Таблички проекта «Последний адрес» уже больше двух лет регулярно исчезают с фасадов московских домов. Их то выкорчевывают вместе с шурупами, а то и вовсе вырывают с куском стены. На месте сорванных металлических знаков стабильно появляются их бумажные ламинированные копии, а потом, когда снимают и их, копии копий. «Опять сняли — опять повесим» — таков девиз людей, которым небезразлична судьба табличек с именами репрессированных москвичей. Для них это противостояние давно стало рутинным.

Сотрудник «Последнего адреса» Оксана Матиевская сразу инструктирует нас на случай появления провокаторов, регулярно срывающих экскурсии. «К сожалению, такие эксцессы бывают. Нам остается просто не вступать в перепалку».

Наш маршрут пролегает по адресам в районе Гоголевского бульвара. Первая точка экскурсии — легендарный дом-трилистник, построенный по проекту творческого лидера рационализма Николая Ладовского в начале 1930-х. На угловой стене здания — девять коричневых полосок со следами истлевшей бумаги. Сперва я приняла их за пластиковые крепления, но оказалось, что это наслоения двустороннего скотча, на который много раз клеились таблички.

«Изначально мы вешали здесь памятные знаки в несколько заходов, по мере поступления заявок. Когда началась эта борьба с табличками, сначала сорвали стальные. Тогда мы повесили картонные. Потом они тоже исчезли, и мы каждый раз вешали новые на прозрачный двусторонний скотч», — рассказывает Оксана.

Сейчас бумажные копии висят в арке дома-трилистника. В годы сталинских репрессий здесь были расстреляны больше десяти жильцов, но табличек всего пять. Иногда бывает, что репрессировали 20 жильцов, а табличек только две, потому что поступили две заявки, говорит Матиевская. Заявителями чаще бывают родственники репрессированных, но не только они: «На Доме иностранного рабочего висят 15 табличек, их повесила учительница истории вместе со своими учениками. Иногда приходят сотрудники какого-нибудь научно-исследовательского института и говорят, что они научные внуки арестованного в 1930-е годы академика, поэтому хотят сделать ему памятный знак. Мы вешаем именно памятные знаки, а не мемориальные доски в ознаменование каких-то заслуг. То есть не сообщаем в них, что человек был выдающимся в своей сфере, только то, что это одна загубленная жизнь, а этот дом — последний адрес, который помнит его свободным».

На табличках «Последнего адреса» всегда указан род занятий человека на момент ареста. Эта строчка обычно многое может сказать о том, кто жил в доме. Жильцами конструктивистского дома-трилистника были преимущественно партийные лидеры, работники НКВД, сотрудники Госплана, выдающиеся ученые и инженеры. Среди репрессированных есть госарбитр, инженер, автотранспортник, писатель и педагог. Педагог Евгения Тихоновна Воскресенская работала в детском саду «Мосторга». Одно время она преподавала русский язык аккредитованному в Москве корреспонденту японской газеты «Асахи». Репетиторство переросло в роман, который продлился недолго, поскольку японец был отозван на родину спустя четыре месяца. Воскресенскую арестовали, обвинив ее в том, что она показывала иностранцу секретные объекты в Москве, имея в виду поездки влюбленной пары на машине. Обвинение в сотрудничестве с греческой и японской разведками легло в основу смертного приговора, и воспитательницу расстреляли в 1937 году.

Следующая табличка в Староконюшенном переулке, тоже бумажная, посвящена медсестре, журналистке и переводчице Варваре Брусиловой, невестке генерала Брусилова. Она обвенчалась с Брусиловым-младшим в 1917 году, вскоре он погиб на Первой мировой войне от рук белогвардейцев за то, что перешел на сторону «красных». Варвара осталась с маленьким ребенком на руках и была арестована в 1922 году за то, что активно протестовала против изъятия церковных ценностей советской властью. Ее должны были казнить, но смертный приговор неожиданно сменили тюремным сроком. Впоследствии ее дважды приговаривали к расстрелу: один раз во время отсидки на Соловках за работу на московский филиал агентства United Press, а затем в сентябре 1937-го, когда пришла разнарядка о зачистке лагеря от антисоветских элементов. На Соловках ей опять заменили расстрел на тюремное заключение, а в 1937-м расстреляли в Медвежьегорском районе Карелии, захоронив тело в братской могиле.

