Через неделю, 3 июля, снова откроется для посетителей Третьяковская галерея. Вот что мы успели подслушать еще до того, как ввели режим ограничений.
В очереди на вход:
— А что за выставка-то?
— Да для детишек. Сказки там.
— А чего взрослые одни тогда?
— Мы вот за этой женщиной стояли в серебристом пуховике.
— Ой, ну конечно! Вы мне тут девяностые годы не включайте!
— Маш, не надо баловаться.
— А то что?
— Так, а что за разговоры это у нас?
— Нет никаких разговоров. Я вообще стою, вот ступеньки хочу сломать, но передумала.
У картины Васнецова «Витязь на распутье»:
— Что написано на камне?
— Мам, ну откуда я знаю? Это сто лет назад написали!
Около инсталляции «Ледниковый период»:
— Ой, смотри. Это что такое?
— Зачем зайка в шубе? (Задумчиво.) И зайка ли это?..
— Это все ипостась женщины. В самом конце это когда уже 70-летняя матерая стервозина.
Молодая пара у инсталляции «Михал Михалыч спит»:
— Так, а это у нас кто? Это медведь Балу?
— Русские сказки, Свет, какой Балу?
— А, да. Где приписка-то? А, Михаил Михайлович это.
— Хорошо не Владимир Владимирович…
— Маша, ну ладно дети туда лезут наверх, ну а ты куда? Баба сорокалетняя!
У картины Васнецова «Ковер-самолет»:
— Я вот в детстве думал, что наш ковер из гостиной тоже летает. Просто его прибили…
У картины Васнецова «Бой Добрыни Никитича с семиглавым Змеем Горынычем»
— Какой змей, смотри! Добрыня Никитич его побеждает! Давай посчитаем, сколько у него голов?
— Раз… Два… Три… Пять. Нет… Раз, два, три… Пять. Да ну, все головы убить? Жестоко.
У инсталляции Марии Трегубовой «Смерть Кощея»:
— Вспоминаем, Полина, это что?
— Не знаю.
— А по жопе если?
— Игла!
У инсталляции «Меч Кощея Бессмертного»:
— Сережа, это что?
— Меч.
— Чей меч?
— Кощея Бессмертного. (Думает.) Не мой, в общем… (Плачет от сожаления.)
У картины Васнецова «Царевна-Лягушка»:
— Ну, из какой сказки? Кто помнит?
— Из любой.
— Ну как из любой? В какой сказке она танцевала и чудеса делала?
— «Снежная королева»!
У картины Васнецова «Баба-Яга»:
— Мам, а все-таки тоже надо нам ступу с метлой, чтобы быстро ездить везде. И папе тоже.
— Ногти у нее смотри какие. Страшные, видишь?
— Да.
— И зубы какие!
— Да.
— И волосы.
— Ну это же не настоящая Баба-яга, да?
— Почему не настоящая? Настоящая.
— Почему голая она тогда?
— Она не голая. Это сарафан у нее красный. Видишь?
— (Разочарованно.) Да ну.
У инсталляции Марии Трегубовой «Золотая Рыбка»:
— О-о-о-о-о, ма-а-а-ам! Ры-ы-ыба!
— Золотая рыбка, да!
— Больша-а-а-а-ая!
— Большая, да, помнишь, старик рыбку поймал и что попросил у рыбки?
— Не по-о-омню!
— Помнишь, сказку читали?
— Да-а-а!
— Что там он попросил у рыбки?
— Он… попросил… Он… В туале-е-е-ет!
В гардеробе
— Не помню, какой у нас там номер был, ну посмотрим. Так, Витя, не отходи от меня. Так, а что-то я не вижу там наших вещей… Так. Интересно.
— Так унес, наверное, кто-то!
— Кто унес?
— Унес. Серый Волк унес.
— Я больше просто не буду ходить с тобой никуда. Я думала, что ты взрослая. А ты не взрослая! Ведешь себя как маленькая.
— Я не маленькая. Я вон какая высокая! Видишь? Выше всех была тут!
На выходе
— Хотя бы пять минут можешь постоять спокойно? Что ты как обезьяна себя ведешь? Уже все нервы мне истрепал!
— Я не трепал!
— Будешь с бабушкой сидеть, значит!
— (Испуганно.) Нет! Мам, только не с бабушкой!
— И никакого телефона! (Быстро идет вперед.)
— Ну ма-а-ам! (Бежит за ней.) Нет, пусть с бабушкой, пусть! Мам, пусть с бабушкой, но с телефоном! Мам, пусть с бабушкой!
Выставка «Русская сказка» будет работать до 13 сентября.
Фото: Юлия Захарова/ГТГ