О Москве Данелии и Хуциева, безвкусных украшениях, огромных тротуарах, суетливости москвичей и об особом отличии русского человека от иностранца.

Я родился…

На Дальнем Востоке в небольшом поселке Охотске. Впервые попал в Москву еще младенцем, практически сразу, я там только родился. И не столько в Москву, сколько в Подмосковье, я жил в маленьком подмосковном городе Звенигороде у бабушек. Они были учительницами начальных классов и, собственно, воспитывали меня, потому что мама продолжила обучение в консерватории в Москве.

Сейчас живу…

Уже 20 с лишним лет в деревне, но когда жил в Москве, то в каких только разных районах я не жил. Я несколько раз был женат, поэтому были многочисленные переезды между женитьбами.

Мой любимый район…

Старая Москва, та, которую любят многие. Это и район Патриарших прудов, и Арбат, и Чистые пруды — вот эти три района со старыми домами дореволюционной и послереволюционной постройки. Современная Москва мне не близка.

Мне не нравится в Москве…

Этакий кич, все эти бесконечные украшения, и не только уже на праздники. Не со вкусом все это сделано.

В Москве лучше, чем в Париже, Лондоне, Нью-Йорке…

Города я не очень люблю. Мне скорее нравятся провинции. Шотландские деревушки очень уютные, очень живописные, ну по крайней мере для съемок, не знаю, как в них живется, я никогда не жил в Шотландии, только много раз был наездами. Получаешь наслаждение, когда ходишь по этим улочкам, смотришь на эти дома с соломенными крышами, хотя у них считается это достаточно дорогостоящее удовольствие, антикварное даже. Мне очень нравится Прованс, тоже маленькие города. Нормандия, Бретань, все, что уютное.

Сейчас, к сожалению, крупные города сильно меняются. Я снимал Лондон в 1991 году в августе, и тогда уже он менял свой цвет, в том смысле, что цветного населения уже было 25%. И Лондон, и Париж, и Вена меняются, я не знаю, может, это и неплохо, может, так и должно быть, но мне жалко уходящей атмосферы, потому что приезжие люди приносят свою культуру, что, конечно, сказывается на атмосфере города. В провинции гораздо меньше приезжих, поэтому она и сохранила еще свое особое настроение.

У нас тоже есть замечательные уголки, но опять-таки связанные со старым строительством, которое удалось сохранить. И они не везде есть, потому что послереволюционный каток по нашим городам прошелся очень жестко. Но мы в нашей передаче показываем, что сохранилось, то, чем можно любоваться. Не смотреть же на пятиэтажки, как-то это не очень интересно. Лицо города состоит из памятников, которые есть только здесь, из домов, в которых жило несколько поколений. Когда я заходил в такие дома, это было странное ощущение — осознавать, что на этой кровати уже несколько столетий хозяева производили детей, рожали их не в роддомах, которых не было, а в этих постелях, и в них же умирали. Священник отпевал их, и вся эта история передавалась из поколения в поколение. Здесь есть, и это чувствуется, неразрывная связь со своими предками. У нас, к сожалению, этого теперь нет: кто живет в 17-этажном или 25-этажном бараке, какую неразрывную связь он сохранит и передаст?

Я бы изменил в Москве…

Ну перво-наперво я бы убрал, как я уже сказал, безвкусные украшения, которые заполонили Москву. Во-вторых, я сделал бы ее более удобной для людей, для жизни, ведь постепенно в последние 20 с лишним лет Москва становится все менее пригодной для житья. И это связано, конечно, и с транспортной проблемой, и с парковками. Раньше, например, можно было припарковаться рядом с кафе и аптеками, сейчас это целая проблема. Я понимаю, жителей становится все больше, и это трудноразрешимая проблема, но все-таки хорошо бы учитывать интересы людей, которые живут в этом городе.

Мне не нравятся огромные пустынные тротуары, которые съели часть улиц и по которым никто не ходит. Сейчас, когда ты куда-то едешь, в первую очередь спрашиваешь, где у вас припарковаться, подскажите, как это лучше сделать. Мне не хватает внимания к жителям, не формального, а чтобы по-человечески понимали их нужды.

