Одно из главных историко-литературных мест Москвы — начало улицы Спиридоновка. В особняке миллионера Рябушинского, который издавал журнал «Золотое руно», собиралась в начале XX века литературно-художественная богема Москвы, затем в нем жил пролетарский писатель Максим Горький. В соседнем особняке под номером 4 барствовал советский граф Алексей Толстой. А в двухэтажном домике, примкнувшем к толстовскому, недолго жил Александр Блок. Но не только он.

И ещё. У Никитских врат
сто на брата — и чёрт не брат,
под охраною всех властей
странный дом из одних гостей.
Здесь проездом томился Блок,
а на память — хоть шерсти клок.
Заключим его в медальон,
до отбитых краёв дольём.

Эти строки из цикла стихотворений Дениса Новикова (на фото), посвященных его тогдашней возлюбленной Эмили Мортимер, про дом №6 на Спиридоновке, тогда еще улице Алексея Толстого. Да, той самой Эмили Мортимер, знаменитой британской актрисе, сыгравшей в «Золотой молодежи» Стивена Фрая, «Матч-пойнте» Вуди Аллена, в сериалах «Ноев ковчег» и «Долл и Эм» и еще в десятках фильмов.

В странный «дом из одних гостей» Денис Новиков впервые пришел задолго до знакомства с Эмили: 19 июля 1988-го, в день рождения писателя Дмитрия Сучкова, тот был тогда в доме за главного.

Сначала молодой поэт хозяину не понравился, они даже повздорили, чуть не подрались. Новиков был уже довольно известным поэтом. Его ценили мэтры того времени — Лев Рубинштейн, Дмитрий Пригов, Виктор Коваль, Сергей Гандлевский — и позвали вместе выступать в театре поэтов «Альманах». Это была попытка в горбачевскую оттепель возродить традиции оттепели хрущевской, когда поэтические чтения собирали стадионы восторженных слушателей.

Стадионы группе «Альманах» собрать не удалось, но вот в Театре им. Вахтангова у них с аншлагом прошло полсотни вечеров. С тем же аншлагом поэты путешествовали и по городам Союза. Поэтому денег у Новикова было довольно много, а был он тогда человеком очень щедрым. Писатель Дмитрий Сучков был не менее щедрым и в те времена тоже не бедствовал: повезло с халтурой. Издательство «Молодая гвардия» поручило сделать книжку «Воспоминания комсомольцев 30-х годов».

«Ну и я всем этим скучным и банальным комсомольским персонажам, которых мы нашли, придумал героические биографии. Они пришли в жуткий восторг! Книжка вышла сумасшедшим тиражом, мне заплатили сумасшедшие деньги», — вспоминает писатель.

Благодаря этому выпивали с большим энтузиазмом, иногда по несколько дней кряду.

Тени великих предков и современников

В советские времена у входа в дом висела мемориальная доска, из которой следовало, что в нем побывал выдающийся русский поэт Александр Блок, поэтому он «охраняется государством». На Спиридоновке поэт останавливался в январе 1904-го, когда приезжал на две недели в Москву со своей молодой женой Любовью Менделеевой. Двухэтажный особняк принадлежал Александру и Владимиру Марконетам, дядюшкам поэта Сергея Соловьева, троюродного брата Блока, и именно он и помог гостям из Петербурга там остановиться.

Как вспоминал Сергей Соловьев, «успех Блока и Любови Дмитриевны в Москве был большой. Молчаливость, скромность, простота и изящество Любови Дмитриевны всех очаровали (…) Белый дарил ей розы, я — лилии». Дамы шептались: «Блок — прелесть какой». Вместе с Соловьевым и Андреем Белым в гости к молодой петербургской знаменитости в дом на Спиридоновке несколько раз наведывались Константин Бальмонт и Владислав Ходасевич.

