— Просто женщина должна понять, что детей надо рожать много. Семья должна быть большая. Потому что кто о тебе позаботится в старости? Кто будет работать, пока ты отдыхаешь? Вот и Ирку свою я прям заставлял, прям бил и душил, чтоб она рожала. Так ей и говорил, что убью, если не родит мне.

— Просто ваше поколение не помнит, что Харьков был русским городом. А я помню очень даже хорошо. Я тогда была молодая. Все говорили по-русски. Это потом там целое поколение бандеровцев родилось.

— Я ногу сломала. Вешала белье, а там доска стояла. Я что-то не поняла сама, как вышло, просто упала как-то неестественно. Короче, перелом. Потом что еще из новостей? Кота кастрировали наконец-то. Сидим вместе дома с ним. Я без ноги, а он, можно сказать, без яиц. Непонятно, кому хуже.

— Скоро все умрем, а он все на дачу свою ездит. Каждые выходные он туда мотается сажать какие-то цветы, крыжовник. Зачем они нужны, эти цветы? Кого ими прокормишь? Кого ими удивишь? Аллу Пугачеву?

— Николай I два метра был ростом. Самый высокий царь. Да и хрен с ними, с этими царями, я тебе скажу. Вот и вся тебе отечественная история.

— Я думала как? Школу закончу и все. А она не заканчивается. Сначала Ника в школу пошла — я чуть не удавилась со всеми этими попами и работниками их балдами, а теперь, получается, Захар пошел. А я все. Я уже наизусть знаю письмо Татьяны, а теперь буду знать и письмо Онегина. Так что тогда не выучила — потом выучишь по-любому.

Мама с маленьким ребенком:

— Ну что ты плачешь? Не плачь. Сейчас мама купит пиво папе, и мы пойдем домой.

— Моя мама вообще гроза района была. Ее ничто не останавливало. А как-то она узнала, что я тусуюсь тут в местном баре. Мне тогда еще не было 18. Хороший такой бар был, известный «на районе». И что ты думаешь? Нет, она меня не отругала, а она пошла просто и добилась, чтобы этот бар закрыли. Вот такая она у меня была решительная женщина!

Два клерка на бизнес-ланче в ресторане в Камергерском:

— Смотрите, Иван Николаевич, цены демократичные!
— Какие? Думай, прежде чем говорить.

— А с погодой в Москве что-то не очень понятное. Я все зимние и осенние вещи перестирала, убрала на антресоль. И что? Холодно стало резко. Я опять достала ботинки. Пошла на работу. Через день жара. Опять убрала и помыла. Опять холодно. Порошок только трачу, получается.

— Это было где-то начало двухтысячных, я отправила Варю в палатку местную за соком и за водичкой. И сказала, что, мол, хочешь, купи себе ириску «Меллер» заодно. И вот приходит мой ребенок с бутылкой пива. Продавец нерусский был и перепутал «Меллер» и «Миллер».

— Крыса, блин, научилась открывать клетку.
— Ты уверен?
— Ну я не открывал ей. И никого больше не было у меня в эти дни. Значит, она сама.
— Ну это эволюция, наверное.
— Да нет, революция тогда уж.

— Она тупая и безмозглая. Она даже в документе написала «Улица 26 Пакинских комиссаров».
— Ну описалась. Со всеми бывает.
— Да я ее спросил: «Елена, вы знаете, кто такие эти самые 26 бакинских комиссаров?» Она говорит: «Не знаю». Я говорю: «Откройте интернет и посмотрите». А она стала вводить в поисковой строке «пакинские комиссары». Господи, ну где их учат-то вообще?

— А я в школе когда работала, то больше всего завидовала физручкам. Они на все совещания школьные приходили в спортивном костюме со свистком, и им никто ничего не мог сказать!

— У нее еще дома просто завалы каких-то вещей. Книги, шмотки, стулья какие-то разобранные. Вазы в коробках. И с потолка свисает какой-то шнур. Просто веревка с хвостиком висит на том месте, где должна быть люстра. А потом оказалось, что у нее была кошка, которая играла с этим шнурком. А потом кошка умерла, а шнурок так и остался. Ну, чтоб ты понимала, кошка умерла лет десять назад. И все так вот у нее.

— Я ем, и я счастливая, когда я ем. А люди, которые сидят на диетах — они просто не знают, что такое счастье.

Иллюстрация: Натали-Кейт Пангилинан