Окна нашего дома в Кунцево выходят на Можайское шоссе. Сюда наша семья переехала из белой девятиэтажки на улице Зарайской возле станции Плющево в 1981 году, когда мне было три года.

Исторически Можайское шоссе — отрезок Большой Смоленской дороги, которая на протяжении многих веков соединяет два древних русских города. Дорога берет свое начало у стен Смоленской крепости, а концом упирается в Кутафью башню Московского Кремля. Чуть больше 200 лет назад по этой дороге, фактически под окнами моего дома, шел Наполеон со своими войсками в оставленную горожанами Москву.

В начале 1980-х наш район был тихим и зеленым. Домов по обеим сторонам шоссе было гораздо меньше. Во дворах кое-где еще стояли деревянные бараки, а легковые машины были редкостью. Шоссе имело всего по три полосы в каждую сторону. Его обрамляли широкие газоны с лиственницами, липами и желтой акацией. Воздух был настолько чист, что родители зимой спокойно брали нас со старшим братом кататься вдоль шоссе на лыжах. Лыжню от дороги отделяла аллея лиственниц, простиравшаяся от улицы Рябиновой до самой Вяземской улицы. Тогда лиственницы я воспринимал как некую диковинку: елки, которые зачем-то на зиму сбрасывают свои иголки…

Иногда по вечерам мы стояли у окна втроем: мама, мой старший брат и я на табурете. Это были те редкие дни, когда папа возвращался к нам из своих длинных командировок с Крайнего Севера. Он тогда работал на атомном ледоколе «Арктика» и уезжал в Мурманск практически на восемь месяцев в году.

На той стороне шоссе возле автобусной остановки «Дорогобужская улица» из окна нашей с братом комнаты можно было увидеть здание АТС типовой архитектуры 1960–1970 годов. Своим ребристым фасадом АТС напоминала мне Кремлевский Дворец съездов, в котором проходили лучшие новогодние елки в СССР.

С горки к шоссе ведет улица Кутузова. До сих пор, когда в темное время суток вижу, как по этой улице медленно спускается светящая фарами машина, кажется, что буквально на глазах разворачивается какой-то увлекательный сюжет, по атмосфере схожий с детективами Агаты Кристи или Жоржа Сименона.

Высота, с которой я смотрел из окна, производила на меня сильное, неоднозначное впечатление. По ночам в детстве, да и в студенческие годы порой снились кошмары, в которых непослушные подростки или маляры прыгают с балкона на балкон. В реальности это ничем хорошим закончиться не могло, что во сне я абсолютно точно осознавал и боялся за них, а они почему-то продолжали прыгать с соседских балконов на наш, с нашего — на балконы этажом ниже. Все это продолжалось бесконечно и мучительно долго, пока я не просыпался.

В праздники (главным образом на День Победы, а в 1990-е — на День города) из окна был прекрасный вид на салют. Огни раскрывались в ночном небе, словно бутоны шиповника, меняя свой цвет и напоследок превращаясь в долго мерцающие яркие белые звездочки.

На стыке 1980-х и 1990-х на четной стороне Можайки через дорогу от нас стали происходить большие перемены. На улице Кутузова и по правой стороне улицы Гришина на смену низкоэтажным желтым домикам, которые, как говорили, строили пленные немцы после войны, пришли новые кварталы семнадцатиэтажек. Затем часть пруда в пойме реки Ивницы справа от АТС засыпали, и на этом месте выросла 30-этажная башня в причудливом архитектурном стиле, который потом назовут лужковским. Среди районной молодежи сегодня эта башня известна как «Карандаш».

С годами красивые закаты с богатейшей палитрой, переходящей из золотисто-оранжевых в багряно-красные и фиолетово-черные тона, уступают то там, то здесь небо силуэтам высоток. С недавних пор, если смотреть из окна в сторону центра, вдали можно разглядеть даже две башни «Москва-Сити».