Улица Алексея Толстого, дом 6, 1987–1989

Советское государство охраняло дом кое-как, к середине 1980-х он был признан аварийным, и жителей его коммунальных квартир стали расселять. Но дело застопорилось из-за некого профессора-орнитолога, который требовал квартиру большой площади для своей научной коллекции пернатых да еще обязательно в центре. Профессору регулярно отключали воду и газ, но он не сдавался и регулярно жаловался журналистам. К ним в те годы московские власти прислушивались.

«Орнитолог жил на втором этаже. На весь дом раздавались трели его пернатых, иногда казалось, что мы живем в утреннем лесу», — вспоминает Дмитрий Сучков. Родом из Грозного, он учился тогда неподалеку, в Литературном институте имени Горького, и в дом заселился в 1987-м, вместе с сокурсником, поэтом из Петрозаводска Дмитрием Вересовым. Нанялись они дворниками в ЖЭК Краснопресненского района, иногда подметали какие-то пространства Садового кольца.

Дмитрий Сучков окрестил дом Блок-хаусом. Вскоре в пятикомнатной квартире на первом этаже появился третий поэт, он же переводчик с западноармянского Манук Жажоян. Он учился в аспирантуре Литературного института.

Через некоторое время литераторская компания пополнилась музыкантом: по рекомендации общих знакомых из Грозного писатель Сучков приютил земляка, джазового вокалиста и композитора Сергея Манукяна. Заселился он вместе с подарком своей тогдашней поклонницы — роскошным фортепьяно XIX века. В дверь оно не входило, затаскивали через окно. Но не прошло и года, как через окно его вытаскивали обратно, но не поэты с прозаиками, а владелица фортепьяно. Она за что-то обиделась на Манукяна и перед отъездом в Израиль заявила, что без фортепьяно туда не поедет.

Никто точно не помнит, когда из Грозного приехали еще два приятеля писателя Сучкова, начинающие бизнесмены, имена которых история умалчивает, но дела их уже вошли в историю российской словесности.

К поэту Мануку Жажояну иногда наведывался московский соплеменник, прозаик и студент-заочник Литинститута Альберт Егазаров. Он дружил тогда с начинающим писателем-фантастом Виктором Пелевиным, и несколько раз они приходили вместе. Познакомившись и выпив немало, грозненские предприниматели и московские писатели решили попробовать торговать дефицитной тогда оргтехникой: компьютерами, принтерами, ксероксами. Удачливее всех оказался Альберт Егазаров. Вскоре у него накопились деньги на реализацию давней мечты — организацию собственного издательства.

Первые творческие успехи

В конце 1987 года ректором Литературного института назначили известного литературного критика Евгения Сидорова. Он был одним из первых системных либералов нового времени. Сидоров разрешал студентам почти все. Только что зарегистрированному издательству «День» он разрешил разместиться в одной из комнат комитета комсомола. Договорились, что юные издатели за это будут раз в год бесплатно выпускать сборник сочинений студентов Литинститута.

Денис Новиков, Владимир Вигилянский и Олег Хлебников с Марией Васильевной Розановой и Андреем Донатовичем Синявским в литературном отделе «Огонька», 1989

Пелевин и Егазаров тогда крутились около журнала «Наука и религия», в редакции которого вдруг обнаружилось множество мистиков самого разного толка. Вместо атеистических разоблачений на страницах журнала стали появляться восторженные статьи о Елене Петровне Блаватской, Рудольфе Штайнере, Карлосе Кастанеде, Георгии Гурджиеве, Петре Успенском, Джидду Кришнамурти, теософах и антропософах. Все это до недавнего времени циркулировало в эзотерических московском и ленинградском самиздатах и будоражило умы мистически настроенных граждан, к самиздату недопущенных. Тираж журнала рос как на дрожжах.

