Пассажирам этой гигантской тройки, летящей с огромной скоростью по московским закоулкам, бульварам и проспектам, бывает сложно смириться с ее крутой траекторией. Но возможен ли в нашем положении хотя бы малейший выбор?
Я родился в Москве в конце перестройки и в 1996-м пошел в первый класс. Воспоминания о тех годах для меня как сладкий сон. Вопреки расхожему мнению в спертом московском воздухе 1990-х я не замечал ничего особенно «лихого». Да, иногда у родителей пропадали старые знакомые, а потом мы отправлялись к ним на похороны, инфляция скакала, как Конек-горбунок, в городе было экстремально много бомжей, наркотики продавались на каждом углу. Вдыхая «березово-спрайтовые» ароматы постсоветской Москвы, я ездил на показы абстракции в только что открывшиеся галереи, некоторые из которых располагались в старых особняках на Бульварном — родители тогда трудились в сфере современного искусства. Фуршетик с шампанским (мне, ребенку, бывало, наливали полбокальчика), общение с известными телеведущими, красные, синие, зеленые хаотические круги на полотнах с высохшей краской, иностранная речь. В 1997 году мы с одноклассником в сопровождении родителей поехали на «Горбушку» за компьютерными играми. Тогда «Горбушка» была еще «классической», постсоветской, с мириадами ларьков, уходящих за горизонт. Помнится, мы взяли Need for Speed и «Герои меча и магии», а на сладкое — квест «Братья-пилоты». А перед этим мы с другом позавтракали в старой советской «Шоколаднице» — те самые блинчики с расплавленным шоколадом и орешками, классический советский сервис. Через полгода «Шоколадницу» закрыли, устроив на ее месте японский ресторан, а потом возродили старое заведение. В 1990-х же в русской музыке наметилась новая волна: «Мумий Тролль», «Маша и Медведи», «Чичерина» — и эти звуки сливались для меня в безумную какофонию Москвы 1990-х.
В нулевые город поменялся — он стал более, что ли, формализованным. Появились нормальные кинотеатры и кафе, но все это — в рамках лужковского стиля, его гигантомании и «крепкой хозяйственности». Помните, как выглядел парк Горького до его трансформации Сергеем Капковым? Для меня это наглядный символ Москвы тех лет: с монструозными американскими горками, неухоженными туалетами, дорогой сахарной ватой, но при этом общим ощущением величия столицы и небывалой в наши дни безмятежности, когда события в городе происходили сами собой, предсказуемо, без суеты, и каждый примерно понимает, какое место он занимает в пищевой цепочке — или уже его вполне себе занял. Некоторые говорят: «сытые нулевые», и в этом есть доля правды. Но для Москвы они были «спокойными». Ни до, ни после нулевых в нашем городе не было такого идеального совмещения благополучия и покоя. Деньги возлюбили тишину.
В 2005 году я, студент исторического факультета МГУ, облюбовал киноклуб «Синефантом», где проходили премьеры режиссеров новой российской волны — Федорченко, Хомерики, Бакурадзе, Руминова — и проводились экспериментальные показы. Фестиваль «Изолента» собирал картины, снятые на мобильные телефоны (нужно ли уточнять, как могли выглядеть фильмы, снятые на мобильники в середине нулевых?), «Трома-фестиваль» привозил в Москву короля мирового треш-кино Ллойда Кауфмана. Кумир моей юности рассказывал любителям артхауса, как найти деньги на дичайшие киноленты с фонтанами крови и взрывающимися головами из тыквы. Годом раньше на ММКФ приехал сам Квентин Тарантино. Помню, меня тогда поражало, как близок стал к нам цивилизованный мир, мы почти стали его полноценной частью.
В конце нулевых в Москве (доллар по 25–30) все занимались безудержным потреблением. Концерты, автомобили, шмотки, мебель, посуда, поездки в Европу, каждую неделю обязательная «Икея» или другой торговый центр. Погоня за благами захватила даже пенсионеров, которые апгрейдили себе пальто, очешники и телевизоры. Ощущение от того времени в Москве — предельная сухость, атомизированность. Когда капитализм захватывает сердца, люди становятся равнодушнее друг к другу. Сергей Минаев выпустил «Духless», Сергей Полонский орал в переполненном клубе: «У кого нет миллиарда, могут идти в жопу!»
Привычные до этого брежневские горизонты Москвы преступно, по мнению многих, исполосовали башни «Москва-Сити». Мы вдруг оказались в городе, для которого прошлое имеет сугубо прикладное, функциональное значение, и если оно не отвечает новым требованиям, от него можно спокойно взять и отказаться. С появлением «Сити» Москву стало проще ассоциировать с Мордором ее многочисленным ненавистникам из провинции — обновленная фактура города стала к этому, несомненно, располагать.
История современной Москвы удивительно ровно делится на декады. Проправив два десятилетия, Юрий Лужков освободил пост мэра в 2010-м, и началась эпоха Собянина. Новый мэр заявлял себя через пресловутый «капковский ренессанс». Началась эра хипстерской Москвы, открылись первые антикафе, пошел бум гастрономии, разрастались фудкорты, дорогой сердцу выщербленный местами асфальт уложили идеальной плиткой, собак стали нарядно стричь и пускать в продуктовые магазины, наружную рекламу и троллейбусные контакты убрали, вдоль Тверской высадили липовую аллею… Если раньше в парках гуляли мамаши с колясками и «пивные» скуфы, теперь они оказались заполнены молодежью, которая устраивает пикники, рубится в пинг-понг и теннис и настырно внимает саксофонному джазу.
