке, залетевший в Москву фрагментом питерского барокко. Всегда нравился Дом Пашкова. Но собирательный образ Москвы для меня — это все же храм Василия Блаженного.
О планах и мечтах…
Многие проекты построены — чувство выполненного долга уже отчасти присутствует… теперь развернуться бы, но особенно негде. Возможно, пришло время «уступить лыжню» новому поколению архитекторов, моим ученикам и коллегам, моему сыну.
Если Союзу московских архитекторов хватит полномочий, то было бы здорово воссоздать независимый экспертно-консультативный совет по архитектуре и градостроительству. Видно, как не хватает сегодня городу системы сдержек и противовесов.
Раньше мы с друзьями-коллегами еще мечтали, чтобы из Москвы были вынесены все административные функции, как в США или Нидерландах. Это разгружает город и поддерживает разделение политики и бизнеса. А то в Москве у каждого киоска вектор на Кремль. Главный мегаполис вообще не обязан быть столицей, причем в любой стране.
Фото: Михаил Довлатов