Вид из моего окна: из «Дома ста роялей» в Газетном переулке

Помню тот декабрьский день 1955 года, как будто это было вчера. Я, как обычно, ушла в свою 131-ю школу из старой квартиры в Леонтьевском переулке, а вернулась в другую жизнь. На улицу Огарева, в дом №13 (сейчас — Газетный, 13). Меня встретил папа — единственный раз в жизни! — и, взяв за руку, торжественно провел в парадную. «Поздравляю, дочка, — сказал он, — мы только что совершили тихий переезд. Пока ты постигала науки, мы с мамой решили устроить тебе сюрприз с лифтом».

Лифт! Для меня, десятилетней девочки, выросшей на третьем этаже без лифта, это был главный аттракцион. Мы, детвора, обожали в нем кататься. Папа, композитор Сигизмунд Кац, вскоре это окрестил «Наш вертикальный концертный зал. Вместо антракта — остановки на этажах».

А нашим новым «спа-центром» стала ванная с горячей водой. После Чернышевских бань это казалось чудом. «Теперь, Мариночка, — шутил папа, — твой мыльный образ жизни будет строго засекречен». Мы получили огромную трехкомнатную квартиру в 89 метров, но первое время всей семьей ютились в одной комнате. «Сила привычки, — вздыхал отец. — Мы как ноты в старой партитуре — привыкли быть вместе».

Этот дом называли «Домом ста роялей», и не зря. Его построил ЖСК «Советский композитор» благодаря энергии и авторитету великого Исаака Дунаевского. К сожалению, он не успел справить здесь новоселье, но дух его начинания жил в этих стенах.

Самая большая комната в нашей квартире стала папиным кабинетом. Туда как на праздник приходили самые интересные люди Москвы. Поэты Николай Доризо, Алексей Фатьянов, Михаил Лисянский, Виктор Драгунский и Михаил Пляцковский. Певцы Виктор Седов и молодые тогда Олег Анофриев с Владимиром Трошиным. Я помню, как они разучивали новые песни, а папа, дирижируя этим творческим хаосом, мог сказать: «Коллеги, тише! А то соседи стучат по батарее. Кажется, наша будущая песня им не по нраву».

Сердцем нашего мира был Дом композиторов в соседнем Брюсовом переулке. Для московской интеллигенции 1960-х это был свой, уютный клуб. «У нас, конечно, нет своего “Кохинора и Рейсшинки”, как у архитекторов, — говорил папа, — зато в нашей “Балалайке” кормят так, что после котлет по-киевски хочется не аплодировать, а встать и молча поклониться повару».

Здесь отмечали все — от дней рождения до премьер. Но годы шли. «Наш дом, — с горьковатой иронией заметил как-то отец, — все больше напоминает филармонию, где траурные объявления появляются с регулярностью оперных сезонов».

Особой гордостью были библиотеки — книжная и нотная. А медпункт Музфонда был не просто поликлиникой, а местом, где лечили не только микстурами, но и добрым словом. Медсестры стали полноправными членами нашей музыкальной семьи.

А наша история — это история девочки, которая однажды пришла из школы и попала в волшебный дом, который звучал, где из каждого окна лилась музыка, а воздух был пропитан шутками ее отца. Он как-то сказал: «Жизнь — как партитура: без юмора и пауз она становится невыносимо затянутой». Наш дом на Огарева, 13, был самой веселой, самой гармоничной и самой живой симфонией из всех, что я знаю.

Марина Шувалова, читательница «Москвич Mag»

Если вы хотите стать героем этой рубрики и рассказать о своем виде из окна, напишите, пожалуйста, Наталье Журавлевой: nrobertova@mail.ru