Металлическая табличка Варваре Брусиловой провисела на доме в Староконюшенном чуть меньше года — прошлой осенью прямо во время экскурсии в арку нагрянули представители НОД (ультраправое политическое объединение «Национально-освободительное движение». — «Москвич Mag»). «Они понятия не имели, кто такая Брусилова, хотя эта фамилия им, кажется, была смутно знакома, — рассказывает Оксана. — Мы разошлись, а они еще какое-то время постояли в арке. После этого металлическая табличка пропала».

В большинстве точек экскурсии стальных табличек на стенах уже нет, но в одном из дворов Большого Афанасьевского переулка сохранилось сразу семь штук. Видимо, их спасает месторасположение — место не проходное, за те 15 минут, пока мы стояли во дворе, мимо прошла лишь пара рабочих в оранжевых жилетках. Чем дальше от оживленной улицы, тем больше у памятных знаков «Последнего адреса» шансов на выживание.

Первую табличку установили в 2018 году Яну Вильгельмовичу Альбрехту. Он состоял в Обществе бывших политкаторжан — организации, существовавшей в СССР в 1921–1935 годах. До конца не известно, это ли стало причиной расстрела или же поляк по национальности Альбрехт стал жертвой операции, направленной на ликвидацию всех организаций ПОВ («Польская организация войскова». — «Москвич Mag»). За ним пришли, когда он был на даче — это спасло остальных членов семьи, которые в это время находились в Москве. После ареста Альбрехта его жена устроилась работать посудомойкой в ресторан «Прага» и периодически подвергалась травле, а коллеги говорили у нее за спиной, что она, должно быть, ворует ложки. Вдова Альбрехта боялась ночевать дома, думая, что за ней тоже могут прийти и арестовать вслед за мужем.

Помимо Альбрехта в доме были и другие жильцы польского происхождения — еще троих расстреляли примерно в то же время, следует из скупых, но красноречивых надписей с указанием дат: рождения, ареста, расстрела и реабилитации. Инициатором установки всех семи памятных знаков стал сын Альбрехта — правозащитник Владимир Янович Альбрехт.

На фасаде дома с муралом Булгакова переулке висят две таблички. Одну из них сделала актриса Елена Коренева в память о своем деде, приговоренном к высшей мере за «контрреволюционную деятельность» в 1937 году. Оба памятных знака, как и в большинстве точек нашей экскурсии, бумажные — металлические давно сорвали. «Табличку можно сковырнуть, но нельзя убрать из памяти церемонию установки, — говорит Матиевская. — В некоторых районах их регулярно снимают, и мы сейчас как раз в одном из таких. Еще один — Замоскворечье».

Есть районы-«рекордсмены» по исчезновению табличек, подтверждает Наталья, которая следит за судьбой памятных знаков «Последнего адреса», повинуясь внутреннему убеждению: «На Арбате их отрывают регулярно, там одно из таких недружелюбных мест, особенно дом 51. Если я повесила бумажные копии и они провисели неделю, то это рекорд. Обычно, когда восстанавливаешь, почти сразу срывают, и так по кругу, поэтому это регулярный процесс. В районах, которые подальше от центра, ситуация лучше».

На фасаде доходного дома Иерусалимского патриаршего подворья еще недавно висело девять бумажных табличек, но сегодня там нет даже их. Список репрессированных жителей этого дома очень разношерстный. Есть здесь и инженер-механик Иван Бураго, подозреваемый сперва в шпионаже, затем в антисоветских настроениях, в итоге приговоренный к пяти годам работ в исправительно-трудовом лагере, где он и скончался. Фердинанд Станиславович Красинский-Ладовский, согласно архивным данным, только числился инженером в Наркомате обороны, на самом деле работая агентом советской военной разведки в Польше. В 1937 году он был обвинен в «шпионаже в пользу польской разведки» и расстрелян. Среди репрессированных есть два юриста, руководитель отдела в Наркомате внешней торговли СССР, декан физико-механического факультета Московского университета, счетовод, студент и даже домохозяйка Софья Сергеевна Ким. Сперва ее исключили из партии «за пассивность», а позже обвинили в «шпионско-разведывательной работе» на японцев и «контрреволюционной агитации».

