В издательстве «Новое литературное обозрение» вышла книга «Демонтаж коммунизма: 30 лет спустя», где собраны статьи политологов и экономистов, анализирующие современную ситуацию на постсоветском пространстве.

«Москвич Mag» публикует фрагмент книги — главу, написанную экономистом Евгением Гонтмахером.

Поколенческий сдвиг и уроки постсоветского тридцатилетия

Мне бы хотелось взглянуть на уроки 30 лет, прошедших с падения коммунистической системы, с точки зрения межпоколенческих изменений.

В 1989 году в странах Восточной Европы, а затем, в 1990–1991 годах, в СССР мотором всех поистине революционных изменений были в основном люди среднего возраста, которые выросли — а многие и сделали карьеру — при советской власти. Возьмем, например, отца глобальной антикоммунистической революции, руководителя польской «Солидарности» Леха Валенсу. Он родился в 1943 году. Вацлав Гавел, символ «бархатной революции» в Чехословакии, родился в 1936 году. Начавший демократические реформы в Венгрии Миклош Немет появился на свет в 1946 году. Ион Илиеску, сменивший на позиции лидера Румынии диктатора Николае Чаушеску, хотя и родился в 1930-м, но вошел во взрослый возраст уже при послевоенных коммунистах.

А если говорить о странах постсоветского пространства, то там практически все новые лидеры — и демократические: Борис Ельцин, Станислав Шушкевич, Леонид Кучма; и авторитарные: Нурсултан Назарбаев, Ислам Каримов, Гейдар Алиев, Сапармурат Ниязов — прошли мощную школу советской номенклатуры. Это не могло не отражаться на их мировоззрении. Как и всякие неофиты, они пытались быть «святее папы римского» с точки зрения их высказываний и декларируемых намерений. Отсюда — я говорю пока о лидерах республик, возникших на развалинах СССР, — демонстративное обращение к религии (в том числе и в личном плане) и внешняя политика в стиле «чего изволите?» не только по отношению к США, но и, в случае новых государств Центральной Азии, по отношению к Китаю и Турции.

Таким образом, и в Восточной Европе, и на постсоветском пространстве пришедшие к власти люди оказывались, как правило, в неудобной для них позиции: с одной стороны, весь жизненный и профессиональный опыт связан с прошлым, а с другой стороны, нужно молниеносно реагировать на колоссальные вызовы перехода к будущему. Есть примеры, когда это поколение с такими вызовами в целом справилось. Это произошло прежде всего в Польше, Чехословакии (затем — Чехии и Словакии), Хорватии, Словении, республиках Прибалтики, Болгарии и Румынии. Там взяли четкий курс на вхождение в европейское цивилизационное пространство и довольно быстро добились этого, войдя в Евросоюз и НАТО.

Остальные кейсы оказались не столь удачны, что связано с намного более протяженной историей деспотии в Российской империи и ее наследнике — Советском Союзе.

Борис Ельцин, рожденный в 1931 году и сделавший блестящую карьеру в КПСС, объявив себя демократом, смог возглавить новую Россию и начать радикальные реформы начала 1990-х. Но его сменщик — Владимир Путин, 1952 года рождения—поначалу пытался продолжить прежний курс. Но уже через несколько лет стал разворачивать страну обратно — в позднесоветскую эпоху. Конечно, он не собирался точно копировать все тогдашние замшелые порядки, но идеологическая цензура, подавление политических оппонентов, навязчивая государственная пропаганда и огосударствление экономики за 20 лет его руководства страной стали очевидными. В каком-то смысле, как мне представляется, Владимир Путин следует образцу ГДР, где он несколько лет работал. Эта модель, отвергающая откровенную советскую дикость и построенная на имитациях демократии (вроде бы многопартийная система, вроде бы есть и мелкая частная собственность), но скованная жестким авторитарно-тоталитарным обручем, судя по всему, ему очень понравилась на фоне тогдашнего эсэсэсэровского застоя.

Еще один пример советского ренессанса — Беларусь. Александр Лукашенко, родившийся в 1954 году, восстановил практически все — вплоть до флага и КГБ. Он единолично правит страной почти 25 лет и не собирается уходить в отставку.

Сложнее ситуация в Украине. Первым президентом стал (как и в России) видный коммунистический аппаратчик Леонид Кравчук, родившийся в 1934 году. Его сменил бывший «красный директор» Леонид Кучма (1938 года рождения). При нем в Украине окончательно оформился «олигархический» капитализм, который, конечно, не был похож на позднесоветские порядки, но не обеспечивал (и не хотел этого) реальную демократию и настоящую свободу предпринимательства. В результате протеста против такого положения к власти пришел Виктор Ющенко (1954 года рождения), который так и не смог переломить ситуацию. А уж при Викторе Януковиче (1950 года рождения) «капитализм для своих» укрепился окончательно. Петру Порошенко (он родился в 1965-м), который принадлежит, казалось бы, к другой возрастной когорте, чем все его предшественники, тоже не удалось, несмотря на огромный мандат доверия, выданный ему в 2014 году, переломить ситуацию. Видимо, сказывается то, что как личность он сформировался еще в советскую эпоху. Поэтому, скажем забегая вперед, украинское общество с таким энтузиазмом избрало следующим президентом Владимира Зеленского, 1978 года рождения, чья юность и молодость пришлись уже на постсоветскую эпоху.

