Трудно представить советское изобразительное искусство без творчества Кукрыниксов. Коллективный псевдоним сложился из трех фамилий и одного имени — Куприянов, Крылов, Соколов.
Сын одного из Кукрыниксов, художника Николая Александровича Соколова (1903–2000), Владимир Соколов, его внучки Анна и Анастасия Соколовы, правнук Никита Чернорицкий, тоже выбравшие профессию художника, рассказывают историю семьи и вспоминают своего предка, основателя большой творческой династии.
Как известно, Куприянов происходил из семейства служащих, Крылов — из семьи рабочих, а Соколов — из купцов. Расскажите о купеческом роде Соколовых.
Дед Александр Николаевич, которому досталось успешное семейное дело, вел его очень плохо. К коммерции он был не способен, а вероятнее всего, просто ее не любил. «Ну какой я купец?» — говорил он с недоумением.
Красивый, остроумный, легкомысленный, способный к музыке, ненавидевший точные науки, любивший развлечения, дед с удовольствием совершал заграничные поездки по делам торговли — в Париж, Варшаву. Семья его видела редко, детьми Александр Николаевич занимался мало.
Семья была большой?
В. Н. Соколов: Большой. Шестеро детей — четыре сына и две дочери: Михаил, мой отец Николай, Александр (дядя Шура, он стал режиссером, ставил балетные спектакли в Большом театре), Сергей, тоже художник, Татьяна и Ольга. Дедушка был непутевый. Гуляка. Все хозяйство вела бабушка. И всю эту большую семью пришлось поднимать ей. А так как мужа в какой-то момент признали «несостоятельным», занялась и семейным бизнесом. Весь магазин в Верхних торговых рядах держался на ее плечах.
 |
 |
Александр и Мария Соколовы
О бабушке расскажите поподробнее.
В. Н. Соколов: Бабушку Марию Алексеевну помню очень хорошо. Ведь она и меня вырастила. Уроженка волжского города Рыбинска, она выросла в купеческой семье Шемякиных, была второй из четырех сестер. А еще у нее было три брата. Их родители, Алексей Дмитриевич и Евгения Дмитриевна Шемякины, владели галантерейными магазинами. В Рыбинске семья имела дом на Крестовой улице у Спасо-Преображенского собора (дом сохранился, и его интерьер можно видеть на акварели Н. А. Соколова 1920 года. — «Москвич Mag»).
Мария Алексеевна Шемякина окончила гимназию. Ее сосватали за 23-летнего Александра Соколова, сына московского купца. Бабушка моя была очень общительной, веселой и энергичной по натуре. Выйдя замуж, переехала в Москву.
Где жили Соколовы в Москве?
В. Н. Соколов: В особняке на Новой Басманной улице. Его адрес, к сожалению, не сохранился, как не сохранился и сам дом. Еще я слышал, что была дача в Пушкино, но ее судьба мне также не известна.
Папа, Николай Соколов, с 1913 по 1918 год учился в реальном училище Воскресенского в Подсосенском переулке. Среди его однокашников были будущий режиссер кукольного театра Сергей Образцов и Петр Вильямс, тоже ставший художником.
Зимней ночью 1920 года в особняке на Басманной случился пожар. Жить в доме стало невозможно. Тогда семейству пришлось перебраться в дворовый флигель, занять в нем две комнаты.
Торговый дом и магазин в Верхних торговых рядах к тому времени были, как я понимаю, уже национализированы.
В. Н. Соколов: Гражданская война, голод, дед куда-то пропал. Весной бабушка с детьми решила уехать к родителям в Рыбинск, где тогда было более хлебно и спокойно. Бабушка устроилась на работу счетоводом в управление Виндаво-Рыбинской железной дороги. Папа пошел туда же переписчиком. Но его не покидала мечта стать художником.
Мечта с детства?
В. Н. Соколов: Однажды прадед, мало интересовавшийся своими детьми, все же отвел девятилетнего Колю в Третьяковку, что для мальчика обернулось незабываемым счастьем. Его глаза разбежались от полотен Сурикова, Репина, Васнецова. Это посещение стало толчком к увлечению рисованием. Теперь уже мать отвела его в частную студию художника В. Н. Мешкова.