Любимые рестораны и бары…

Я не часто хожу в кафе и рестораны, но когда встречаемся с друзьями, заходим в какую-нибудь едальню. Последний раз мы ходили на премьеру «Мастера и Маргариты» в «Октябрь» и после пошли на Никитской в ресторан «Сыроварня» — это сеть Аркадия Новикова. Я как-то не впечатлился. А потом я еще раз ходил на этот фильм, потому что с первого раза не смог разобраться, мне больше нравится или не нравится то, что я увидел первый раз. И потом, уже с другими друзьями, мы отправились в ресторан «Бабель», вот он мне понравился.

Место, куда я давно мечтаю съездить, но никак не получается…

У меня есть пристрастие — Музей изобразительных искусств имени Пушкина на Волхонке. Не удается туда попасть уже давно. В свое время, еще когда был школьником, я открыл для себя импрессионистов. Казалось, это как первая любовь, но оказалось, что на всю жизнь. Так же как Лондон, который я снимаю всю жизнь и в который влюбился, несмотря на все его недостатки. Москва в этом смысле вовсе не лидер.

Мое отношение к Москве менялось…

Любовь к моему городу была эмоционально-визуальной. Я любил Москву из «Я шагаю по Москве» Данелии, «Июльского дождя» и «Мне 20 лет» Марлена Хуциева — такое своеобразное ретро, как черно-белая фотография. Но сейчас, когда я смотрю на эти «фотографии», понимаю, какой в то же время это был тяжелый советский быт с бесконечными очередями, с дефицитом абсолютно на все, с невыразительной однотонной одеждой. Так что это очарование как-то для меня исчезло. В той Москве 1960-х годов была своеобразная романтика, хотя, может, я себе это придумываю.

Кроме работы чаще всего меня можно встретить…

Работаю я дома, так что выезжаю только либо в театр, либо в кинотеатр, либо к каким-то врачам.

Москвичи отличаются от жителей других городов…

Мне кажется, это отличие сохранилось с тех самых 1960–1970-х, и это видно очень четко, например, в фильме Шукшина «Печки-лавочки», когда герой приезжает из деревни в Москву на несколько дней вместе с женой, чтобы отправиться потом в санаторий к Черному морю. И вот там показана эта московская суетливость. Она осталась. Но сейчас Москва сильно помолодела: я вижу в ресторанах или кинотеатрах в основном молодых людей. Если раньше это были люди на поколение старше, сейчас много молодежи, и это, наверное, замечательно, это естественный процесс. Но опять-таки больше приезжих, и, точно так же как в Петербурге, старый классический московский дух и говор уходят и на смену им приходит какая-то совершенно другая культура.

И, конечно, главное отличие русского человека вот в чем, и это не только я заметил. В начале 1990-х мне удалось прожить целый месяц в Лондоне. Вот это было по-настоящему мое первое восприятие заграницы, потому что я тогда почувствовал себя необыкновенно свободным. Я прожил месяц в полуголодном состоянии, у меня не было денег, я ходил и снимал, при том что совершенно не знал английского языка. То есть я был выброшен в чужую жизнь и смотрел на нее каким-то отстраненным, но в то же время влюбленным взглядом. Меня поразило именно вот это ощущение невероятной свободы, когда ты предоставлен сам себе и нет никакой жесткой регламентации ни в одежде, ни в чем другом. И второе — это добросердечие и расположенность людей, потому что долгие годы после этого я сразу нашего советского и потом русского человека всегда отличал по лицу. Оно напряженное, оно недовольное, оно неулыбчивое, потому что, кажется, что все вокруг тебя хотят обмануть, а на самом деле уже потом, когда я несколько раз бывал в Америке, меня поражала именно вот эта доброжелательность. Это самое главное для меня отличие.

Москве не хватает…

Какой-то человеческой теплоты.  Возможно, я необъективен. В некоторых европейских городах, в столицах в том числе, более удачно сочетают архитектурную классику с новым. Чаще всего они вписываются друг в друга, не мешают и не отрицают друг друга. А в Москве — это началось еще при Юрии Михайловиче Лужкове — стал преобладать кич. Но, возможно, это старческое ворчание.

Фото: Persona Stars