Самым драматичным преобразованием в истории Можайского шоссе стало строительство в 2013–2014 годах эстакады «в рамках борьбы с пробками». Обещали, что эстакада «обеспечит бессветофорное движение по Можайскому шоссе от МКАД до Кутузовского проспекта». Районную газету с приглашением на публичные слушания по вопросу строительства эстакады в наши почтовые ящики положили аккурат спустя неделю после даты, на которую эти слушания были назначены. Сперва были уничтожены все зеленые насаждения и небольшие магазинчики вдоль дороги. Затем завезли тяжелую технику, вагончики для строителей и стройматериалы. После началась долбежка по ночам: несколько недель исключительно в то время, в которое люди имеют обыкновение спать, в землю забивали опорные сваи. Конструкция рекордной длины не только перечеркнула привычные виды на шоссе, но и как будто бы переселила всех нас из нормального городского района то ли в промзону, то ли на некие задворки. Если прежде над дорогой возвышался идущий по ней человек, то теперь над человеком возвышается пыльная токсичная магистраль. От пробок строительство эстакады автомобилистов не избавило, а светофоры встречают всех съезжающих с нее автомобилистов не у Кутузовского проспекта, а в районе улицы Петра Алексеева, у городской больницы Жадкевича. К слову, проблему пробок ощущаешь особенно остро, когда из окна видишь на эстакаде сигналящую в сторону центра скорую и нехотя перестраивающиеся перед ней в соседний ряд легковушки. Думаешь про себя: «Лишь бы успела… » По меткому выражению моей доброй подруги, «была пробка одноэтажная, стала двухэтажная». Через несколько лет после открытия «самой длинной в Европе эстакады» соседи по району рассказывали, будто один из городских чиновников в интервью признал, что это строительство было градостроительной ошибкой, но эстакада стоит, и сносить ее никто не собирается.

И все же, несмотря на многократно возросшее население нашего района, появление целых кварталов многоэтажек и плотные, медленно движущиеся потоки машин на шоссе, есть один день в году, когда вид из окна на Можайку возвращает меня на сорок с лишним лет назад. Этот день — 1 января. Время — около семи утра. В квартире пахнет хвоей и еловой смолой (живые елки на Новый год — семейная традиция). После беспокойных и неритмичных хлопков фейерверков за окнами наконец-то воцаряется тишина. Празднователи угомонились и спят, и вот тогда в дом проникает волшебство. В детстве в эти часы я торопился к елке за подарками. Теперь я спешу к окну. Если его открыть, тишина возле фактически двенадцатиполосной магистрали в эти минуты стоит просто изумительная. По верхнему этажу эстакады изредка проезжает один, максимум два автомобиля: нет смысла торопиться, потому что на 100% ни в какую пробку не попадешь. Внизу по пустым так называемым дублерам шоссе столь же редко и неспешно движутся автобусы, в каждом из которых чуть ли не любое из мест твое. Если повезло со снегом, то воздух становится почти осязаемым, буквально хрустальным, и солнце будет выхватывать в нем своими лучами искорки кристалликов застывшей влаги. На улице — никого или почти никого. И ты знаешь, глядя на окна домов напротив, что в квартирах за этими окнами тоже стоят нарядные елки (их становится видно вечером, когда на них зажигают гирлянды), и в этих квартирах скоро тоже проснутся дети и взрослые и начнут новый год с новыми силами, уверенностью, что на этот-то раз уж точно не будут повторять своих прежних ошибок, и искренней надеждой на перемены к лучшему. Синергия душевной теплоты, домашнего уюта, гостеприимности древнего, но вечно молодого, укрытого снегом города с новогодней атмосферой, удивительной тишиной и зимним январским небом просто зашкаливает и отматывает десятки лет, словно киноленту, в обратную сторону, к началу 1980-х. Такой я запомнил Москву в далеком детстве, и именно такой она возвращается на несколько магических минут к москвичам утром 1 января. Главное — не проспать.

Валентин Сучков, читатель «Москвич Mag»

Если вы хотите стать героем этой рубрики и рассказать о своем виде из окна, напишите, пожалуйста, Наталье Журавлевой: nrobertova@mail.ru

Фото: Валентин Сучков