Неоновый свет Noor Bar, расслабленные рейвы в Blanc, фестивали средиземноморских вин — стерильные, герметичные формы досуга постепенно вовлекли московский средний класс. Москва унифицировалась, все стало как везде — как в Будапеште, Берлине, Стокгольме. Некогда знавшая себе цену столица, местами коварная и агрессивная (именно про такую столицу Александр Зельдович снял в 2000 году фильм «Москва»), вдруг трансформировалась в среднеевропейскую шавку, увлеченную карьерными перспективами и открытием очередного арт-кластера на месте заброшенного завода. Если в нулевые Москва обуржуазилась, в десятые она пошла по пути безоглядного мещанства. «Давайте два тыквенных латте на безлактозном и еще большой краб-дог с черной икрой. Если можно, присыпьте позолотой». — «С вас три тысячи пятьсот, по карте?» — «Оплачу Apple Pay».
В последние два-три года мещанства в городе поубавилось — благодаря политическим обстоятельствам из города ушли многие бренды, да и денег на случайные траты стало меньше. В начале СВО возникало даже ощущение, что из города совсем ушла жизнь, энергия. Действительно, как мы будем теперь существовать без концертов западных звезд, «Мстителей», «Мишлена» и Balenciaga? В меню наверняка останутся только Шаман и Стас Михайлов, военные парады, а также пирожки с требухой. Теперь, осенью 2024-го, стало очевидно, что выживать нам удается, и местами даже неплохо. Да, в Москву больше не приезжает на гастроли Metallica и на программу Московского кинофестиваля без слез не взглянешь. Но появились новые российские бренды, андерграундные клубы, город окончательно захватили рюмочные и безумный корейский рамен. У молодежи вновь стало модным знакомиться вживую, в кафе и в парках. Тяжелые времена сближают: люди стали терпимее и демократичнее, начали больше интересоваться друг другом, изучать свои корни, погружаться в эзотерику и духовность.
Эти оптимистические симптомы не отменяют сильной усталости, которую вызывают у москвичей стремительные изменения в городской среде. Более или менее за одно поколение в Москве три раза произошли коренные смены парадигмы; для многих они стали драмой, тектоническим сломом. Не вписывающиеся в новые реалии москвичи ушли во внутреннюю эмиграцию: гараж, дача, Агата Кристи, блог Михаила Хазина. Совсем не нашедшие себе здесь места уехали за границу, из Москвы вымывается художественная интеллигенция, возмущенная коммерциализацией города и заниженным культурным уровнем москвичей.
Год за годом меняется внешняя оболочка Москвы, ее облик — часто не в лучшую сторону. За свою жизнь я успел продолжительное время провести в пяти районах Москвы, и три из них успели измениться до неузнаваемости. Дом, в котором я провел детство, снесли по программе реновации, на его месте поставили бездушные высотки, небольшие парки, расположенные рядом, совсем ужались из-за точечной застройки. Там, где мы в подростковые годы мило выпивали за гаражами пиво, теперь находится новая станция метро и бычки бросают мимо урны. Место, где прошло мое первое свидание, в наши дни стало подземной парковкой. Ностальгические воспоминания в Москве заливают бетоном, а сверху громоздят конструкции из сплава стекла и металла.
И ведь жестокая трансформация коснулась не только спальных районов. Когда я иду по центру и вижу, как на месте исторических зданий вырастают уродливые ТЦ и БЦ, например в Замоскворечье, на «Курской», или в районе Полянки, фантомные боли угнетают сознание. А многие еще спрашивают, почему из города уезжают коренные москвичи. У меня самого частенько возникает желание переместиться в Питер, где к архитектурному наследию города относятся куда лучше, да и жизнь в целом спокойнее.
Но Москва, как известно, слезам не верит, а соплежуев и зануд с удовольствием изгоняет. Но не в Тбилиси, не в Бангкок и даже не в Питер: «В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов» — туда, где не существует круглосуточной доставки и модные шоурумы в дефиците. Жалуйтесь там до бесконечности, что в меню отсутствует кофе на безлактозном.
Многие знакомые, уехавшие из Москвы в последние два года, сейчас нехотя возвращаются обратно, поняв, видимо, что такого средоточия комфорта, удобной логистики и всевозможных связей они не найдут нигде. В Москве не просто «все удобно», оно все еще и «родное» — эти два параметра задают в городе мощнейшее магнитное поле, или, используя термин ядерной науки, магнитную ловушку, которая мешает нашим бренным телам выбираться за пределы Москвы чаще чем пару раз в год, когда надо скоротать небольшие отпуска. Можно также использовать аналогию с паутиной и пауком, но она слишком мрачная. Волей-неволей мы оказались в московской западне, и бог его знает, на какой еще срок.
В один прекрасный день ты осознаешь, что в твоей жизни, собственно, почти ничего, кроме этого города, нету: кроме уютных московских встреч, любимых баров, рассветов на Воробьевых, той самой лавочки в Нескучном саду, но также и «потно-селедочного» аромата в час пик в метро, хмурых ноябрьских утр, стресса, перманентных лицемерия и дороговизны. Примерно как с отношениями: в комплекте идет многое, как хорошее, так и не очень. В конце концов остается с этим своенравным городом только смириться; это последняя стадия принятия, после которой вам, вероятно, станет сильно легче.