О детстве на Смоленском бульваре, столичном апломбе, уважении к хрущевским пятиэтажкам, жизни у Склифософского и чебуреках в «Чебуречной СССР».
Я родился…
В Москве. Детство и юность провел в старинном доме на Смоленском бульваре, это тот уголок старой Москвы, который чудом не пострадал при пожаре 1812 года. Я москвич в третьем поколении. Первым в Москве оказался мой дед, Александр Петрович Волков, инженер-химик. Во времена нэпа он хорошо заработал. И когда в 1923 году месте с женой приехал в столицу, смог купить в жилищном товариществе бывшего барского особняка две комнаты и кухню на втором этаже.
Комнаты были огромные, по 25 метров, с большими окнами, потолками больше пяти метров. С изразцовыми печами, великолепной лепниной. В наследство от дореволюционных хозяев нам достался еще и старинный рояль. Его много раз перенастраивали, и года два в детстве я мучил бедный инструмент заунывными гаммами. Безрезультатно. Музыканта из меня не вышло.
В 1925 году родилась моя мама. Примерно в это же время дом начали надстраивать, и в итоге он стал пятиэтажным. Кстати, тогда же нашим соседом сверху стал актер и режиссер Эраст Гарин, сейчас на доме висит посвященная ему мемориальная доска.
В этот же дом мама после окончания войны привела отца, Захида Омеровича Налича. Отец — босниец, у него был красивейший голос, он пел в оперном театре Сараево, в 1938 году даже получил ангажемент в Белградскую оперу. Но, увы, началась война, оккупация. Так он оказался в подполье. Но быстро попал в концлагерь. К счастью, партизаны обменяли его на захваченного немца. А в 1944 году его переправили в СССР — подлечиться, голос восстановить. Помню, уже в 1970-х отцу достали дефицитные финские ботинки. А он не смог их носить. Они напоминали немецкие укороченные сапоги. В концлагере этими сапогами ему горло давили. Он так потом и не смог петь.
Сейчас живу…
Жил я и в самом центре, на улице Горького, теперь Тверской, и рядом со Сретенкой, в Колокольниковом переулке. А последние шесть лет дом, в котором я живу, рядом с институтом Склифософского. Получается, история моя закольцевалась, я снова оказался на Садовом кольце. Скажу откровенно: я не привязываюсь к месту. Мне кажется, что я мог бы жить везде, лишь бы это было не очень далеко от моей мастерской, а она рядом с Пушкинской площадью. Скульптура для меня не только труд — это и хорошее лекарство. Когда нагадят в душу, придешь, возьмешь киянку в руки, поколотишь часа два — и все гадливое уходит.
Люблю гулять…
Гулять праздно не получается. Можно сказать, что гуляю, когда иду пешком из дома в свою мастерскую. Иду мимо Сретенки, Трубной площади, Страстного бульвара. В силу профессиональной деформации никогда не обхожу стороной монументальные памятники. На Страстном бульваре их несколько — монумент Рахманинову гениального скульптора Комова, Твардовскому. А ближе всего к Петровским Воротам — памятник Высоцкому, и у него интересная судьба. Автор Геннадий Распопов слепил скульптуру в миниатюре и внезапно умер. А когда было выбрано место для памятника и нужно было миниатюру переводить в реальный масштаб с учетом места и прочего, помогли друзья автора. Но что получилось? Они не стали ничего долепливать, менять — просто увеличили модель. Поэтому мой глаз невольно отмечает в памятнике некоторые художественные недочеты. Зато все поступили порядочно, отдали дань автору. Мне это импонирует.
Любимый московский район…
Пушкинская площадь, Патриаршие пруды и прилегающие к ним переулки.
Нелюбимый район…
Третье кольцо. Снимаю шляпу перед градоначальником, который решился прорубить эту магистраль — в то время это был Лужков. А иначе бы город не смог развиваться, все понимаю. Но как только оказываюсь в любой точке Третьего кольца, испытываю пренеприятнейшие ощущения.
Любимые рестораны и бары…
Было время, когда друзья любили собираться в клубе «Петрович». Ходил за компанию. Как и в «Гнездо глухаря». Мои предпочтения просты и демократичны — «Чебуречная СССР» на Сретенке и на Пушкинской площади. Чебуреки там отличные. А какая солянка!
Место, куда давно мечтаю попасть, но никак не получается…
Храм Вознесения Господня в Коломенском. Слышал, его сейчас реставрируют. Надеюсь после окончания всех работ обязательно доехать. Дело в том, что это первая церковь в России так называемого шатрового типа, когда купол завершается шатром. Уникальное архитектурное строение.
А еще душа болит за мои работы — давно не был на Комсомольском проспекте, где стоит мой «Мебиус». И в Кремле посмотрел бы на бронзовый макет Чудова и Вознесенского монастырей. Я заметил: все, кто проходит мимо, невольно протягивают руку, чтобы потрогать. Рефлекс мне понятен. Но так все и ломается! Попросил поставить ограждение. Надо бы проверить…
В Москве кроме дома и работы меня можно встретить…
По дороге из дома на работу, то есть в мастерскую. И обратно.
Мое отношение к Москве со временем менялось…
Сначала со всем народом возмущался хрущевскими пятиэтажками. Потом, когда повзрослее стал и поумнее и вспомнил, как люди жили после войны, проникся к ним уважением. Для меня до сих пор загадка — как смогли после войны так быстро отстроить страну? Народ наш невероятный.
Мне очень нравится, как сейчас развивается транспорт. Хорды, диаметры, новые станции метро — как это все удобно! Я же архитектор по образованию, для меня удобство впереди красоты идет. Конечно, в идеале мне бы хотелось, чтобы архитектура города была на уровне великих Жолтовского и Щусева. Не всегда получается.
Москвичи отличаются от жителей других городов…
Апломбом, как все столичное. Я сам этим страдал, признаю! Помню, попал как-то в Тольятти — конкурс там был на герб города. И в какой-то момент поймал себя на том, что начал через губу поучать представителя местной власти… Вовремя заткнулся.
В Москве лучше, чем в Нью-Йорке, Лондоне, Париже или Берлине…
Да все мне здесь лучше и роднее. Потому что родина.
В Москве мне не нравится…
Территории, которые получили статус Новой Москвы. Посмотришь на карту — точно нога торчит в Калужскую область. Бессмыслица какая-то. С другой стороны, теперь метро до Внуково доходит. Опять же удобно!
В Москве не хватает…
У меня к городу нет никаких претензий. Лишь бы и у города ко мне их не было. Мне скорее хочется спросить: чем я могу помочь? Вот поставил несколько скульптур — это мой посильный вклад в городскую культуру.
Если не Москва, то…
Наверное, я везде смог бы выжить — была бы работа. Но только в Москве чувствую себя на своем месте.
Фото: Екатерина Рерберг