Сейчас Израиль не самое популярное направление для путешествий. С начала последней войны, то есть с октября прошлого года, паломники банально боятся туда ехать, туроператоры сбавили пыл до максимума, на сайтах по продаже авиабилетов висит грозное оповещение: «Собрались в Израиль? А вы хорошо подумали?».

В Израиль я отправился к близким, которые живут в городе недалеко от Хайфы, в непосредственной близости от опасного соседа Ливана, который с недели на неделю грозится открыть с евреями второй фронт. Как раз когда я там находился, ситуация обострилась до предела — ливанцы готовили массированные обстрелы Израиля и даже вроде бы наземную операцию. Соседние города с моим подвергались постоянным обстрелам (в наш город прилетел всего один дрон, который благополучно сбила местная ПВО).

Вторая причина, по которой в Израиль сейчас не едут — невероятная жара, которая возрастает от июня к августу от 30 до 40–45 и даже 50 градусов. Жара эта очень сухая, крайне немилосердная, компромиссов не знает. Часов с 9 утра до 5–6 вечера лучше не выходить на улицу без крайней необходимости, особенно без панамки и пары бутылок с водой, иначе может хватить солнечный удар или получите очень неприятный загар. Конечно, спасают кондиционеры, здесь они в каждом магазине, в электричках, трамваях, офисах, в каждой квартире, без них не прожить, поэтому работают они намного лучше и безотказнее московских, но не всем по темпераменту валяться весь день дома под кондеем, чтобы наблюдать в окно вымерший город и расплавленное солнце. Такой дубайский сеттинг лично мне быстро надоедает.

Благо не везде в Израиле жара, есть исключения. Старые крепости вроде Иерусалима представляют собой сложную систему узеньких улочек, закрытых длинными тоннелями. В них много тени, и за каждым углом прячется небольшая уютная кафешка, где можно заказать кебаб и выпить безотказный в условиях экстремальной погоды айс-латте. Все это в почти пустом городе, в тишине и уединении все помнящих стен.

Парадоксальные времена сейчас: Иерусалим, средоточие трех мировых религий, сосуд крестоносцев, город глубиной в вечность и дорогой туда же, где ни на секунду не останавливается бурление жизни в ее самом непосредственном значении, с осени прошлого года существует почти без туристов. Представить себе такую же ситуацию в Ватикане, обладающем сильно меньшим религиозным статусом, просто невозможно: вы как миленький будете стоять трехчасовую очередь в собор Святого Петра и давиться в толпе на площади Святого Марка.

Вы заходите в Храм Гроба Господня, место казни и воскрешения Христа, и он абсолютно пуст. Сначала вы осматриваетесь по сторонам, вспоминаете мем с Траволтой после собянинских длинных ковшей: «Я вообще там, где должен быть? Это действительно главная христианская святыня?» (ощущение, что пришел в будний день в простой московский храм в районе ТТК), потом, пользуясь случаем, начинаете осматривать детально каждый уголок храма. Потом можно пройти по крестному пути Христа, подняться на Елеонскую гору, да и к Стене Плача подойти не грех, вайбы здесь вполне вселенские — в общем, в полной мере используешь свое везение, чувствуя себя редким счастливцем, даже избранным.

Как сказала мне монахиня Ольга из церкви Рождества Богородицы с катакомбами IV века (по многим признакам Богородица родилась именно тут), сейчас в Иерусалим приезжают только те, «кто призван свыше». Хотите верьте, хотите нет, но я ощущал в Иерусалиме, что каждый, вплоть до владельца гостиницы, в которой я жил, по совместительству архиепископа сирийской католической церкви (для Иерусалима подобные выкрутасы — обычное дело, позже оказалось, что я живу вообще в церкви, а гостиница вокруг нее является по сути домом-причтой), или добрейшей души американца, который приехал волонтерить для палестинцев в Секторе Газа, послан мне свыше. Лишних людей сейчас в Иерусалиме нет — это точно.

Как оказалось, бояться обстрелов в Иерусалиме совсем не нужно. Вражеское окружение Израиля старается не обстреливать святой город — в Иерусалиме находится одна из основополагающих для ислама мечетей Аль-Акса. Она стоит аккурат на месте известного всем из Библии Иерусалимского храма, разрушенного римлянами почти 2000 лет назад. Каждый вечер патруль, состоящий из израильских военных, пропускает к Аль-Аксе верующих, участвующих в намазе, а потом выпускает их обратно в Старый город. Всем, кроме мусульман, посещать Аль-Аксу запрещено, об этом между евреями и арабами была заключена специальная хартия. Баланс религий — дело тонкое, особенно в таком месте, как Иерусалим.

Израильский антоним Иерусалима, светский и культурный Тель-Авив, естественно, тоже носит на себе отпечаток войны. На улицах критически много людей с оружием, особенно необычно разглядывать красивых девушек лет по восемнадцать-двадцать (некоторые из которых неожиданно говорят по-русски) с автоматами в половину их роста. Вокзал Тель-Авива, когда я уезжал с него в Иерусалим, был целиком заполнен солдатами и солдатками, была среди них пара с творческими наклонностями — один из них оккупировал рояль, огласив ж/д станцию ноктюрнами Шопена, другая, надев клоунский нос, показывала фокусы: с летающим карандашом, монеткой и цветными платками — сцены, достойные фильмов Михалкова и Полански на пике их фильмографий.

