В разговоре с таксистами можно было не указывать точный адрес этого здания. Они и так знали, куда ехать:

— Нам нужно в Дом кино!
— На Вторую Брестскую? Извините за вопрос, какой фильм собрались смотреть?
— Нет, заезжайте со стороны Васильевской.
— А, так, значит, вы в ресторан!

Удивительным образом здание по адресу Васильевская, 13, в котором коньяк, вино и водка будут просто литься рекой, изначально было построено на деньги «Московского столичного попечительства о народной трезвости». В России начала XX века происходила бурная индустриализация, в город хлынули толпы людей из деревень, они уже научились много и тяжело работать, но еще совершенно не умели отдыхать и в свободное время чаще всего привычно шли в кабак. Тогда министерство финансов в союзе с благотворительными организациями открыло так называемые народные дома. Эта затея имела большой успех. Рабочие, приказчики из лавок, мелкие чиновники приходили в такие клубы целыми семьями. Там можно было заняться спортом, посмотреть спектакль или даже самому в нем сыграть, посидеть в читальном зале. Можно было выпить — но только чай.

Народный дом на Васильевской улице открыли в 1908 году, и он считался самым большим и красивым в Москве. Его назвали Алексеевским — в честь мальчика, который должен был стать следующим русским царем. Архитектор Владимир Сероцинский построил небольшое светлое здание, сочетавшее модерн с неоклассицизмом: разделенные пилястрами высокие полукруглые окна, широкие лестницы, высокие потолки. Как написано в одной из рекомендаций по устройству народных домов, «убранство будет содействовать праздничному настроению, а посетители в красивом помещении будут держать себя с большим достоинством, чем в грязной и темной харчевне». Сохранилась дореволюционная фотография Алексеевского народного дома. Но никакого праздничного настроения там нет, потому что уже идет Первая мировая война и здание переоборудовано под военный госпиталь.

После революции некоторое время там сидели разнообразные советские конторы, но в 1934 году открылся Московский Дом кино. Тогда же появилась легенда, что улица названа в честь братьев Васильевых, создателей фильма «Чапаев», хотя на самом деле она так называлась из-за соседней церкви Василия Кесарийского. В 1935-м ее взорвали.

Этот первый Дом кино был не слишком популярным и знаменитым. Одного из его создателей, руководителя советской киноиндустрии Бориса Шумяцкого, вскоре расстреляли. В общем, эпоха не слишком способствовала бурному веселью и свободному неформальному общению.

Прошло три десятилетия, включавших репрессии, войну, снова репрессии, период «малокартинья», когда за год советский зритель довольствовался девятью или пятнадцатью кинолентами, потом оттепель. В 1960-е годы советских фильмов выходило много, они собирали огромные залы по всей стране, их награждали премиями за границей и отпечаток руки Татьяны Самойловой уже появился на набережной Круазетт в Каннах. Союз кинематографистов сделался одним из самых влиятельных творческих союзов в стране — и самым богатым. Идея создать новый Дом кино возникла в последние годы правления Хрущева, реализовали ее уже при Брежневе. В 1967 году на углу Васильевской и Второй Брестской улиц возник облицованный светлым камнем параллелепипед. Коллективом архитекторов руководил Евгений Стамо, работавший в лаконичном стиле строгого советского модернизма (он, в частности, проектировал Кремлевский дворец съездов). Единственным украшением фасада стала надпись «Дом кино» и распластавшаяся над ней черная чугунная скульптура: птица с оливковой веткой в клюве взлетает над рулоном кинопленки, клубящимся, как волна (или как змея, по мнению некоторых).

1970-e гг.

Но главной декоративной ценностью Дома стало мозаичное панно, встречавшее тех, кто по широкой торжественной лестнице поднимался с первого этажа. Вдова знаменитого французского художника Фернана Леже Надежда Ходасевич в начале 1960-х подружилась с советским министром культуры Екатериной Фурцевой и подарила ей один из эскизов мужа, по которому была выполнена огромная яркая мозаика с изображением женщин, цветов и голубей.