В доме на оживленном Гоголевском бульваре сменилось не одно поколение бумажных табличек. «Это уже стало рутинной практикой — возвращать таблички на место во время экскурсий. Опять сняли — опять повесим», — говорит Наталья, приклеивая на скотч новенькие заламинированные бумажные копии.

Пока экскурсия проходит спокойно, но иногда на мероприятия «Последнего адреса» заглядывают незваные гости, срывая прогулку, а заодно и таблички со стен. Свои действия они снимают на камеру. К «Последнему адресу» часто захаживают активисты движения SERB (ранее известная как «Юго-восточный радикальный блок» SERB, South East Radical Block — националистическая пророссийская политическая группа. — «Москвич Mag»). Впервые они пришли на экскурсию «Последнего адреса» в конце прошлого года, после этого со стены дома в Гагаринском переулке пропали таблички поэтам Осипу Мандельштаму и Сергею Клычкову. В начале этого года активисты движения приехали к «Последнему адресу» на кладбище.

«Чего они хотели?» — спрашиваю я Оксану. «Они всегда хотят одного и того же. Подходят к нам и громко задают один и тот же вопрос, зачем мы проводим экскурсию. Многим кажется, что если им ответить, вступить в диалог, то они сразу все поймут и отойдут. Но происходит ровно наоборот. Они продолжают задавать те же самые вопросы, перебивать, провоцировать до тех пор, пока экскурсия не будет сорвана, о чем они отчитываются потом в соцсетях. До этого еще какая-то организация приходила снимать наши мероприятия, я не знаю, сотрудники они, конкуренты или это вообще параллельная какая-то деятельность. С другой стороны, когда они начали за нами так ходить, о “Последнем адресе” сразу узнали больше людей. Я заметила, что в какой-то момент отпала необходимость каждый раз представляться, говорить, кто мы такие. Появилась узнаваемость, в результате к нам приходит все больше людей, которым интересна эта тема».

Пока Оксана говорит, мы подходим к предпоследнему пункту экскурсии на Гоголевском бульваре, где жил кладовщик Ян Янович Крумин, арестованный «за шпионско-диверсионную деятельность в пользу одного из иностранных государств», а спустя несколько месяцев приговоренный к расстрелу. Заявку на установку памятного знака подала правнучка Крумина, а его дочь давно живет в Риге. Она ничего не помнит об отце, ей было всего четыре месяца, когда его арестовали. Табличка Крумину тоже бумажная.

Такая же ситуация и в доме-коммуне Моисея Гинзбурга. На его фасаде видим восемь бумажных памятных знаков. Инициатором их установки стал один из нынешних жильцов дома Павел Кузнецов, возглавляющий музей архитекторов Константина и Виктора Мельниковых. Среди родных Павла не было репрессированных, но для него было важно восстановить эту часть истории дома и людей, которые в нем жили. Сразу после того как он подал заявку на установку таблички, в «Последний адрес» обратилась внучка одного из репрессированных Евгения Гухман. Пока шел долгий процесс согласования, она искала родственников остальных репрессированных, попутно узнавая много новой информации об их жизнях.

«История любой таблички всегда начинается с заявки, — рассказывает Оксана. — “Последний адрес” — это именно гражданская инициатива, то есть она исходит только от самих граждан, желающих увековечить чью-то память. Установку каждой таблички мы согласовываем с жильцами. Одним из первых таких домов, в который мы пришли с переговорами, был Дом писателей в Лаврушинском переулке, он же один из самых сложных. Мы столкнулись с неоднозначным отношением жильцов. Кто-то нас поддержал, а кто-то был категорически против установки знаков. В 2019 году их все же установили, но у нас появилась традиция — если в доме нет согласия, то мы лучше не будем ничего вешать.

