Как я побывал в 2082 году: репортаж из Непала после революции

Окно в Непал для иностранцев пробил выходец из Российской империи, эксцентричный дворянин, ресторатор и танцор балета Борис Лисаневич. В 1954-м он открыл в Катманду первый отель, причем не где-нибудь, а в здании бывшего королевского дворца, убедив правящего монарха Трибхувана в перспективах туризма для развития закрытой и затерянной в Гималаях страны. Гостиница Yak and Yeti Park Royal Hotel существует и поныне вместе с сотнями других отелей, где можно остановиться за довольно смешные цены. Мне неделя в самом сердце непальской столицы стоила немногим больше 70 долларов, а все расходы за это время, не считая длительного перелета, составили около 400 долларов. И это была жизнь не психоделического босоногого пилигрима 1960-х, какие наполняли город, убегая из Европы и Америки за просветлением.

За 60 с лишним лет высокогорное королевство стало республикой и, несмотря на политические потрясения, превратилось в популярное туристическое направление. Одни, как когда-то битники и хиппи, ищут здесь смысл жизни. Других манят высоты Эвереста и его окрестностей, где можно заниматься альпинизмом. Третьих просто привлекает разнообразная экзотика — от культуры и гастрономии до поисков йети, слухи о котором появляются в Гималаях то и дело, да и часового пояса (разница между Москвой и Катманду — 2 часа 45 минут). Впрочем, экзотикой местные жители вполне ожидаемо воспринимают нас и часто просят сфотографироваться с «белыми людьми» как с музейными экспонатами, хотя таких ходячих «арт-объектов» на улицах, особенно в центре Катманду, можно встретить не так уж и редко.

Экзотика Непала конца 2025 года для нас — это не только индуистские и буддистские объекты поклонения почти на каждом шагу и низкие цены, но и бурная, непредсказуемая политическая жизнь с коммунистической многопартийностью, бунтами, зумерскими граффити и сожженными дворцами. Рассказывая знакомым из разных стран, что собираюсь на Гималаи, я столкнулся с реакцией в духе: «Ну удачи тебе, флаг в руки и барабан на шею. Только не забывай, что в Катманду по вечерам небезопасно». На месте эти поучения рассыпались о реальность. После почти суточного изнурительного перелета из Москвы в Катманду с пересадками в Баку и Мумбаи первое, что обращает на себя внимание в Непале — приветливые, несмотря на довольно бедную жизнь, граждане. «Welcome to Nepal!» — искренне и с сильным акцентом чеканили сначала на паспортном контроле в аэропорту, а затем таксист, заблаговременно нанятый отелем.

По ночному Катманду на мопедах рассекали припозднившиеся горожане, а возле кафе и магазинчиков, где, как у нас в 1990-е, продают сигареты поштучно, бродила веселая молодежь. В глаза первым делом бросилась разница с Мумбаи и его пригородами. В Индии городские улицы занимают вездесущие уличные базарчики и круглосуточный винегрет из пешеходов, машин, тук-туков и мотоциклов, не подчиняющихся светофорам, а также то пропадающие, то появляющиеся тротуары. Ночной же Катманду на первый взгляд показался более упорядоченным и местами даже чем-то неуловимо похожим на пригороды Парижа или Белграда.

Днем Катманду показал свою многополярную идентичность. В узких улицах туристического района Тамель, который гугл-карты политкорректно маркируют как оживленное место, с раннего утра начинается движуха с заторами из пешеходов, мотоциклов и машин. Скрипят велорикши, призывая прокатиться по историческим местам, а торговцы зазывают в свои лавки, и часто не напрасно. Местная одежда (Непал славится своим текстилем) и сувениры стоят копейки. Довольно стильные вязаные шапочки можно подобрать по 200 рупий (около 110 рублей), а худи, которые у нас назвали бы дизайнерскими, за 3000 рупий (около 1600 рублей).

Продавец сувенирных шахмат из сандалового дерева долго шел за мной, что-то рассказывая о достоинствах своего товара на суржике из английского и непали, а когда я сказал, что у меня еще нет местной валюты, любезно проводил через лабиринты исторического центра в ближайший обменник и долго ждал, когда я получу рупии. Кстати, обменники здесь почти такие же, как в Москве в полузабытом 1998-м — никаких паспортов, как почти во всем мире, тут не требуют.

Другой неожиданный контакт случился через пару дней с садху — так называются просветленные индуистские монахи. Они без особых приготовлений поставили мне на лоб тику — красную точку, означающую третий глаз мудреца, и повесили на шею венок из бархатцев, а взамен попросили немного денег на жизнь. Впрочем, в отличие от Индии, где на улицах можно встретить много попрошаек, в Непале такое распространено явно меньше.