Кстати, именно в Рыбинске Николай Соколов, в 1920 году поступивший в Студию ИЗО Пролеткульта, встретил одного из главных своих учителей, Михаила Михайловича Щеглова, острого карикатуриста, выпускника Строгановки, в молодые годы иллюстрировавшего одно из изданий «Анны Карениной» Льва Толстого. Он заинтересовывал своих учеников неожиданными заданиями по живописи, рисунку, композиции, плакату. Во время занятий Щеглов подыгрывал себе на гитаре, поднимая настроение студийцам. С Николаем тут же учились два его брата, Сергей и Михаил.
Именно в Студии ИЗО Николай Александрович начал заниматься шаржами и карикатурами и уже тогда подписывал их псевдонимом «Никс».
Когда «Никс» встретился с «Ку» и «Кры»?
Н. Чернорицкий: Познакомились они во ВХУТЕМАСе. Творческая группа образовалась в 1924 году. Но еще до поступления, в 1921-м, Николай Александрович побывал в Москве на экскурсии от Пролеткульта. Попал во ВХУТЕМАС. Зашел в одну из мастерских. Там стояло 40 холстов на мольбертах, где были изображены оранжевые углы, налезавшие друг на друга. Староста с жаром объяснил экскурсантам, что тут изображен портрет натурщика, и, показав на один из холстов, с гордостью добавил: «А вот этому студенту удалось передать даже сходство!»
Оранжевый кубизм никак не повлиял на решение молодого художника поступать в учебное заведение?
В. Н. Соколов: Да, в 1923 году папа подал документы на графический факультет ВХУТЕМАСа. Декан факультета и ректор института Владимир Фаворский еще на вступительном экзамене отметил рисунок Николая Соколова. Поступив, тот окончательно переехал в Москву.
Н. Чернорицкий: Сыну купца, лицу непролетарского происхождения, к тому же не состоявшему в комсомоле, общежития не полагалось, равно как и стипендии. Прадед снял комнату рядом с 3-й Мещанской улицей, в Пальчиковом переулке. Хозяевами были молодой бухгалтер, его брат-парикмахер и их старуха-мать.
В. Н. Соколов: Постепенно из Рыбинска в Москву перебирается и вся семья. Жить им было негде, устроились в съемном жилье в Малаховке. И вот наконец папе выделяют место в общежитии, разрешают поставить койку на бывшем складе керамики в одном из зданий ВХУТЕМАСа на Мясницкой, 21.
Огромная светлая комната, только очень холодная. Спал он в пальто и шапке, поверх одеяла кладя холсты с подрамниками. Вскоре назначают и стипендию — десять рублей в месяц.
В один из дождливых осенних вечеров, как потом вспоминал отец, в дверь заглянула курчавая голова в серой клетчатой кепке. «У вас, кажется, освободилось одно место? Можно я к вам перееду?» Это был Михаил Куприянов, блистательный рисовальщик, острый на язык мастер метких прозвищ, таких как, например, «приспособленинец» или «пропаганец».
То есть «Ку»?
В. Н. Соколов: «Ку». К тому времени график Михаил Куприянов и его друг, живописец Порфирий Крылов, чьими работами так восхищались педагоги, что приняли его во ВХУТЕМАС без экзаменов, уже объединились в Кукры и вели в институтской стенгазете отдел сатиры «Арап-отдел».
Куприянов предложил Соколову:
— Коля! А почему бы тебе не присоединиться к нам с Порфишей? Видишь, как мы дружно работаем.
Тот ответил:
— Я-то с радостью. А как к этому отнесется Порфиша?
Порфиша был «за». Так к Кукрам прибавился «Никс».
Н. Чернорицкий: Живя в одной комнате в общежитии, Соколов и Куприянов граничили с Крыловым стенкой — его комната находилась в соседнем подъезде. Он там жил с тремя соседями. Для удобства Кукрыниксы завели собственную систему позывных. Два стука в стенку означали «Придешь ли ты к нам, Крылов?» Два ответных — приду, три — не приду. Иногда в ответ на два стука раздавалось пять. Это «Кры» посылал друзей куда подальше. И стук прекращался.
Кукрыниксы, безусловно, уникальное явление, даже вошедшее в Книгу рекордов Гиннесса как самый многолетний коллектив.