Егазаров решил, что тиражи мистических книг тоже разлетятся вмиг и принесут хорошие деньги. Пелевин стал заведовать в издательстве прозой, а комсорг Литинститута поэт Виктор Куллэ — поэзией. Идеологом и инвестором был Егазаров. Перво-наперво в самом конце 1988-го решили издать книги Карлоса Кастанеды про дона Хуана. Чтобы все было по-честному, Пелевин поехал подписывать издательский договор к автору самиздатовского перевода Кастанеды Василию Павловичу Максимову. Тот уже много лет жил на спортивной базе недалеко от Выборга. Числился там сторожем, часто принимал гостей из Москвы и Ленинграда и вместе с ними тщательно изучал разного рода галлюциногенные грибы, которые в тех местах, как говорят специалисты, особенно ядреные. Как вспоминает художник и мистик Сергей де Рокамболь, который и порекомендовал Пелевина биологу Максимову, Виктор Олегович застрял под Выборгом почти на неделю.

Три томика Кастанеды были изданы в обложках работы де Рокамболя и разошлись довольно быстро. Пелевин значился редактором. Но среди обитателей Блок-хауса кто-то пустил слух, что на самом деле перевел Кастанеду для издания он. Пелевин не возражал.

После публикации трехтомника Пелевин стал приезжать к Максимову при каждом удобном случае. Некоторые художественные подробности этих поездок можно найти в его романах «Чапаев и Пустота» и «Generation П».

Как вспоминает философ Сергей Жигалкин, обычно Василий Павлович Максимов встречал Виктора Пелевина такими словами: «Писателя с себя сними и повесь его на крючок у входа. После этого можешь заходить в дом».

Затем издали книжку Луи Повеля и Жака Бержье «Утро магов». На обложку поместили известную фотографию Гитлера на фоне Эйфелевой башни и хлесткую цитату на задней обложке «Нацистская магия спряталась под техникой. Все отрицатели нашей цивилизации — теософы, оккультисты, индуисты и прочие, вернувшиеся или старавшиеся вернуться к духу древних веков, — всегда были врагами технического прогресса. Магический дух фашизма вооружился всеми рычагами материального мира. Ленин сказал, что Советская власть плюс электрификация всей страны есть социализм. Нацизм в своем роде — это магия плюс танковые дивизии».

Напечатали сей труд о связи нацистов с гималайскими махатмами и другими мистическими силами тиражом почти полмиллиона экземпляров и буквально наводнили им уходящий Советский Союз. С большим успехом книжка продавалась даже в пригородных подмосковных электричках.

Когда в 1990-м стала выходить боевая «газета духовной оппозиции» Александра Проханова «День», издательство переименовали в «Миф».

В тех же подмосковных электричках с не меньшим успехом продавался и политический триллер Дмитрия Сучкова «Последнее дело генерала К.А.Лугина». На обложке брошюры были изображены зубцы кремлевской стены и черная лупа, увеличивающая до пугающих размеров один из зубьев. Это была смелая фантазия про знаменитого тогда генерала КГБ Олега Калугина, который перешел на сторону «светлых сил», участвовал в организации партии «Демократическая Россия» и даже стал народным депутатом СССР.

Большая пачка этих тонких книжек была отгружена и в квартиру на Спиридоновке, 6. Так сказать, для оперативной работы. Иногда заходивший в Блок-хаус поэт Григорий Марговский как-то раз за пару дней продал почти тысячу экземпляров книжки людям из очереди в первый московский «Макдоналдс» на Пушкинской.

Но лучше всего продавалась поделка, вдохновленная Пелевиным — небольшой серенький мешочек из плотной марли с деревянными табличками, на которых изображались руны, и большая таблица к этому мешочку, на которую эти руны нужно было бросать. В качестве руководства, как гадать и что такое руны, прилагалась тонкая брошюра со статьей Пелевина «Гадание на рунах, или Рунический оракул Ральфа Блума» из журнала «Наука и религия» за 1989 год. Поделка продавалась даже в киосках «Союзпечати».

Триумф в Лондоне

К осени 1988-го слава театра поэтов «Альманах» вышла за пределы СССР, и их пригласили выступить в Лондоне. Выступление удалось, зал аплодировал после чтения каждого поэта. Затем был прием в знаменитом лондонском Институте современного искусства.