Одной из главных достопримечательностей Катманду считается площадь Дурбар (в переводе с непали — «место дворцов»), известная и под названием Хануман-Дхока. Здесь находятся буддистские и индуистские храмы, а также здания, построенные в XII–XVIII веках (к сожалению, часть из них, как и постройки в других районах города, пострадала от землетрясения 2015 года). Тут проходили коронации непальских королей, религиозные шествия и фестивали, а сейчас это аналог Красной площади в Москве со всеми вытекающими. Днем на площади Дурбар сразу бросается в глаза малолюдность, сильно диссонирующая с живопырками окрестных улиц. Дело в том, что если вы не гражданин Непала, то так просто попасть сюда не получится — вас остановят симпатичные девушки-охранницы в милитари и покажут рукой в сторону кассы: чтобы посетить это место, туристу надо заплатить 1000 рупий (около 540 рублей).

Точно так же платным для иностранцев является посещение и Сада мечты — зеленого оазиса посреди густой застройки, созданного около века назад в традициях европейского ландшафтного дизайна. Заборами с платными входами огорожены и Рани-Покхари, живописный пруд в центре города, и Ратна-парк, разбитый в честь королевы Ратны, и башня Дхарахара, самая высокая постройка в Катманду, видимая почти из всех углов города.

В центре Катманду есть и вполне европейские рестораны, и с местным колоритом, особенно китайские. В силу гастрономических особенностей и любви непальцев к острому для иностранцев в разных заведениях распространены условные знаки. В меню часто можно обнаружить маркировку в виде красного перца: самые острые блюда отмечены тремя стручками, средние — двумя, менее жгучие — одним. Конечно, интереснее всего было обедать в нетуристических местах. Гуляя сильно за пределами центра Катманду, мы зашли в ресторан, где делали местные блюда для местных же жителей. Те весьма удивились, что к ним зашли иностранцы, принялись хвалить свои шашлыки из курицы и фирменный рис. Из напитков предложили непальское пиво Gorkha Premium или местный виски Gurkhas. Оба названия восходят к гуркхам — непальским воинам, которые служили в британской армии. И еда, и алкоголь в месте «для своих» оказались ничуть не хуже, чем в ресторане при отеле, где на стол шло все более глобализированно-усредненное. Но вот удобства в нетуристическом общепите могут кого-то шокировать — в нашем случае они оказались на улице и представляли собой аналог дачного туалета с септиком.

По городу лучше всего гулять пешком — если вы решили проехаться на общественном транспорте или такси, то с этим могут возникнуть сложности. Чтобы вызвать такси, нужно иметь на смартфоне местные приложения, которые, увы, работают только в привязке к непальским сим-картам (Uber, как в соседней Индии, здесь нет). Но почти в любой точке города можно застопить машину прямо на улице, как в доинтернетные времена, или вызвать из гостиницы или кафе. А вот проезд на автобусах или маршрутках — особое приключение. Многие разрисованы непальским артом и похожи на хиппимобили. Когда такая машина подъезжает к остановке, из нее выходит зазывала и начинает на всю улицу кричать, прихлопывая по автобусу и называя места назначения. Естественно, не на английском, поэтому разобраться в хитросплетениях маршрутов и направлений будет тем еще квестом. Нередко местные жители ездят в автобусах, распевая песни.

Кстати, о музыке. О столице Непала пели далеко за пределами страны, например, в 1970-е песня «Катманду» вышла у американского рокера Боба Сигера, в 2000-м Армен Григорян из «Крематория» написал одноименное произведение, которое начинается так: «Мы любили танцевать / Босиком на битом стекле, / Умели плавать в соляной кислоте / И ходить по тонкому льду / В своем родном Катманду». Город в Гималаях упоминал и Гребенщиков (признан иноагентом в РФ) в своем «Человеке из Кемерово». А в 1980-е в Лондоне существовала блюзовая команда Katmandu. Все это благодаря контркультурным путешественникам, которые в 1960–1970-е бежали сюда от консьюмеризма в поисках духовного просветления. Сначала это были загонявшиеся по ориентализму немногочисленные американские битники во главе с Гэри Снайдером, а потом плотину прорвало, и сюда автостопом потянулись тысячи хиппи.