Старое здание народного дома оказалось как бы прилеплено к новому и надстроено. Там находились многочисленные кабинеты Союза кинематографистов, а также Малый и Белый залы. По этой логике третий зал Дома следовало бы назвать Великим. Но его назвали Большим.

Для Москвы того времени это действительно был огромный зал. Тысяча сто мест. И все же в дни важных, больших премьер он мгновенно переполнялся. Приходилось откуда-то тащить стулья, садиться на ступеньки. Наконец по громкой связи сообщали: «Всех, кому не хватило мест, просим пройти в Белый зал». Те, кто не смог отвоевать даже кусочек лестницы, перемещались туда (и там тоже быстро заканчивались места). Сеанс там начинался с опозданием на 15–20 минут, потому что бобины с кинопленкой просто быстро перетаскивали из одного зала в другой.

Особенно много народу собиралось, если было заранее известно, что фильм — шедевр, или же что он не выйдет в прокат, а если выйдет, то ограниченным количеством копий по провинциальным клубам. Часто это совпадало. Маргарита Терехова не могла пройти на премьеру «Зеркала» Тарковского, то есть тетушки на входе ее, разумеется, пустили бы, но у входа стояла такая толпа, что она просто физически не могла туда пробиться. Поэтому ей пришлось обойти здание и постучаться со стороны Васильевской улицы в полуподвальное окошко, за которым располагалась кухня ресторана. Повара открыли ей окно, она в него кое-как пролезла и успела выйти на сцену перед показом картины, в которой играла главную роль.

Режиссер Сергей Параджанов превращал премьеры своих полуопальных фильмов в невиданные по тем временам шоу. Когда показывали «Цвет граната», на авансцене Большого зала лежали горы гранатов, стояли старинные вазы и медные кувшины, перед экраном был расстелен пестрый восточный ковер. Среди публики помимо собственно кинематографистов можно было увидеть Майю Плисецкую, Родиона Щедрина и Андрея Вознесенского. Журналистка София Вишневская вспоминает, как в зал буквально на руках внесли маленькую старушку с огненно-рыжей косой. Ее усадили в кресло, она сделала слабое движение рукой — и фильм тут же начался. Это была Лиля Брик.

Фойе Дома кино, в отделке которого использованы коелга и травертин, 1968 г.

Еще большей сенсацией становились показы зарубежных фильмов, не купленных для показа в Советском Союзе. Писатель Денис Драгунский в книге «Почти родственники» рассказывает такую историю. Году в 1971-м члены Союза кинематографистов получили пригласительные билеты на просмотр фильма Федерико Феллини «Сатирикон». Билеты, как обычно, были на два лица, поэтому они пришли с женами.

«Руководство решило, что фривольный фильм Феллини не для женских очей. Или у руководства были какие-то иные руководящие соображения. В общем, жен пускать было не велено. Точнее, широкую массу кинематографических жен, поскольку у отдельных членов СК СССР жены тоже были членами его же.

Не знаю, как они разбирались в этих случаях.

Или вот: могла ли женщина-член провести с собой не-члена? Например, актриса — своего мужа? Смешно.

Но самое смешное впереди.

Члены СК СССР мужского пола развели руками и попросили своих жен посидеть в баре, попить замечательный кофе, которым в те годы славился Московский Дом кино. А сами, раскрыв членские билеты, стали протискиваться в просмотровый зал. Смотреть фильм Феллини «Сатирикон».

Все, кроме одного.

Известный сценарист и писатель Юрий Нагибин взял свою жену Алису Григорьевну за руку и сказал:

— Пошли отсюда».

Актриса Ким Новак на встрече с московскими кинематографистами, 1962 г.

Этот поступок трудно оценить сейчас, в эпоху стриминговых сервисов, когда, не вставая с дивана, можно получить доступ к любому фильму или сериалу. Но советские люди были фактически отлучены от западного кино, причем в самую блестящую для него пору. И тот, кто упускал шанс посмотреть «Сатирикон», «Смерть в Венеции» или «Последнего императора», знал, что проживет жизнь, состарится, увидит взрослыми своих детей и внуков, но этот фильм, скорее всего, так и не увидит.

