О том, как его выслали из СССР, возвращении во Францию, новых проектах и динамичности москвичей, которая двигает Америку.

Я родился…

В Москве в 1943 году, «приехав с фронта», потому что мама воевала в конном полку моего отца. Он ее отправил рожать в столицу, где я и появился на свет божий.

С Москвой тесно связана история моей семьи: отец сформировал в Хамовниках гвардейский полк, получил Орден боевого Красного Знамени за оборону Москвы — знаменитые атаки конников на танки.

Созданный мной в бронзе бюст моего отца находится в московском Музее истории армии.

Сейчас живу…

По большей части во Франции, а также в Америке.

В 1971 году я был арестован с довольно жесткими условиями: в короткий срок я должен был навсегда покинуть Советский Союз. В противном случае мне грозила «вышка», как тогда говорили в России.

Мне «шили» 64-ю статью, «Измена Родине». По каким причинам и как я собирался ей изменять, не знаю — времени на это не было. Я работал на очень тяжелых работах, занимался живописью и графикой.

Мне предложили на выбор любую страну, и меня сразу безоговорочно приняла Франция.

Я прилетел в Париж, где прожил десять лет, а потом, разочаровавшись, не в самой Франции, а во французах, в их образе жизни — сибаритстве, уехал в Америку. Там я провел три десятилетия.

Как-то в разговоре с президентом России мне было предложено перебраться поближе, чтобы сделать для нее что-то полезное, и я вернулся во Францию.

В течение шести лет я преподавал в академии им. Штиглица (бывшее училище им. Мухиной), и во Франции у меня были выстроены мастерские для занятий с российскими студентами. До коронавируса они приезжали ко мне каждый год. Кроме того, я сотрудничаю с российскими театрами и музеями.

Люблю гулять в Москве…

Когда я бываю в Москве, гулять мне особо не удается. График моего пребывания очень забит: встречи, лекции, театр…

Мы с женой любим «Метрополь» и обычно там находим себе пристанище.

Мой любимый район в Москве…

Несколько раз я останавливался у моего друга, архиепископа Магаданского, в Замоскворечье. Мы с Сарой были потрясены, когда впервые вышли на небольшую прогулку и влюбились в этот район. Он напомнил нам старую Москву.

Сказать, что я очень люблю московскую архитектуру, было бы явным преувеличением. Мне нравится темп жизни москвичей, они сами, московские театры, очень передовые, но любимые архитектура и места в России для меня в Петербурге. Его я считаю своей духовной родиной.

Мой нелюбимый район…

Я не задумывался об этом, хотя вот эти «пироги» из стекла и полированного гранита, которые понастроили новые русские, изуродовали окончательно Москву. Это вызывает если не головокружение, то тошноту.

В ресторанах…

Москва в этом опередила многих, и Петербург тоже. Рестораны, конечно, блистательные. Мой любимый, поскольку я люблю кухню Северного Кавказа, называется «Высота» — там обозначена высота Эльбруса.

Как раз у подножия Эльбруса проживают мои многочисленные родственники из старинного рода Кардановых. Раньше мы были Кардан, но произошла русификация фамилии. А так вся моя родня по кавказской, отцовской линии оттуда.

Место, куда все время собираюсь, но никак не могу доехать…

Я все собираюсь заехать к Владимиру Владимировичу, но всегда трудно до него добраться.

У российского президента очень хорошее чувство юмора. Несколько лет назад мы встретились на книжной ярмарке, и он сказал: «Миша, будешь в Москве — заходи ко мне!»

Прошли годы, и я все пытаюсь зайти к нему, но никак не могу доехать. Это, конечно, шутка. Если я куда-то собираюсь, то всегда доезжаю, несмотря на ужасные московские пробки.

Главное отличие москвичей от жителей других городов…

Я другие города мало знаю — только Петербург, потому что в России (тогда — Советский Союз) я не так много жил.

Я вырос в Восточной Германии. Моя первая фотография сделана в 1945 году в Кенигсберге, где мой отец был комендантом. Города тогда практически не было — руины. Поэтому мы жили в загородном немецком доме. В 1957–1958 году отец ушел из армии, и мы вернулись в Ленинград, откуда родом моя мама.

Конечно, между питерцами и москвичами есть разница характера, языка. Московский говор — он специфический, особенно это было заметно в то время.

К сожалению, мы не по дням, а по часам теряем русский язык, замусоривая его. Сейчас это просто какой-то волапюк!