Среди других постсоветских республик почти такой же, как Украина, путь проделала и Молдова, пройдя этапы и «рывка в Европу», и «олигархического капитализма». Затем последовало президентство Игоря Додона, явно ностальгирующего по эсэсэсэровским порядкам, несмотря на 1975 год рождения. А в самом конце 2020 года новым руководителем страны стала проевропейская Майя Санду, родившаяся в 1972-м.

Среди республик Южного Кавказа есть еще более характерный пример — Азербайджан, где сформировалась, по сути, наследственная и единоличная система управления страной. Нынешний «президент», Ильхам Алиев, родился в 1961 году. Это, конечно, не калька с позднего Советского Союза, а отсылка к еще более старым временам ханств и эмиратов, что доказывает опыт Туркменистана, Таджикистана, Узбекистана и Казахстана. Впрочем, в двух последних странах, судя по всему, вторые по порядку президенты (Шавкат Мирзиеев, 1957 года рождения, и Касым-Жомарт Токаев, 1953 года рождения) пытаются действовать в стиле Михаила Горбачева, пытаясь придать существующим в их странах порядкам «человеческое лицо». Но, конечно, ни о какой либеральной демократии в этих случаях речи не идет.

Особняком стоят Грузия, Армения и Кыргызстан. Первые постсоветские лидеры этих стран (Звиад Гамсахурдиа, Левон Тер-Петросян и Аскар Акаев) никак не были связаны с коммунистической номенклатурой. Более того, Гамсахурдиа и Тер-Петросян были ее открытыми противниками в советские времена; в этом они походили на Вацлава Гавела. Но им на смену быстро пришли более консервативные лидеры типа Эдуарда Шеварднадзе. Правда, и они быстро были сметены с политической арены революционными волнами. К власти пришли (по крайней мере в Грузии и Армении) люди другого, постсоветского поколения: Михаил Саакашвили (1967 года рождения) и Никол Пашинян (1975 года рождения). И даже последующий уход Саакашвили практически никак не повлиял на суть внутренней и внешней политики Грузии.

Что же мы видим в итоге, если посмотреть на прошедший с 1989 года период преобразований в Восточной Европе и на постсоветском пространстве с поколенческой точки зрения?

Поколение, сформированное в коммунистическую (советскую) эпоху и пришедшее — совершенно неожиданно для него — к власти:

1) по многим пунктам многое сделало для вхождения этого региона в европейское цивилизационное поле. Это прежде всего создание в Восточной Европе институтов демократии, рыночной экономики, правового государства, вступление в Евросоюз и НАТО. Однако при этом в последние годы виден явный откат (без подрыва уже созданных основ, которые, видимо, стали незыблемыми) в Польше и Венгрии. Обе эти страны возглавляют люди, которые во времена социализма были его открытыми противниками: Лех Качиньский состоял в «Солидарности», а Виктор Орбан, занимаясь наукой, в 1989 году стажировался по стипендии Джорджа Сороса в Оксфорде. Их нынешнее противостояние целому ряду основ европейской жизни (независимость судебной системы, СМИ и т.п.) связана, очевидно, не с ностальгией по советским временам, а скорее с недовольством, вызванным распределением ролей внутри Евросоюза;

2) но по многим пунктам и затормозило поступательное, европейски ориентированное движение практически во всех странах бывшего СССР. Более того, в некоторых из них произошел откат к феодальным, средневековым порядкам.

Можно предположить, судя по проведенному выше анализу, что это хорошо коррелирует с наличием (или отсутствием) опыта жизни внутри или вне позднесоветской номенклатуры большинства лидеров прошедшего 30-летия.

Однако демография — неумолимая вещь. За 30 лет первая посткоммунистическая правящая элита постарела ровно на этот срок. Но в значительном количестве случаев, несмотря на смену лиц, она остается у власти, действуя на основе своих эклектических представлений, построенных на смеси позднесоветских и своеобразно понимаемых демократических установок. А это входит в острое противоречие с новыми вызовами уже не прошлого, а нынешнего, XXI, века. Может ли выход из положения состоять в осовременивании нынешней престарелой элиты? Даже если теоретически это возможно, то на практике едва ли осуществимо — хотя бы по медицинским соображениям: пожилые люди чаще болеют, в том числе хроническими недугами, которые зачастую окончательно не излечиваются; да и смертность среди людей поколения 60+ все-таки выше, чем среди тех, кому 40–45.

Поэтому сейчас нас со всей неизбежностью ожидает не только смена поколений в чисто демографическом смысле, но и, очевидно, приход к власти людей с иным жизненным опытом, не замутненным коммунистическим/советским прошлым.