Непросто оказалось и в Доме на набережной — там было очень много репрессированных жильцов, а висит порядка десяти табличек. В какой-то момент на общем собрании дома приняли решение приостановить сотрудничество с ”Последним адресом”, но установленные ранее металлические таблички никто не снял до сих пор».

Однако есть в Москве и дома, жильцы которых сами оберегают памятные знаки и борются с желающими их снять. Один из них — дом №5 на Долгоруковской улице, который неофициально называют Домом вдов. По данным «Последнего адреса», он второй по количеству репрессированных жильцов после Дома на набережной. В Доме вдов до сих пор живут родственники тех, кто был арестован в 1930-е годы, может, поэтому табличкам «Последнего адреса» здесь рады.

«У нас на доме 17 табличек, правда, по словам моей бабушки, это лишь одна десятая из всех, кого тогда арестовали, — рассказывает Александра, три поколения семьи которой жили в Доме вдов. — Наш дом не зря так называли: во время сталинских репрессий отсюда вывезли и отправили по этапу почти всех мужчин».

Жители Вдовьего дома изначально с энтузиазмом восприняли идею увековечить память репрессированных жильцов, поэтому когда металлические таблички сорвали, они сразу же заметили пропажу и сделали новые, картонные. «Среди нас был художник, он сделал макет, мы вырезали их из картона, нанесли тушью имена жильцов, — рассказывает Александра. — Сейчас проще — печатаешь на принтере и все. В какой-то момент их начали срывать через пять-шесть часов после того, как мы вешали, как будто кто-то мониторил, когда они там появляются. Дошло до того, что мы начали дежурить, чтобы понять, кто это делает».

Однажды Александре удалось встретиться лицом к лицу с человеком, недовольным табличками «Последнего адреса» на стене ее дома. Им, по ее словам, оказался живущий через одну улицу от нее мужчина, назвавший себя Сергеем Шараповым в честь историка-монархиста XIX–XX веков: «Я не знаю, может, это реальное его имя и он действительно Сергей Шарапов. Знаю только, что он очень боится, когда его фотографируют или снимают на видео. Когда я достала телефон, он начал вырывать его, выкручивать мне руки. А с виду и не скажешь: мужчина 50–60 лет, хорошо одетый, очень образованный. Он постоянно говорит, что у нас висят таблички в честь коммунистов-убийц, и жильцам говорит при встрече, что они дети убийц. То есть он явно руководствуется какой-то своей идеей, не той, что остальные борцы с табличками “Последнего адреса”».

По словам моей собеседницы, срывающий памятные знаки с ее дома мужчина живет в районе 4-й Тверской-Ямской улицы. На стене его дома тоже висела табличка, теперь ее там нет, добавляет Александра: «Я не знаю, как там жильцы с ним борются. Мы же сделали на свои средства хорошие металлические таблички, но пока их не вешаем. Бумажные все же восстанавливать проще и дешевле стальных. На совете дома обсуждали идею, что можно во дворе сделать стенд, где повесим их под стеклом и под замком, а на фасаде будут картонные, пока нас не перестанут терроризировать».

Последняя точка экскурсии по Гоголевскому бульвару — Галерея искусства Европы и Америки, часть музея им. А. С. Пушкина. Две металлические таблички намертво вмонтированы в фасад здания. Но это только кажется, что намертво, смеется Оксана: «Их установили по разрешению тогдашнего директора музея Марины Лошак, она лично их прикручивала. Когда директором стала Елизавета Лихачева, мы подали еще одну заявку на дом в соседнем Колымажном переулке, там есть здание, тоже принадлежащее музею. Мы получили отказ, причем подписанный не Лихачевой, а ее заместителем. К тому времени начали уже пропадать таблички со зданий ТАСС, Минпросвещения, Института стран Востока, Института декоративного искусства, то есть с очень хорошо охраняемых организаций. “Мы не сторожи вашим табличкам”, — сказали мне тогда в Минпросвещения. И вот получается, что вся Москва утыкана камерами и никто не знает, куда пропадают таблички. Поэтому когда я подошла к Пушкинскому музею во время очередной экскурсии и увидела привычные дыры в стене, то поняла, что здесь будет все то же самое. Сразу же нашелся желающий оплатить изготовление дубликатов. Мы написали письмо в музей, назвали дату, число и время, когда будем вешать, и пригласили их принять участие. Никто, конечно, не пришел, а через месяц на том же месте мы увидели другие, дизайнерские таблички, которые явно стоили дороже наших. Но и их потом сорвали.