Н. Чернорицкий: Да, я думаю, такое продолжительное существование группы — более 60 лет — единственный случай в искусстве. Куприянов, Крылов и Соколов относились к Кукрыниксу абсолютно как к четвертой личности. Они говорили: «Нас четверо».
В 1998 году прадед сочинил поэму «Ах-ты-биография», где есть такие строки:
Его втроем мы берегли
И сохраняли, как могли.
Как без меня, так и без них,
Не жил на свете б — Кукрыникс.
Как же все-таки Кукрыниксы работали втроем?
Н. Чернорицкий: По легенде, они обсуждали тему, каждый делал эскиз, выбирался лучший, дополнялся. Потом по кругу они дорисовывали работу друг за другом и бесконечно ее корректировали, пока не приходили к законченному произведению.
Максим Горький в 1932 году назвал Кукрыниксов «единосущной и нераздельной троицей». До конца жизни они оставались супердружными. Даже когда работали и публиковались по отдельности, портрет ли, пейзаж, всегда подписывались как Кукрыниксы и делили прибыль от проданных работ на три равные части. Сквот в современном понимании и для меня парадоксальный пример столь приглушенного чувства эгоизма.
В. Н. Соколов: Кстати, Крылов однажды получил деньги и не отдал доли. Но потом сознался.
Кукрыниксы никогда не были членами партии, отговаривались, что еще не созрели, хотя начиная еще с 1920-х годов работали в газете «Правда». Передовому изданию нужны были художники-сатирики. Первым редакционным заданием Кукрыниксов стал рейд по железным дорогам. В вагоне «Правды» они проехали по стране 22 тысячи километров, делая шаржи на все происходящее в железнодорожной отрасли.
Известно, что Кукрыниксы и в театре поработали…
В. Н. Соколов: … Как художники-оформители. Маяковский пригласил их оформить четыре картины спектакля-комедии «Клоп», который ставил Мейерхольд в 1928 году. Они выполнили эскизы сцен первого акта — «Универмаг», «Общежитие студентов», «Свадьба Присыпкина» и «Пожар». Второй акт оформлял Александр Родченко.
Потом, годы спустя, придя в военную прокуратуру по делам реабилитации Всеволода Мейерхольда, расстрелянного как иностранный шпион, Кукрыниксы узнали, что и они были «на очереди» в списках на расстрел. Но «очередь», к счастью, до них не дошла — началась война.
Жизнь для Кукрыниксов не была такой уж безоблачной. Во времена репрессий Крылова вызвали на Лубянку и требовали доносить на друзей. Когда тот отказался, пригрозили: «Тогда будем за вами следить».
Крылов, человек очень ранимый, перестал не только выходить из дома, но даже работать. Почти не спал. Однажды он все-таки согласился пойти в мастерскую, но сказал Соколову и Куприянову: «Я пойду в середине, а вы оба — по бокам… »
Как-то раз в доме, где была их мастерская, какой-то опальный генерал вызвал лифт. Дверь открылась, он шагнул, но лифта там не оказалось. Погиб. После того случая Крылов больше никогда на лифте не ездил, ходил пешком на восьмой этаж. И все время боялся, что за ним следят.
С Максимом Горьким Кукрыниксы вели активную переписку, и тот звал их приехать к нему на Капри. Но художники об этом не узнали. Все их письма тщательно досматривали и некоторые места, видимо, удаляли. При ремонте мастерской мы обнаружили множество старых проводов. Видимо, это была прослушка.
Во время войны политическая карикатура Кукрыниксов служила пропаганде, становилась настоящим оружием. Враг под их кистью превращался прямо-таки в жалкое уродливое существо.
В. Н. Соколов: Уже на третий день войны, в июне 1941 года, на улицах Москвы был расклеен плакат «Беспощадно разгромим и уничтожим врага», на котором красноармеец протыкал штыком голову Гитлера, протягивающего когтистую лапу. Листовки Кукрыниксов с карикатурой на Гитлера служили немцам пропуском для сдачи в плен.