А кофе в Доме кино действительно был отличный. Турецкий, на песке. Однажды в Советский Союз приехал Бернардо Бертолуччи и привез свою картину «Двадцатый век». На просмотр явилась «вся Москва», люди буквально висели на люстрах. Созданная режиссером-марксистом грандиозная эпопея длилась пять с половиной часов. В фильме было много эпизодов борьбы беднейших классов за свои права, но такое и в отечественном кино всем надоело, поэтому когда эти сцены начинались, публика толпой шла пить тот самый кофе и общаться. Но это было рискованно, потому что эпизоды революционной борьбы перемежались крайне откровенными эротическими сценами, которые даже западного зрителя в ту пору шокировали. Поэтому показ эпопеи превратился в челночные хождения из зала в фойе. Фильм, впрочем, имел большой успех.

Секретарь Союза кинематографистов СССР Александр Караганов представляет исполнительницу роли Джульетты в фильме «Ромео и Джульетта» Оливию Хасси. Справа — режиссер фильма Франко Дзеффирелли, слева — Григорий Александров, 1968 г.

Для человека с улицы попасть в Дом кино значило испытать редкостное, удивительное приключение. «По широким лестницам дефилировало много людей, близких к творческим кругам. Вальяжные режиссеры и сверкавшие белоснежными зубами умопомрачительные красотки, бойкие кинокритики, разбиравшие по косточкам киноязык знаменитого французского режиссера. Лялечка почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Она увидела в зеркале статного джентльмена в роскошном темно-синем блейзере…  Вдвоем они оказались за столиком в легендарном ресторане. Темное вино плескалось в бокалах. За соседним столиком мягкий баритон обсуждал мулаток на Пляс-Пигаль. Лялечка испытала сто тысяч раз описанную магию Дома кино и влюбилась в этот мир навсегда».

Это цитата из романа, который никогда не был написан. Точнее, было написано несколько десятков романов, из которых я скомпилировала некий среднестатистический текст. Чуть ли не в каждом средней руки беллетристическом произведении, если действие происходит в советское время и требуется окунуть героев в атмосферу какой-никакой роскоши, их отправляют в Дом кино. Куда же еще? Это было самое знаменитое светское советское место.

Кинорежиссер Анджей Вайда и актриса Беата Тышкевич на встрече со зрителями, 1970 г.

И действительно, в фойе Дома кино на одиноких девушек охотились местные донжуаны, распуская свои очень потрепанные перья. Как-то раз я пришла туда на ретроспективу Фассбиндера, мне было лет восемнадцать. Тут же меня выцепил из толпы средних лет мужик, который, протянув руку к висевшей на стене афише, ударил себя в грудь и сказал: «Смотрите, фильмы Фассбиндера! Вы знаете, кто я такой? Я и есть Фассбиндер!» После чего предложил продолжить знакомство в баре. Я, глядя ему в глаза, честно ответила: «Нет, вы не Фассбиндер. Вы сценарист такой-то, вы несколько раз были у нас в гостях». Лже-Фассбиндер ойкнул, пожелтел и исчез со стремительностью просто удивительной для пожилого толстого человека.

За гардеробом в Доме кино был узкий коридор, о нем знали только свои, чужим этими путями ходить не следовало. Он вел в старое здание, на территорию Союза кинематографистов, где, напомним, располагались Белый и Малый залы, а выше, на четвертом этаже — легендарные ресторан и бар. Там подавали знаменитые тарталетки — высокие корзиночки из очень тонкого теста. Они существовали в трех видах — с паштетом из куриной печени, с тертым сыром и чесноком и с рубленым яйцом и майонезом. Обычно их заказывали целое блюдо в центр стола. Подавали бутерброды с севрюгой («севрюжкой» — ласково говорили официанты), шашлыки по-карски, котлеты по-киевски, уложенные на крутон, то есть на длинный поджаренный ломоть хлеба. И водку, коньяк, нарзан, грузинские вина.

Софи Лорен во время пресс-конференции, посвященной кинофильму «Подсолнухи», 1970 г.