Те, что висят сейчас, это наши таблички, получается, вторые по счету. Видимо, в музее все же решили достать эти дубликаты из закромов и повесить. И теперь их утопили так, что выдрать их можно только с половиной стены.

Хотя у нас был и такой кейс. На Тверской-Ямской есть дом, где жил еврейский поэт и писатель Перец Маркиш. Там дважды срывали табличку, и тогда жильцы решили защитить ее бронированным стеклом, как в ювелирных магазинах. Это выглядело некрасиво, поэтому они утопили табличку в стену, мы тогда подумали, что это сделано на века. Но ее все равно сняли. Такие вот войны памяти».

Пушкинский не единственный музей с неоднозначной историей отношения к памятным знакам «Последнего адреса». Два года назад табличка пропала со здания Музея декоративно-прикладного искусства. Заявительница Зоя Светова дозвонилась тогда до директора музея, которая не подтвердила, что они сняли табличку, попутно сославшись на ремонтные работы.

«На предложение Зои самостоятельно изготовить и повесить дубликат ей сказали, что сделать этого она не может, — рассказывает Оксана. — Когда она спросила, почему тогда вообще разрешили повесить, ответили что-то в духе то было тогда, а это сейчас. На самом деле металлические таблички спокойно висят на многих зданиях, где, казалось бы, им не должны быть рады. Например, на Камерной сцене имени Бориса Покровского на Никольской и даже на здании “Лукойла”. Когда изначально дают разрешение на установку, потом неудобно его отзывать, поэтому руководство пускается в длинные двусмысленные отговорки».

На следующий день я приехала на церемонию установки памятной таблички жившему в доме на Малой Бронной Эммануилу Ионовичу Квирингу. Квиринг участвовал в разработке плана ГОЭЛРО, был доктором экономических наук и зампредседателя Госплана СССР. 26 ноября 1937 года его приговорили к высшей мере наказания по обвинению «во вредительстве и участии в антисоветской террористической организации правых». Как сказал на церемонии инициатор установки таблички, Квиринг, хоть и был идейным большевиком, все равно не избежал попадания под «сталинский каток».

Согласие дома на установку таблички Квирингу получили довольно быстро, рассказывает Раиса, которая вела переговоры от лица «Последнего адреса» с жильцами: «Это был целый квест, длившийся с ноября по февраль. Сперва я дежурила у подъезда на Малой Бронной. В какой-то момент встретила жительницу дома, рассказала ей о проекте, она положительно отнеслась к идее таблички. Посоветовала мне зайти к еще одному мужчине, пообщаться с ним. Там мне долго не открывали, зато потом я встретила старшего по дому, который сразу же дал понять, что он не против установки знака».

Появление новых табличек, по словам Оксаны Матиевской, сейчас довольно редкое событие. «Удивительно, но сегодня все проходит спокойно, никто не пришел сорвать мероприятие», — добавила она, признавшись, что внутренне была готова и к такому повороту.

Но без событий все равно не обошлось. Словно почувствовав воодушевление толпы, собравшейся на людной улице явно не за тем, чтобы всем вместе погреться под весенним солнышком, к нам подошли двое полицейских. Сфотографировав разрешительные бумаги и табличку на телефон, они нехотя удалились.

После установки табличек двое участников церемонии решили пройтись по нескольким адресам и проверить, не сорвали ли там знаки. «Так вышло, что я могу иногда посвятить этому два-три часа. Составляю список адресов и иду по ним смотреть, висят ли таблички, — рассказала мне Наталья. — Если где-то их нет, печатаем копии, ламинируем, потом вешаем. Вешаем, чтобы через три дня их снова сорвали и все повторилось. Это такой конвейер. Но это моя личная инициатива, я готова тратить на это время».

Фото: Антонина Абакшина