О чувстве дома на «Полежаевской», повышенном метаболизме Москвы и новом спектакле о Варваре Карауловой.
Я родилась…
В Петербурге.
В Москву я впервые приехала…
В 2008 году, чтобы поступать в Школу-студию МХАТ. Причем я сначала приехала, не поступила, потом приехала еще раз и была принята на курс Кирилла Серебренникова. И хотя наш мастер нас старался как можно чаще вытаскивать из института, это была совершенно отдельная жизнь — мы и работали, и отдыхали, и куда-то ходили все вместе: на фестиваль в другой город, играть спектакль на «Винзавод». У меня первые знакомые москвичи стали появляться год на третий жизни в Москве.
Мое первое жилье в Москве…
Это общага на углу Александра Невского и Фадеева — это было хорошее место, я прожила там четыре года. А первой своей квартирой стала двушка на «Полежаевской», которую мы снимали с драматургом Валерием Печейкиным три с половиной года. Мне там нравилось — уютный дом с большим зеленым двором. Я что в Питере, что в Москве всю жизнь прожила в центре, а здесь впервые появилось ощущение, что ты сделал все дела в рабочей части города и приехал вот именно что домой. Пока живешь в центре, непонятно, где у тебя дом, а где работа. А тут ты проделал путь — несколько остановок на метро, еще несколько на автобусе, и вот ты уже там, где можно отдыхать, расслабляться и спать. Здесь я впервые стала как-то осваивать район, он был довольно простой в плане магазинов и быта, ну и я от отсутствия «Глобуса Гурмэ» рядом как-то не очень страдала. Я вообще вела себя как панк — могла выйти за пивом и яблоками в бушлате и тапочках. Работать, кстати, много приходилось дома, и я играла сама с собой в то, что я сижу в своем Бруклине, перевожу, пишу пьесы и сценарии.
Мой любимый район…
Аэропорт, то есть место, где я живу сейчас. Здесь еще больше чувство дома, чувство размеренной и устроенной жизни. Единственное, чего здесь нет — и это, кстати, здорово экономит бюджет — так это клубов, баров и такого рода заведений. Это в самом лучшем смысле «спальный район» — здесь хочется думать о ремонте в квартире и о том, что ты оставишь детям.
А приезжать я люблю на Чистые пруды. Там очень здорово гулять, но жить я бы там не хотела.
А нелюбимый…
Это зависит от времени года… Каширская, в районе онкоцентра. Жутковатое место.
Люблю гулять…
Никогда не гуляю одна. А вот если бы ко мне приехали друзья из другого города, я бы, наверное, провела их по набережным, перешла бы по мосту в Лужники, дальше наверх по Воробьевым горам к Университету, а затем вернулась бы обратно на канатной дороге.
Москвичи отличаются от жителей других городов…
Я сравню с Петербургом. Мне вообще Москва оказалась намного ближе, чем тот же Петербург. Про нее все время говорят, что она тебя проверяет — ничего подобного. Первое, что меня поразило, когда я приехала — в Москве никто ни на кого не смотрит. В Петербурге достаточно спуститься в метро, чтобы заметить — все встречные тебя разглядывают. Этот город все время тебя как будто проверяет — свой ты или не свой, там достаточно надеть желтые колготки, и все — ты безумный фрик, на тебя будут оборачиваться. В Москве, слава богу, всем все по барабану.
В Петербурге, если что-то снесут — на этом месте никогда ничего не вырастет; Сенная площадь какой была при Гоголе и Достоевском, такой и осталась поныне. Москва все время что-то сносит, на ее месте что-то вырастает — она может быть нелепой, здесь ничто ни с чем не сочетается, но при этом она все время живет и меняется, в ней гораздо быстрее происходит метаболизм. А в Питере все дома стоят по струночке. В Питере хорошо придумывать, а в Москве — делать.
За последние десять лет в Москве изменилось…
Я затруднюсь с ответом, я мало привязана к материальному миру, и память у меня, как у собаки — живу текущим моментом. Мне не нравится то, что в Москве мы живем рядом с миллионами, а может быть, десятком миллионов совершенно бесправных людей, мигрантов. И делаем вид, что этой подводной части айсберга в нашей жизни нет. Не нравится бесконечная подсветка — я очень люблю Камергерский переулок, но на нем же небо нельзя разглядеть из-за обилия лампочек и висюлек! Когда мы начинали учиться в Школе-студии, небо было, я помню.
Мне довольно все равно, какой ширины тротуар, если я могу пройти по нему с теми, с кем я хочу, и громко заявить то, что я хочу заявить. Не нравятся омоновцы с дубинками, разгоняющие свободные собрания людей, сгоняющие нас с этого тротуара. И не надо думать, что истерическое похорошение никак не связано с атмосферой политической несвободы — в конце концов, разгоняют протесты и перекладывают плитку одни и те же люди. Это не надо разделять.
В Москве меня можно встретить…
Примерно нигде. Единственный ресторан, в который я любила ходить до сих пор — «Старлайт» на Страстном бульваре. Я очень люблю есть не дома, но мне совсем все равно где — в «Крошке-картошке» или ресторане Новикова. Я еще не нашла в Москве место, где мне давали бы вкусную котлету с вкусным пюре или куриную ногу с макаронами. А, еще я бываю в «32.05» — могу зайти туда, если оказалась в центре днем. Но если у меня будет выбор между любимым мною «Мартом» на Петровке и «Вареничной», то я тихонько пойду в «Вареничную».
Если не Москва, то…
Берлин. Там есть ощущение свободы и безопасности одновременно. Там ты заходишь в магазин, и к тебе никто не пристает — с тобой просто здороваются и оставляют заниматься своими делами и самой дают выбирать, что именно тебе нужно. При этом есть полное ощущение, что если ты упадешь на улице, то тебе немедленно помогут. В Москве такого ощущения нет.
А вот Нью-Йорк мне кажется похожим на Москву — там такая же пестрота. Только там она веселая и доброжелательная, а в Москве — немного опасная, здесь запрещено все, что не разрешено — а в Нью-Йорке наоборот.
Наш спектакль «Финист Ясный Сокол»…
Выйдет сразу после карантина. Мы делаем его в нашей маленькой независимой компании «Дочери СОСО» — это будет вторая премьера после нашего спектакля «Считалка», который идет в «Боярских палатах». Я бы назвала жанр нашего нового спектакля полуоперой — это нечто среднее между, собственно, музыкальным произведением и постдраматическим театром. Пьеса основана на нескольких сюжетах, центральная из которых, конечно, это история Варвары Карауловой, которая якобы едва не убежала в Сирию и которую теперь обвиняют в пособничестве терроризму. Внутри еще много совершенно документальных историй девушек, которых заманивали в Сирию в качестве жен боевиков. Мы пытаемся эти жесткие истории пересказать максимально отстраненным, сказочным способом. Премьера должна была пройти в конце мая, но мы ее сыграем, как только театрам снова позволят играть.
Фото: Valera N. Trubin/wikipedia.org