Как за последние 20 лет поменялся дресс-код посетителей Большого театра и что нравится в классических постановках мужчинам в районе 50? На эти и другие вопросы о Большом отвечает начальник отдела перспективного планирования и специальных проектов театра Ирина Черномурова.
Во времена моей юности поход в театр был большим событием, и похожий настрой у нашей публики сохраняется и сейчас. Относительно дресс-кода все стало гораздо демократичнее, спокойнее, но зрители — и это видно невооруженным глазом — все равно приходят в театр с ощущением, что это особенное место и выглядеть там надо по-особенному.
Такое отношение у нас где-то на генетическом уровне, оно осталось еще с советских времен, когда соблюдались некие негласные правила. Зимой переобувались в вечерние туфли, а летом обязательно надевали чулки, без них могли не пустить: обнажать пальцы ног в открытой обуви было не принято, как и на посольских приемах.
Конечно, поход в Большой театр в какой-то степени был связан с демонстрацией благосостояния: те, кто имел возможность, «выводили в свет» драгоценности и вечерние платья. Остальные шили. Я, например, закрывала дефицит тем, что обшивала себя с ног до головы — брюки, юбки, пиджаки, вечерние платья в пол. Так что залы в Большом всегда собирались торжественные.
Любопытно, что особо важных гостей мы могли и не видеть — они сидели в специальной ложе. Но об их присутствии всегда можно было догадаться по разбросанным по залу многочисленным сотрудникам спецслужб — они были в совершенно одинаковых костюмах, и это сразу бросалось в глаза.
В 1980-х правила смягчились: в Большой театр стали пропускать людей в джинсах и кроссовках, а количество вечерних платьев уменьшилось. В 1990-х публика и вовсе стала покидать концертные и театральные залы: ходить туда стало немодным. К счастью, этот период длился недолго.
Сегодня у нас огромный выбор одежды, и в театр возвращаются длинные платья, настоящие театральные сумочки, безумной красоты палантины. Для меня удивительно, что некоторые зрители продолжают переобуваться в гардеробе зимой, притом что никто от них этого не требует. С другой стороны, я их хорошо понимаю: в Большой театр ходишь не каждый день, и, надевая красивое платье, а затем переобуваясь в вечерние туфли, они настраиваются на особенный вечер, на праздник.
Не будем также забывать, что у нас один из самых элегантных залов в мире, и когда его заполняет красиво одетая публика, это всегда атмосфера праздника.
«Оперный дом — странное место… »
Время от времени я вижу очень хорошо одетых людей, которые, продемонстрировав платье, побывав в партере и буфете, быстро теряют интерес к окружающему. Дело сделано, галочка поставлена, и оставшееся время в театре становится для них испытанием: иногда тоска читается на лицах, иногда я ловлю какие-то подтверждающие это фразы. В таких случаях я всегда вспоминаю цитату Вольтера: «Оперный дом — странное место, куда собираются по определенным дням, не зная, зачем, и считая хозяина страшной занудой». Сегодня в этом плане мало что изменилось. И, да, те, для кого Большой театр своего рода обязательный к посещению модный клуб, как правило, встречаются среди посетителей партера.
Другой вопрос, что процент таких зрителей невелик, а сам партер сегодня может быть очень пестрым и разнообразным: кто-то демонстрирует платья в пол, для кого-то дресс-код укладывается в определение «чисто и опрятно». И в этом плане мы ничем не отличаемся, например, от «Гранд-опера», куда приходят и в вечерних платьях, и в более демократичной одежде.
Минуя гардероб
К счастью, гардероб в нашем театре работает практически весь сезон. «К счастью» потому, что во многих странах, например в Королевской опере в Дании, он не является чем-то обязательным. Там на спектакль спокойно приходят со своими куртками, рюкзаками и размещают их в ногах, развешивают на спинках кресел. Возможно, это проявление свободы, но лично я ощущала собственную несвободу, когда сидящие сзади люди помещали на мое кресло одежду, и она меня буквально выдавливала. Некоторые зарубежные визитеры Большого театра тоже удивляются, когда их просят оставить в гардеробе пальто и рюкзак, а перед входом в зал — бутылку воды.
Причем мы сегодня не можем не пустить кого-то в зал, как 40 или 50 лет назад. У нас нет на это юридического права. Тем более что ни один театр, в том числе наш, не указывает на билете специальный дресс-код — это вопрос личного выбора зрителей.
Но я, конечно, не говорю, что пренебрегать дресс-кодом и гардеробом какая-то общеевропейская привычка. В Берлинской государственной опере, «Ковент-Гардене» или парижской «Гранд-опера» в целом всегда собираются красивые залы.
Седые головы в партере
Чем отличаются московские залы, в том числе партер Большого театра, так это более пестрым возрастным составом. Здесь у вас не возникает ощущения, что в театр ходят только представители старшего поколения. Если сравнивать с многими западными театрами, кроме, наверное, Берлинской и парижских опер, в среднем залы в Большом значительно моложе. Например, в оперном театре в Цюрихе практически весь партер сплошь седые головы. Да, там много достойно одетых людей в вечерних туалетах и бриллиантах, но в основном это представители поколения за 60. Очень пожилая публика и в «Ковент-Гардене», и в «Ла Скала». И это одна из серьезных проблем в Европе: аудитория оперных домов, к сожалению, стареет. То же происходит в «Метрополитен-опера».