Чем стремительнее распадалось советское общество, тем больше в ресторане и вокруг него роилось разных странных людей. Пригласительный билет на премьеру становился валютой, которой расплачивались с косметологом или знакомым мужиком из автосервиса. В бильярдной комнате директор магазина мог играть партию с зубным врачом. Стали попадаться и совсем живописные личности. Вот сцена из того времени: в ресторане за столиком в окружении блондинок два старика, у них темные от загара лица, золотые зубы, золотые и перстни на пальцах, синих от татуировок. Сидевшая в том же зале известная актриса, взмахивая своими прекрасными руками, спросила у соседей по столику: «Кто эти люди? Они выглядят так, будто только что из воровской «малины»! Почему они ходят в наш Дом?» Один из ее спутников со вздохом ответил: «Ирочка, успокойся, это братья Люмьер!»

В пьесе «Спортивные сцены 1981 года» Эдвард Радзинский описывал амурные практики позднесоветских деляг и проходимцев: «Глупую девочку сажают в «мерседес». Везут обедать в Дом кино — и она, не видевшая ничего, кроме студенческой столовки, — чумеет!» В наши дни от всей этой неслыханной роскоши никто бы не очумел. Сейчас тарталетки и котлета по-киевски — ассортимент провинциальной столовой. Интерьеры и уровень сервиса тоже были, на сегодняшний взгляд, диковатыми. Помню, как еще в школьные годы я сидела в том самом баре, пила молочный коктейль в высоком бокале и воображала себя героиней зарубежного фильма, пока не обнаружила на дне бокала нечто, напоминавшее косточку от финика. Но нет, это была не косточка, не бывает у косточек шести лапок, и усиков тоже не бывает.

Над этим можно иронизировать, но совершенно не хочется. Потому что в тех неказистых, на нынешний взгляд, интерьерах можно было увидеть Высоцкого, Смоктуновского, Ахмадулину, Олега Ефремова, Михаила Козакова, Тарковского и Германа, Рязанова и Гайдая. Там отмечались премьеры легендарных фильмов, туда как домой приходили умнейшие и талантливейшие люди страны.

Ролан Быков беседует с гостями ХV Московского международного кинофестиваля Милошем Форманом (слева) и Эмиром Кустурицей (справа) во время встречи в Профессиональном клубе кинематографистов (ПРОК), 1987 г.

«Когда я учился во ВГИКе, на ресторан у нас не всегда были деньги, но рядом с ним находился бар, очень приятный и живой, там мы могли позволить себе выпить коктейль, что тоже для Москвы того времени была редкая возможность, — вспоминает кинокритик Андрей Плахов. — В ресторане отмечались все важные события. После премьеры члены съемочной группы, их родственники и друзья поднимались наверх, в ресторан, и там проходил банкет. Но иногда бывало так, что до премьеры дело не доходило. Я помню очень хорошо, как фильм «Парад планет» Абдрашитова и Миндадзе в очередной раз не приняли в Госкино. Тогда все с горя пошли в бар, там были и Абдрашитов, и Миндадзе, все им сочувствовали, кончилось тем, что все жутко напились. То есть там отмечались и триумфы, и премьеры, и разные драматические события, когда люди приходили, что называется, заливать горе. Все это происходило в Доме кино, там было средоточие нашей жизни».

Александр Адабашьян, Марчелло Мастроянни и Никита Михалков во время встречи деятелей искусства в Доме кино, 1987 г.

Во второй половине 1980-х на очень краткий период Дом кино стал российской штаб-квартирой для западных интеллектуалов, которым хотелось понять, что происходит в Советском Союзе эпохи Горбачева. «По его коридорам бродили Габриэль Гарсиа Маркес, Ванесса Редгрейв, Марчелло Мастроянни, Роберт Де Ниро, — вспоминает Андрей Плахов. — Во время Московского кинофестиваля работал ПРОК — Профессиональный клуб кинематографистов, где шли очень горячие, очень живые дискуссии. Я возглавлял ПРОК и прекрасно помню, как в Белом зале во время одного из обсуждений буквально яблоку было негде упасть. В этот момент приехала Настасья Кински, но мест не было уже ни для кого. И мне пришлось бежать на третий этаж и тащить оттуда стул, чтобы усадить Настасью Кински. Еще я помню историю с фильмом Аскольдова «Комиссар», который нам никак не удавалось вытащить на экран, потому что у него где-то наверху были очень влиятельные враги. По этому поводу была пресс-конференция, на нее пришла Ванесса Редгрейв и стала темпераментно и громко говорить: «Мы иностранные гости, мы должны этот фильм увидеть!» Тут же позвонили в какую-то инстанцию, буквально через час фильм был показан и тем самым как был легализован. После этого он уже проехал по всему миру, и его судьба развивалась просто триумфально».