Они много писали, всю войну мотались по прифронтовым районам, воинским частям. Даже не от политуправления, по собственному душевному порыву. Наша семья в это время была в эвакуации, в городе Чёрмоз, недалеко от Перми. Мама шила там полушубки и телогрейки. Папа же был эвакуирован в Куйбышев, но пробыл там недолго.
Весной 1942 года Кукрыниксам присудили Сталинскую премию. Все сто тысяч рублей они отдали на постройку тяжелого танка КВ. На него пошли деньги и других лауреатов премии — Самуила Маршака, Сергея Михалкова, Николая Тихонова. На танке была карикатура, нарисованная Кукрыниксами. «Беспощадный» — так они назвали боевую машину.
После войны Кукрыниксы корреспондентами «Правды» прибыли в Нюрнберг на процесс. Целый месяц рисовали шаржи на Геринга, Риббентропа и других. Рисунки самолетом отправлялись в редакцию. Нюрнбергский процесс охраняли американцы. Вдруг к художникам подходит американский офицер, комендант здания суда, и просит: «Ребята! Подпишите мне вашу карикатуру, а я вам поочередно разрешу сидеть прямо напротив подсудимых. По два часа каждому». Они, естественно, подписали и сели в нескольких метрах от Геринга, от всех подсудимых. Те явно догадывались, кто сидит перед ними. Папа вспоминал, как, проходя мимо Геринга, заметил, как в его глазах вспыхнула ненависть, руки сжались в кулаки.
Н. Чернорицкий: Известно, что нацисты составили список тех, кого собирались прежде всего повесить на Красной площади как только победят. Первым в списке шел Сталин, вторым — диктор Юрий Левитан, третьими — Кукрыниксы. Получается, что их со всех сторон хотели уничтожить — и фашисты, и даже раньше «свои».
В. Н. Соколов: Кукрыниксы, кстати, сделали огромную серию этюдов разгромленного Берлина 1945-го, которые почему-то легли под сукно и были опубликованы только в 1960-е годы.
А как создавалось масштабное полотно «Конец», хранящееся в Третьяковке и считающееся вершиной творчества Кукрыниксов?
Н. Чернорицкий: Во время поездки в Германию им удалось побывать в подземелье Рейхсканцелярии, в бункере, где Гитлер покончил с собой. Художники решили писать картину о последних днях фюрера и его ставки.
Вернувшись в Москву, сделали эскизы и в мастерской попытались воссоздать интерьер того мрачного помещения. Наладили боковое освещение. Но был необходим натурщик, ведь теперь Кукрыниксы работали уже не над карикатурным образом.
В метро заметили пассажира, чем-то смахивавшего на Гитлера. Познакомились. Не сказав, чей портрет они планируют с него делать, предложили позировать. Обещали заплатить. Пассажир согласился. Пришел в мастерскую. Вдруг задает вопрос: «А кого вы с меня хотите нарисовать?»
Обманывать было поздно. Художники признались. «Натура» тут же ушла со словами: «Никаких денег не надо. Всего хорошего!» Пришлось Соколову приклеивать усы и делать прическу а-ля Гитлер.
Не считаете ли вы, что сегодня Кукрыниксы немного забыты, что имеют право на большее внимание?
В. Н. Соколов: Согласен. Сейчас их мало помнят, почти не выставляют, хотя работы Кукрыниксов есть в Третьяковской галерее и Русском музее.
Они были очень хорошими художниками, и не скажу, чтоб такими уж завзятыми реалистами, хотя и не перешли в авангард. Помимо живописи, графики и сценографии они занимались еще и мелкой пластикой. В 1937 году на Всемирной выставке в Париже Кукрыниксы получили золотую медаль за серию фарфоровых шаржей на Прокофьева, Станиславского, Москвина, Качалова.
Во время перестройки, когда отец хотел подарить работы Кукрыниксов государству и сделать в мастерской музей, политический деятель Александр Николаевич Яковлев предъявил Кукрыниксам обвинение в «искажении образа врага». Как-то не так они высказывались про ядерную бомбу.
Имелось в виду творчество Кукрыниксов во времена холодной войны, впрочем, высоко оцененное коллегами — художниками Жаном Эффелем, Рокуэллом Кентом и Херлуфом Бидструпом.