Чтобы сократить расходы, поэтов поселили у известных эмигрантов из СССР. Денис Новиков жил у литературоведа Дианы Абаевой-Майерс в Хэмпстеде, в квартире, которую ей помог купить Иосиф Бродский и где он всегда и останавливался, когда бывал в Лондоне. Еще с ленинградских времен Диана дружила с Бродским. Ей и ее мужу, переводчику Алану Майерсу, нобелевский лауреат посвятил несколько стихотворений и цикл «В Англии».

Так заочно началось знакомство Дениса Новикова с Иосифом Бродским. В 1995 году лауреат Нобелевской премии напишет предисловие к его книге «Окно в январе».

Иосиф Бродский с женой Марией Соццани и Денис Новиков в Лондоне, 1992

«Ляля в него по уши влюбилась. А Денис много пил, как всегда», — вспоминает леди Мария Филлимор, известная слушателям Русской службы Би-би-си как Маша Слоним. В трехэтажной квартире леди Филлимор в Челси поселили поэта Льва Рубинштейна.

Но не только Диана-Ляля Абаева-Майерс влюбилась в Новикова. Высокий стройный блондин с аккуратными усиками и бархатным голосом очаровал 19-летнюю дочь сэра Джона Клиффорда Мортимера, преуспевающего лондонского адвоката, в зрелом возрасте переквалифицировавшегося в успешного писателя, драматурга и сценариста. Девушка училась в Оксфорде, немного знала русский язык и еще не решила, кем стать: писательницей или актрисой. За год до гастролей русских поэтов сэр Мортимер писал сценарий для фильма режиссера Джона Голдсмита по первому, очень сентиментальному роману Владимира Набокова «Машенька», и русская тема витала в воздухе его дома.

Триумфальная поездка советских поэтов закончилась бурной вечеринкой в амбаре лорда Роберта Филлимора недалеко от городка Рединг, известного тюрьмой, воспетой Оскаром Уайльдом. Присутствовали звезды русской литературы и журналистики Лондона: Зиновий Зиник, Игорь Померанцев, Александр Пятигорский, Вера Чалидзе и Валентина Полухина. Амбар оказался грандиозным деревянным сооружением высотой метров 10, длиной метров 250 и метров 70 в ширину, но внутри оборудованный как гостиница «пять звезд». «Так много выпили, что проспали и опоздали на самолет», — вспоминает леди Филлимор.

Добравшись до Москвы, Денис Новиков первым делом заглянул в Блок-хаус к друзьям-литераторам.

Выпивали и орали стихи

Через пару месяцев Эмили Мортимер оказалась в Москве — приехала учиться актерскому мастерству в Школе-студии МХАТ. Поселилась англичанка неподалеку от Блок-хауса, в Брюсовом переулке, дом 8/10, где Московский дом композиторов. Вскоре начался бурный роман, после которого в новой русской поэзии осталось два десятка великолепных лирических стихотворений Дениса Новикова.

Эмили Мортимер очень нравилось в шумной компании поэтов Блок-хауса, она любила слушать, как играл и пел Сергей Манукян. Особо избранные одаривались спиртными напитками высшего сорта, купленными на фунты стерлингов в валютном магазине «Интуриста».

«Эмили мы все так понравились, что из очередной своей поездки домой она привезла нам штук пятьдесят «фирменных» магнитофонных кассет самой модной мировой музыки, по тем временам невероятное богатство. Поэтому из наших окон звучала самая продвинутая по тем временам музыка», — вспоминает писатель Сучков.

«Там был запах столетних котов, типичный запах старых московских квартир, смешанный с запахами тысяч испеченных блинов и сваренных супов. Мне нравилось, я же родился в центре Москвы, на Мясницкой. Полы «плавали». И все другие элементы разорения. Они все там безрукие были, никто ничего не умел делать, все было абсолютно необустроено. Спали на полу на матрасах, рядом книги стопками», — вспоминает поэт и историк литературы Алексей Кубрик. В те годы он уже работал лаборантом в Литинституте и читал студентам лекции на волнующую тему — про поэтов русской эмиграции.