Эта блестящая эпоха длилась недолго. Наступил экономический кризис, совпавший с глубоким кризисом в киноиндустрии. Критик Елена Стишова вспоминает: «Я не могу понять, почему все так быстро кончилось. Существовала среда, где происходил обмен энергиями и идеями, казалось, что потребность в этом не исчезнет никогда. Надо было ее охранять. Но не нашлось лидера, который бы это понимал».

В начале нулевых председателем Союза кинематографистов стал Никита Михалков. Даже те, кто его не очень любил, надеялись, что он, как человек прагматичный и идущий в ногу со временем, сможет вдохнуть новую жизнь в старые стены. Дальше произошло то, что всегда происходит в таких случаях: исходя из соображений прагматизма и соответствия духу времени Михалков предложил Дом кино снести, а на его месте построить двенадцатиэтажный офисный комплекс с бассейном, ресторанами и кинозалом. Кинематографисты, совершенно ошарашенные, нашли все-таки силы для сопротивления, была создана комиссия, куда вошли Марлен Хуциев, Александр Митта, Эльдар Рязанов, Вадим Абдрашитов и другие почтенные люди. Они пожаловались в Общественную палату, там предложили провести независимую экспертизу, чтобы определить, действительно ли историческое здание не подлежит ремонту. В ответ Никита Сергеевич обиженно дал понять, что раз его план отвергли, то судьбой Дома он заниматься вообще не будет — и свое обещание сдержал.

Сейчас это странное, грустное место. Кинематографисты, большей частью пожилые, посещают показы фильмов, творческие встречи, конференции, но Дом слишком велик и грандиозен для этих скромных мероприятий. Его Большой, Белый и Малый залы охотно сдают всем желающим в аренду, здесь проходят новогодние утренники, поют и пляшут средней руки поп-звезды, гастролируют шоу типа театра кошек Куклачева. Посетители покупают билеты, а потом честно пишут отзывы: «Не покидает чувство обшарпанности. Будто заехал в филармонию в заброшенной глубинке. В буфете какой-то чел давит лыбу. Пригляделся — а это артист такой-то. Сильно постарел мужик».

Когда последний раз я была в Доме кино, его Большой зал был переполнен, словно в былые дни больших премьер. На полу устраивались те, кому не хватило мест. В фойе бродили толпы, в гардероб стояла очередь, внизу у входа группа людей разворачивала транспарант с надписью «Гусарская баллада». Можно было подумать, что здесь происходит грандиозная тусовка киноманов. «Белые росы», «Академик», «Легенда», «Остров Эрин» было написано на других плакатах и транспарантах. Это очень походило на названия каких-то новых фильмов или сериалов. На самом деле Большой зал был арендован под Общероссийский съезд обманутых дольщиков, а эти «Гусарские баллады» и «Изумрудные долины» были названиями недостроенных жилых комплексов, стоявших по всей России без окон, без дверей.

Тут можно было бы сказать, что у каждой эпохи своя «Гусарская баллада». И что дольщики, скорее всего, проблему со своими домами решат. Но что делать с самим Домом кино — решительно непонятно. И дело не только в судьбе этого старого (хотя и не очень) здания, а в том, что хотелось бы снова иметь такое место, куда можно прийти в горе и в радости, и выпить, и закусить, и увидеть знакомых людей, и поговорить с ними.

Фото: Александр Коньков, Валентин Черединцев, Валентин Мастюков /ТАСС, Александр Чепрунов, Галина Кмит, Михаил Юрченко/МИА «Россия сегодня», filmshouse.ru, АГН «Москва»,  pastvu.com