Когда-то хотели изобрести интернациональный язык — волапюк, но попытка не удалась, что у некоторых французов вызывало усмешку. Да и само слово смешное. Когда Гогену что-то не нравилось, он говорил: «Ну это же сплошной волапюк!» Волапюк — язык, на котором трудно разговаривать, искусственно созданный.

Я, например, купил новый словарь русского языка, где-то 1500 слов, и не нашел там ни одного русского слова! Ну я понимаю, технические термины, они врываются с Запада и уже давно. Но основная масса слов не являются техническими. Это искаженные английские слова. Я даже встречался с крупным кремлевским чиновником и показал ему этот словарь, потому что нужно что-то предпринимать.

Я занимаюсь двумя проектами для спасения русского языка: изучаю русские народные говоры в сотрудничестве с петербургским институтом диалектики и популяризирую русские загадки с помощью детских книжек.

Таким образом я пытаюсь через изображение и сознание, когда дети в состоянии что-то запомнить, возвратить их к красоте русского языка. А ведь мы его забываем, и об этом писал еще Владимир Иванович Даль…

Что касается отличий, то москвичи более динамичны, а петербуржцы — меланхоличны. В мое время у москвичей было слегка пренебрежительное отношение к ленинградцам, а те в свою очередь не очень дружелюбно относились к москвичам. Москвичи считали, что ленинградцы — большие снобы, а среди петербуржцев-ленинградцев бытовало мнение, что москвичи недостаточно воспитаны. Сейчас все сглаженно, потому что трудно понять, где москвичи, а где петербуржцы-ленинградцы.

В Москве лучше, чем в мировых столицах: Нью-Йорке, Берлине, Париже, Лондоне…

Нью-Йорк — один из моих любимейших городов. Он очень похож на Москву по бурной жизни, например театральной, хотя сейчас из-за ковида многое приостановлено.

Я уже долгие годы живу в Европе, и ей сравниться с Москвой сложно. В Москве и вообще в России удивительный народ, динамика колоссальная, мощнейший потенциал, и было бы замечательно, если бы поддерживали развитие изобразительного и музыкального искусства. Сейчас сильная поддержка оказана спорту, и в России больше говорят о физкультуре, чем о культуре. Это печальный факт.

Сравнивать москвичей с европейцами невозможно, потому что Европа — это царство сонное! Единственные, с кем их можно сравнить — американцы, и то в США огромное количество русских. Они туда приезжают и вкладывают свою динамику и энергию. Известно же, сколько талантливейших людей, например ученых, с начала перестройки переехали из России в Америку.

В Москве изменилось за последнее десятилетие…

В Москву я в основном приезжаю по театральным или научно-исследовательским делам и вижу, что упало настроение у людей. Они стали мрачноватыми по определенным причинам — материальное ухудшение жизни простых москвичей сказывается на их настроении и той же динамике. Но если сравнивать с тем, что мы застали с супругой в Москве в начале перестройки и в 1990-е, тогда действительно было страшновато.

Я наблюдаю за действиями Собянина, который делает много хорошего для москвичей и Москвы, и благодарен ему, что он поддержал мою выставку у Василия Церетели, что проходила несколько лет назад в Музее современного искусства.

Я бы хотел изменить в Москве…

По части изменений я не большой реформатор и считаю, что когда человек начинает вмешиваться не в свое дело, ничего хорошего ждать нельзя. Единственное, что я хотел бы изменить в Москве — создать для молодежи образовательный центр, подобный тому, что появился благодаря Владимиру Владимировичу Путину в Петербурге. Он подарил мне там помещение, а я отдал его под образовательный и исследовательский центр, который работает уже 20 лет.

Если бы аналогичный центр был открыт в Москве, туда можно было бы привозить научные выставки, проводить интереснейшие лекции для московской молодежи. Конечно, я мечтаю, что правительство, как и обещало когда-то, поможет мне в этом деле.

Мне не хватает в Москве…

Помещения для молодежного образовательного центра.

Если не Москва, то…

Конечно, Петербург!

В Москве меня можно чаще всего застать…

Жилья в Москве у меня нет, так что застать меня можно только в «Метрополе» и то ночью, когда я сплю.

Моя инсталляция в музее Достоевского…

Должна открыться в начале ноября, и на открытии я надеюсь присутствовать лично.