Тревожность, вызванная войной, передается в Израиле молекулярно — люди меньше шутят, они больше сосредоточены на себе и безопасности своей семьи. Они ежедневно просматривают карту обстрелов страны в специальном приложении, распространяемом правительством, и давно выяснили, где находятся ближайшие к дому бомбоубежища. Иными словами, не до веселья сейчас совсем. Впрочем, бывают интересные исключения. В иерусалимской гостинице, где я жил, мне за завтраком часто встречался еврей-весельчак со своей возлюбленной-чешкой — оба работают в израильских продакшнах, снимают сериалы и телешоу. Мой новый знакомый Ицхак смеялся через слово, рассказывал кошерные анекдоты, остроумно комментировал новости мировой политики (как раз тогда в Америке прошли президентские дебаты, катастрофические для Байдена). Правда, Ицхак все же сказал мне, что в Израиле ему жить не нравится — надоело ощущение постоянной угрозы («Бывали моменты, когда я заходил в автобус и не знал, выйду ли оттуда или оставшиеся от меня кусочки соберет в мешочек судмедэксперт»).

Как известно, в Израиле живут многие наши соотечественники, волна эмиграции из СССР началась еще в 1970-е годы. Поэтому здесь многие надписи дублируются на русском, в государственных учреждениях, магазинах и поликлиниках всегда есть русскоязычные сотрудники. Переселенцы того времени особенно облюбовали Хайфу — в этом красивом городе на побережье можно встретить характерные, сугубо одесские надписи на стенах и трамвайных остановках маркерами и мелками, например: «Ося, приползай ко мне в 8 с водкой, закуска есть у Сары, не обременяй себя раздумьями. Борис». У русских художников, писателей или музыкантов в Тель-Авиве есть ставшее культовым место сбора — книжный магазин «Бабель» недалеко от набережной.

После начала СВО Израиль пополнился новым потоком граждан из России и с Украины; многие иронично называют эту свежую волну эмиграцией тыквенного латте: новые граждане быстро получают местный паспорт и загран, который дает право въезда без визы в 170 стран, и быстро уезжают восвояси. В Израиле слишком дорого (уличный кебаб будет стоить вам тысячу рублей, а ужин в ресторане — не меньше десяти), нужно учить иврит, без которого жизни нет, к этому добавляются постоянные обстрелы. Многих, понятное дело, не устраивает местная жара, высасывающая из организма последние соки. Для неподготовленных репатриация (или, как принято говорить у местных чиновников, «возвращение домой») может оказаться тем еще испытанием.

Но патриотов среди израильтян намного больше, чем халявщиков. Мой знакомый Кеша из известной московской династии архитекторов и художников отнесся к переезду в Израиль очень ответственно. Он уехал, как и многие, на волне событий позапрошлого года — с женой Майей, с которой почти сразу здесь же развелся. Он жил сначала в Иерусалиме, потом в Тель-Авиве, изучает иврит, работает бариста в кинотеатре, недавно переехал в небольшую уютную студию совсем рядом с морем. Каждый месяц Кеша все больше погружается в реалии своей новой родины. В Россию его, конечно, тянет, но он останавливает эти порывы в зачатке, чтобы не ностальгировать попусту. Когда я встретился с Кешей и мы выпили по бокалу на Дизенгофе, он рассказал мне, что мечтает устроиться промышленным альпинистом: в Тель-Авиве много небоскребов, и за их обслуживание, например за мойку окон, платят приличные деньги даже по израильским меркам, все-таки тут не только цены высокие, но и зарплаты в три раза выше российских.

Эмиграция эмиграцией, а личную жизнь тоже надо строить. Кеша пожаловался мне, что израильские девушки в упор его не видят (виной тому языковой барьер и разный культурный код), поэтому после развода он знакомился в приложениях сугубо с репатриантками из России. Но после нескольких встреч с ними Кеша решил временно побыть один, стал посещать йогу и занялся скалолазанием (что и привело его к идее о смене работы). Воздержание от отношений длится у Кеши второй год, при этом друзей, с которыми можно выпить пива в пятницу, он нажить банально не смог.

Сегодняшний Израиль во многом похож на Россию — страна со сложной судьбой, окруженная кольцом врагов и отстаивающая свою идентичность. С 1948 года почти беспрерывно Израиль воюет, но, несмотря на это, десятикратно увеличил свое население. «Этих людей не победить», — понимаешь ты, увидев, что твои соседи продолжают спокойно пить свой фрапучино, с интересом наблюдая, как в километре от них «Железный купол» уничтожает ливанский дрон, а когда экзекуция произведена, заказывают сабих с шакшукой и бурекасами. Спокойствие, концентрация на каждодневных проблемах и спокойный взгляд в будущее, когда, возможно, будет чуть лучше, чем сейчас (но это, конечно, не точно) — залог выживания израильтян уже последние лет семьдесят пять.

Фото: Zvonimir Atletic, Sopotnicki, Roofsoldier/ Shutterstock.com