Многие западные коллеги часто спрашивают, чем мы привлекаем молодежь. Я отвечаю: делаем спектакли, которые интересны всем. Но мы точно не собираемся ставить дайджесты — упрощенные варианты классических постановок для привлечения молодого зрителя. На Западе такая тенденция уже есть. Например, там стали создавать адаптированные редакции для детей, которые иногда разыгрывают в фойе театров. Я не считаю это правильным: мы должны приучать детей и молодежь к оригиналам. Да, «Лебединое озеро» идет три часа, в нем много музыки и танцев, и все это весьма отличается от компьютерных игр, но его укороченный вариант — это точно не выход. Недавно мы поставили большой спектакль для семейного посещения — «Сказку о царе Салтане». Специально, чтобы родители могли привести детей, показать им, на какие чудеса способен театр, и заодно познакомить их с замечательной музыкой Римского-Корсакова. Это как с литературой: уж если перед тобой лежит толстая книжка, ее надо прочитать от начала и до конца.
Билет на балет
На наших общеевропейских собраниях мы с коллегами часто обсуждаем ценовую политику: оперное искусство всегда было и остается дорогим. Например, заплатив 180 фунтов за билет в «Ковент-Гарден», вы будете сидеть где-то на уровне люстры, а за премьерный спектакль можно отдать и 500 фунтов. Правда, «Ковент-Гарден» совсем особый случай: в Англии нет большого государственного патроната, как в других европейских странах (государство покрывает всего 30% затрат), и его дирекция вынуждена компенсировать реальные расходы на постановки, устанавливая высокие цены.
Мы в Большом всегда стремимся соотносить цены с возможностями московского зрителя. Например, стоимость билетов на Новую сцену на порядок ниже, чем на Историческую, и не потому, что продукт там хуже: просто хотим, чтобы к нам чаще ходили. Да, есть устоявшееся мнение, что высокая цена создает театру особый имидж. И в стоимость билетов на Историческую сцену мы действительно закладываем то, что часть публики приходит на люстру и занавес, на особую атмосферу и большие известные балеты. Но, поверьте, это влияет на цену не до такой степени. Билеты в Большой театр доступнее, чем во многие оперные дома Европы. И у нас много посетителей, которые ходят к нам годами, пусть не так часто, но регулярно.
Понимая, что цены на билеты остаются достаточно высокими для большинства молодых, мы придумали специальную программу: на несколько спектаклей в сезоне, в том числе на новые постановки, мы продаем билеты только лицам до 25 лет — по паспортам. И в эти дни у нас набираются очень красивые залы. Наверное, срабатывает все тот же унаследованный с генами код: поход в театр — особое событие.
«Бабуленьки» и мужчины в районе 50
Многие родители начинают приводить детей на оперу и балет в очень раннем возрасте. С одной стороны, это замечательно: они стремятся дать им все, в том числе показать лучшие классические постановки. С другой — иногда нам приходится отбиваться и объяснять, что, например, четырехлетнего ребенка рановато вести на «Лебединое озеро». Введенное сейчас ограничение связано не с тем, что на сцене будут показывать нечто неприличное, а в первую очередь с особенностями детской психологии. Сможет ли ребенок высидеть несколько часов, воспринять драматургию спектакля? Ведь, создав неправильное первое впечатление, можно получить обратный эффект и надолго отвадить ребенка от театра.
Также у нас по-прежнему активна женская часть зрителей. Есть, например, категория, которую мы любя называем «бабуленьки». Да, они забираются на третий-четвертый ярус, да, им, скорее всего, приходится выкраивать деньги на билеты, но они ходят регулярно, всегда очень достойно выглядят и стараются не пропускать ни одной премьеры.
Интересный факт выявило недавнее социологическое исследование: оказалось, что большой сегмент зрителей на оперных спектаклях — успешные мужчины в районе 50. Причем они приходят без спутниц: одни или в мужской компании. Мы думали, с чем это может быть связано: возможно, им не хватает в повседневной жизни ярких эмоций.
Каждый год 31 декабря
Любой «Щелкунчик» в Большом — безумно красивая история: это потрясающе одетые малыши, элегантные родители, платья в пол, костюмы, драгоценности. И так было даже в 1990-х, когда мы наблюдали отток публики. Для части москвичей «Щелкунчик» — определенный ритуал, свои отношения со сказкой Гофмана, музыкой Чайковского, Новым годом. Есть известная шутка, что кто-то 31 декабря ходит в баню, а кто-то всеми силами стремится попасть на «Щелкунчика». За любые деньги, хотя бы на приставной стульчик. Если не в Большой, то в Музыкальный театр Станиславского и Немировича-Данченко…
В Большом театре нет такого грандиозного открытия сезона, как, например, в «Метрополитен-опера» — с красной дорожкой и торжественным ужином. Зато есть «Щелкунчик», на который ходили и будут ходить. Причем не только в Москве, но в любом другом городе: потому что другого такого спектакля — волшебного и сказочного — у нас просто нет.
Фото: Светлана Постоенко