А сейчас я нахожусь во Франции и заканчиваю серию иллюстраций к роману Достоевского «Преступление и наказание», который должен выйти в издательстве АСТ в серии «Коллекционная книга».

В подобном ключе еще никто никогда не иллюстрировал Достоевского, а именно сны, видения, призраки в романе. О них мало кто помнит, даже те, кто прочел его от корки до корки. Я это уже проверял на людях.

У Родиона Раскольникова много снов.

Самый интересный сон приснился ему на каторге: о том, что из глубины Азии в Европу придет ужасный микроб, который может погубить все человечество. Это так — откройте книгу в самом конце! Мне было сложно это нарисовать — нужно было показать микроб, который сводит людей с ума, заставляя их убивать друг друга…

Каждый писатель отчасти пророк и фантаст. Герберт Уэллс считался фантастом, но сегодня более 250 самых фантастических изобретений в его романах уже внедрены, и мы не считаем их фантастикой. Вообще я поражаюсь тому, насколько четко писатели-фантасты видят будущее. Так, у Брэдбери есть упоминание об изменениях климата и о том, что когда-то люди будут больше всего ценить свежий воздух.

В романе также упоминается призрак покойной жены Свидригайлова, которая приходила к супругу трижды, о чем он рассказывает Раскольникову. Он даже попросил жену не утруждать себя такими пустяками и не тревожить его. Однако ее призрак приходит и к матери Раскольникова.

Над этой серией иллюстраций я начал работать еще в Ленинграде в 1964 году. Когда меня арестовали, одним из условий изгнания было то, что я не мог взять с собой ничего, даже маленького чемоданчика. Тогда со своими рисунками я приехал в музей Достоевского в Москве и предложил сотрудникам подарить их.

Мне сказали: «Товарищ Шемякин, мы знаем ваши рисунки, видели их на разных фотографиях, но если официально примем их на хранение, нас уволят! Поэтому просто оставьте хорошие фотокарточки с ними, если есть».

А теперь музей будет выставлять как раз те самые рисунки, которые когда-то не принял.

Все эти годы рисунки были разбросаны по всему миру и хранились в разных коллекциях. Так, в фонде Мстислава Ростроповича были «Сны Свидригайлова», а неоконченный рисунок «Покаяние Раскольникова на площади» находился у американского коллекционера. Я уговорил его передать мою работу в дар музею Достоевского после того, как я ее закончу.

Книжка будет довольно дорогой, но я договорился с издательством, чтобы они обязательно сделали повторное издание, удешевленное. Пусть качество печати будет проще, но чтобы книгу могли покупать студенты.

Еще один мой проект…

Мюзикл «Песочный человек». У меня уже заключен контракт с МХАТом, а когда я приеду в Москву, мы будем вести дальнейшие переговоры о постановке. В 2010 году в Вильнюсе по моей концепции уже был поставлен балет «Коппелия» по мотивам той же новеллы Э. Т. А. Гофмана.

В издательстве Елены Шубиной…

Готовится моя автобиография в двух томах. Над первым томом «Жизнь в России» я сейчас работаю.

Это будет совершенно особый вид автобиографии — без фотографий, только мои рисунки, то есть я сам ее иллюстрирую.

В СССР существовало такое понятие, как карательная медицина — инакомыслящих изолировали. Какие могут быть фотографии того времени, когда я был арестован и на полгода помещен в психиатрическую клинику? Тогда там были собраны сливки «сумасшедшего» общества со всей России. Я их помню, этих якобы сумасшедших, и нарисовал их портреты.

Часть автобиографии посвящена моему отцу, который был скромнейшим, уникальным человеком.

Огромная роль отводится и коммунальной квартире, где я жил после возвращения из Германии и где, как поет Владимир Высоцкий, «на тридцать восемь комнаток всего одна уборная». Это приблизительно про нашу коммуналку, из которой я уехал во Францию. Так что будет довольно любопытная книга.

Я и сам издаю книги. Недавно вышло четыре больших тома по 600 страниц каждый. Это лестница в искусстве; буква, слово, текст в искусстве, а также специфическое исследование забинтованных фигур в искусстве со времен Древнего Египта до перформансов нашего времени.

Есть и еще один масштабный проект…

Мы начинаем готовить большую ретроспективную выставку моих работ, которая пройдет в 2024 году в Третьяковской галерее в Москве. Там будут  представлены мои произведения из разных коллекций.

Фото: Александр Гулинов