«К концу 1960-х годов это была одна из главных остановок на трансъевразийской “тропе хиппи”, которая тянулась от Европы и Северной Африки через Западную и Южную Азию до Юго-Восточной», — писал американский антрополог Марк Лехти в книге «Вдалеке: от контркультурных исканий к индустрии путешествий в Непале». Этот феномен в свое время образно описал непальский поэт-коммунист Бхупи Шерчан. В его стихотворении «Вечер, Нью-роуд, бурлеск жизни» считывается вся душераздирающая атмосфера психоделических плясок 1960-х:

В восторге от «кайфа»,
в объятиях принца-битника,
обнаженный живот, шафрановое сари и блузка,
впереди поднимаются переспелые дыни,
девица-хиппи, цветочек, спускается по Нью-роуд —
все глаза сверлят ее пупок.
Бродячие крестники дерева бо
заряжают по полной в толчее у скамеек.
Грязь, брошенная коммунальщиками.
Желтушные глаза просматривают газету
в ожидании будущего.

От тех времен в Катманду осталось напоминание — топоним Freak street. Так называется улица в центре, где когда-то тусовались участники «великой рюкзачной революции», как их называл в романе «Бродяги Дхармы» Джек Керуак. Сейчас в столице Непала не увидеть толп европейских и американских неформалов, но то тут, то там в лавках на Freak street можно увидеть портреты Леннона и Моррисона, а также текстильную радугу одежд в хипповской эстетике, ставшей фирменным стилем непальского вещевого массмаркета.

Если полвека назад Катманду осаждали иностранные бунтари, то теперь город отдался местным революционерам. С 1990-х в Непале шла маоистская герилья, которая в 2008 году завершилась падением монархии и провозглашением демократической республики с парламентом, где стали заседать преимущественно коммунистические и левоцентристские партии. Как рассказал нам наш непальский знакомый, товарищ Масал из числа маоистов, через несколько лет после свержения монархии «идеалы революции 2008 года были преданы прежними вождями». В итоге власть оказалась у «ревизионистов» — тоже коммунистов, но «неправильных», отказавшихся от радикальных перемен в обществе. В свою очередь их свергли зумеры, устроившие в сентябре 2025-го свою мини-революцию.

Формально молодежь вышла на улицы Катманду против запрета соцсетей, но когда блокировку отменили, волнения не утихли. Юные непальцы потребовали более серьезных изменений в обществе, пронизанном коррупцией и неравенством. В итоге чиновники убежали из города, страну возглавило временное правительство до внеочередных всеобщих выборов в марте 2026 года.

Напоминанием о недавней зумерской революции в Катманду служат груды сожженных полицейских машин недалеко от правительственного квартала и разгромленные здания парламента, министерств и прокуратуры, вокруг которых ходят полицейские.

В городе много революционных граффити в защиту социальной справедливости и демократии с подписями Gen Z. Некоторые надписи могут повергнуть непосвященных в ступор. Например: «Защитим конституцию 2072 года». Просто в Непале свое летоисчисление, и сейчас здесь идет 2082 год, а основной закон республики приняли в 2015-м, то есть 2072-м.

Недалеко от сожженного правительственного квартала власти затеяли ремонт тротуаров, что чем-то напоминает хорошо известную московскую практику. В этой рядовой, казалось бы, ситуации в Непале считывается и другой символический подтекст. Кажется, будто брусчатку разобрали революционные зумеры, чтобы забрасывать ею силы правопорядка — почти как в восставшем Париже 1968-го, где студенты на этот счет придумали сюрреалистическое выражение «под мостовыми пляж».

В остальном последствия сентябрьской революции внешне не ощущаются, если не обращать внимания на легко считывающийся задор местной молодежи в барах и на улицах. А в целом, как рассказывают местные жители, все продолжает работать так же, как и раньше.

«Я спокойно отношусь к тому, что случилось, — рассказывает нам таксист о сентябрьской революции. — В целом моя жизнь не изменилась, я довольно неплохо зарабатываю. Посмотрим, что будет дальше».

Есть и более критическое отношение к происходящему. Наш знакомый товарищ Масал опасается, что последствиями революции могут воспользоваться контрреволюционеры — сторонники монархии, чтобы установить в стране диктатуру: «Конечно, бунт случился не на пустом месте. Правительство пошло не в ту сторону, но нынешней ситуацией могут воспользоваться правые популисты, и тогда может стать еще хуже. Поэтому сегодня важно сохранить республику и демократию, чтобы дальше не двигаться в прошлое».

Катманду воспринимается очень по-разному. Многих пугает дорожное движение и загазованность улиц (мотоциклисты часто носят медицинские маски, но это не отголосок пандемии, а реакция на экологическую обстановку), других, как международных бродяг из 1960-х, город продолжает притягивать своей аурой и драйвом, который есть даже в густых переплетениях проводов на почти каждом перекрестке. И это уже давно не край мира на его вершине.

Фото: Антон Морван, Richie Chan, Maksim Semin / Shutterstock.com / Fotodom