Отец был завзятый театрал. Когда в Советский Союз в 1954 году после железного занавеса приехала труппа театра «Комеди Франсез», он приходил за кулисы и на всех актеров делал дружеские шаржи. А те оставляли на рисунках свои автографы.
Кстати, папа прекрасно говорил по-французски. В 2019 году мы сделали выставку этих шаржей в Париже, в пирамиде Лувра. Она имела большой успех у публики.
Н. Чернорицкий: В 2015-м выставка Кукрыниксов прошла в московской Галерее Мамонтовых, где хранится много работ художников. Больше тысячи листов собрал коллекционер Александр Гарез, который, как я слышал, готовит выставку в Лондоне и вообще мечтает перезапустить бренд Кукрыниксов.
Вы упомянули Новую Басманную. А где ваш отец поселился после окончания ВХУТЕМАСа?
В. Н. Соколов: Некоторое время папа жил на Большой Бронной, в квартире своей сестры Татьяны, которая была замужем за российским дипломатом. Они уехали в Англию.
В 1935 году Моссовет дал семьям Кукрыниксов две квартиры в доме 14/16 на нынешнем Земляном Валу. Это восьмиэтажное здание за год до этого было построено по проекту архитектора А. А. Кеслера. Дом называли чкаловским, потому что в нем жил Валерий Чкалов. Моя бабушка, кстати, была очень дружна с женой Чкалова, Ольгой Эразмовной.
Так вот, Кукрыниксам на троих выделили две квартиры, пообещав через пять месяцев поменять их на отдельные три. Дали одну большую пятикомнатную и одну трехкомнатную. Те кинули жребий. Михаилу Куприянову досталась отдельная квартира, а Николай Соколов поселился с Порфирием Крыловым. Семнадцать лет мы дружно жили вместе, никаких проблем не было. Дядя Порфиша и дядя Миша нас, детей, очень любили. Потом, когда начали освобождаться какие-то квартиры в том же доме, переехали на третий этаж, в бывшую квартиру Аркадия Гайдара.
Вы родились в этом доме?
В. Н. Соколов: Да, в 1940 году. Мой старший брат, Михаил Соколов, окончил Суриковку, потом работал на Живописном комбинате. Он умер, когда ему было 67 лет.
Брат был женат на внучке знаменитого физиолога Ивана Петровича Павлова. Их дочь Екатерина окончила Строгановку, вышла замуж и уехала в Польшу. Сейчас занимается керамикой, живет в Варшаве.
Папа прожил в чкаловском доме до своей кончины в 97-летнем возрасте. Это случилось в 2000 году. Он был очень добрым, остроумным, общительным человеком. В последние годы мы были очень близки. Соколов пережил своих друзей: Крылов ушел в 1990-м, Куприянов — в 1991-м.
Наша мама, Надежда Михайловна Соколова, урожденная Ермолаева, была родом из Саратова. С папой они познакомились в Малаховке, на волейбольной площадке. Ее отец, мой дедушка Михаил Григорьевич Ермолаев, перебравшись в Москву, работал на прядильной фабрике. Они купили дом на Клязьме. Брат деда, Александр Григорьевич, был генералом ГРУ, еще один его брат — железнодорожником.
Мама никогда не работала, всю жизнь была домохозяйкой. Очень вкусно готовила. C папой они часто ходили вместе на разные приемы. Однажды мама танцевала с Полем Робсоном. Вообще среди друзей родителей было немало известных актеров, писателей и композиторов.
Расскажите, кого вы помните.
В. Н. Соколов: Они часто принимали гостей. В нашем доме бывало много мхатовцев, бывал актер Михаил Иванович Жаров. Помню, актер Борис Чирков учил меня на гитаре играть.
Композитор Василий Павлович Соловьев-Седой, в 1953 году написав песню «Ленинградские вечера», которую потом переделали в «Подмосковные вечера», первый раз сыграл ее у нас дома. Лилия Гриценко пела. Так что эту песню мы услышали самыми первыми.
Когда приходили гости, часто играли в шарады. Одну запомнил. Надо было составить слово, город на Волге. В начале слова — шипящая буква, дальше — часть тела еврейской женщины. Все вместе получалось «Чебоксары», то есть Ч и бок Сары.