«Мы все безбашенные были. Не только в нашей квартире. На втором этаже жили студенты Вахтанговского театрального училища. Большие поклонники разных трав, скажем так. К ним туда ходила невероятной красоты девушка, подруга художника Ильи Глазунова, он ее в те времена часто рисовал, портретов тридцать ее можно найти. У нее был роман с одним из студентов. И она носила ему еду со стола Глазунова, времена же были голодные. Нам тоже немного перепадало», — говорит Сучков.

«Это было сильное место. Там перманентно выпивали и орали друг другу стихи, — вспоминает поэт, сейчас директор Зверевского центра современного искусства Алексей Сосна. — Или я просто попадал на тех, которые орали».

Эмили Мортимер в фильме «Дорогой Фрэнки»

В августе 1991-го Денис Новиков уехал в Лондон по приглашению Эмили. «Влюбленный и счастливый», — как вспоминал его приятель, журналист Георгий Елин. Вскоре до Москвы дошли слухи, что официально объявлено об их помолвке. Рассказывают, что в доме своего будущего тестя Денис познакомился со многими литературными знаменитостями Британии и даже с приговоренным тогда аятоллой Хомейни к смерти Салманом Рушди, которому приходилось передвигаться по Лондону в женской одежде. Тогда же он сблизился и с Иосифом Бродским. В сети можно найти забавную фотографию: на скамейке в парке в центре умиротворенный Бродский, слева — его беременная жена Мария, она изображает пальцами, будто бы курит, справа — Денис с сигаретой, нога на ногу, он смотрит на Марию с улыбкой.

Но вскоре что-то пошло не так: помолвка с Эмили расстроилась, довольно резко и по-английски холодно Денису указали на дверь. Затем был у поэта роман с другой лондонской девушкой, у них даже родился сын. Но — тоже не сложилось. Летом 1992-го Денис вернулся в Москву. В Блок-хаус заходил редко.

Уже на исходе 1991-го там перестали появляться и прозаики Пелевин и Егазаров.

«Вроде бы Витюша часть компьютерных денег прибрал к рукам. Не берусь утверждать, так ли было на самом деле, но конфликт закончился ударом в челюсть писателя и сломанной дверью в сортире. Ну и Алик Егазаров, как степенный армянский предприниматель, приходил извиняться за своего компаньона, — с некоторой грустью вспоминает писатель Сучков. — Наши же с Виктором отношения стали напряженными, когда во время одного делового похода в районе Арбата он сломал мою замечательную трость. Эту изящную деревянную трость с набалдашником изготовил мне умелец, каких сейчас нет. Он был главным в столярном цехе Театра Вахтангова. «Дай-ка и я попробую с тросточкой походить», — Виктор попросил. И через пару минут вставил ее в какую-то решетку и надломил. И я видел, что намеренно».

Мне же Альберт Егазаров лет двадцать назад рассказывал, что его отношения с коллегой и партнером не выдержали испытания первой книжкой Пелевина 1991 года «Синий фонарь»: в одном из рассказов он узнал себя в довольно неприятном герое.

«В 1992-м нас стали активно выселять. Отключили газ, электричество и воду. Некоторое время воду я добывал в подвале. Но жить там было уже невозможно. Пару лет до этого я работал секретарем приемной комиссии Литинститута, у меня был доступ к начальству, и я хотел поговорить с ректором Сидоровым, попросить, чтобы он через свои связи помог сделать Блок-хаус каким-нибудь литературным музеем. Но Евгений Юрьевич был крайне занят тогда, он уже собрался в министры культуры России, ему было не до нас. В итоге дом захватили какие-то «фирмачи», начали ремонт и сразу свинтили мемориальную доску», — вспоминает Дмитрий Сучков.

Без мемориальной доски дом простоял до 2005 года. После многочисленных жалоб энтузиастов и не без вмешательства правительства Москвы ее повесили вновь к 125-летнему юбилею Блока. А за год до этого, 31 декабря 2004 года, в израильском городе Беэр-Шева умер поэт Денис Новиков.

Фото: Игорь Стомахин, Георгий Елин, Эмили Мортимер