Среди наших соседей по чкаловскому дому были такие замечательные люди, как Самуил Маршак, Генрих Нейгауз, Николай Охлопков, Константин Юон, главный архитектор Москвы Дмитрий Чечулин. Галина Брежнева жила у нас какое-то время. Половина жильцов — партийные работники, половина — творческая интеллигенция.
Я дружил с внуком Александрова, основателя краснознаменного ансамбля.
Вы, наверно, были этаким представителем золотой молодежи?
В. Н. Соколов: Нет, но знаком был со многими. Знал Женьку Дунаевского, сына композитора Исаака Дунаевского, тех, кто тогда уже ездил на иномарках — Виктора Луи, Владислава Файбишенко, которого потом расстреляли за валютные операции.
Мы были не стилягами, а так называемыми штатниками, подражавшими американцам, слушавшими «голос Америки», первыми оппозиционерами советской власти, еще раньше Щаранского и всей компании. Слушали не ту музыку, которую слушали все, читали не те книжки, которые читали все, одевались не так, как все. Мы носили короткие стрижки, как все американские полковники. В общем, центровые ребята. Это все было до моих 18 лет. Середина 1950-х, уже после смерти Сталина.
Но в конце концов, как отец, вы стали художником…
В. Н. Соколов: Рисовать я начал в 27 лет. Был непоседливым молодым человеком. Наверно, в дедушку пошел. Меня привлекал ветер странствий.
Когда исполнилось 18, окончил школу, уехал в Архангельск и нанялся на пароход. Потом оказался в Ленинграде, где меня забрали в армию. Четыре года служил в торговом флоте в Кронштадте. Потом вернулся домой.
Один мой приятель, который оканчивал Строгановку, мне тогда предложил: «Давай, я тебя натаскаю». Так я поступил в Строгановку, на факультет интерьера, на вечернее отделение. Окончил. Потом работал на комбинате Торговой палаты. Было такое звучное название — главный художник советских павильонов на международных выставках и ярмарках. Нас было таких главных художников человек пятнадцать.
Обычно мы делали по три выставки в год. Мы все время ездили куда-то. Полгода я проводил за границей, полгода — в Москве. Потом стал заниматься графикой, выбрал для себя масляную пастель. Сделал несколько выставок в Литве, где теперь большую часть времени мы живем с женой, Ириной Соколовой.
У нас две дочери, Анастасия и Анна, которые окончили Суриковку, тоже стали художниками. Анна, младшая, живет с семьей в Париже. Старшая, Анастасия Соколова, и ее муж Валерий Чернорицкий — художники-монументалисты.
В 2003 году в Российской академии художеств в Москве была наша совместная выставка «Три поколения Соколовых». Художественную династию продолжает и внук Никита.
Никита, каким вы запомнили прадеда, Николая Александровича Соколова?
Н. Чернорицкий: Мы с ним пересеклись всего на год. У меня есть пейзаж, подписанный прадедом — «Новому москвичу Никите». Говорят, он меня сравнивал с портретом Мики Морозова Валентина Серова. Наверно, было какое-то внешнее сходство. Для меня прадед — большой ориентир, почти тотемный символ.
Дедушка для меня прежде всего мастер и большой художник! Он многому меня научил в профессии и жизни. Его рассказы о художниках и интересных людях незабываемы. Они пронизаны юмором, остротой и точностью.
Мы могли поссориться и тут же помириться. До сих пор его суждения об искусстве являются для меня эталоном. Всегда поражало его неравнодушие к людям, внимательность и интерес к происходящему вокруг. Его всегда интересовало то, о чем ты думаешь, над чем ты работаешь. Он был актером, обожал разыгрывать, играть словами и образами. Мне его очень не хватает!
Дедушка был очень легким в общении, веселым, живым, жизнерадостным, никогда не унывал и не жаловался. Мог ругать, даже повысить голос, когда я совершала откровенно глупые поступки, но объяснял, почему так делать нельзя, и всегда добавлял, что это, конечно, его личное мнение.
Он любил свободу и давал ее мне. Дедушка был очень артистичен, справедлив и щедр. Интересовался всем и всеми, до последнего дня сохраняя абсолютно светлую голову.
Фото: личный архив, Президентская библиотека имени Б. Н. Ельцина, Литфонд