В эпоху fake news вопрос веры — в самом широком понимании — встал с особой выразительностью. Искусство, которое вроде как по определению не должно следовать правде факта, то и дело подвергается претензиям в историческом несоответствии, а то и неуважении к чувствам верующих.

Рок-музыка была безусловным культом для СССР 1980-х, а Виктор Цой быстро занял в его иконостасе центральное место. Говоря о нем сегодня, обязательно кого-то заденешь — родных, близких, друзей и тех, кто самостоятельно себя к таковым приравнял. Перед выходом «Лета» Кирилла Серебренникова с резким неприятием фильма выступил Борис Гребенщиков. Позднее он, правда, справился с наплывом чувств и посетовал лишь на то, что «Лето» изобразило Ленинградский рок-клуб похожим на инди-рокерское сообщество. В реальности же музыканты тех лет вполне реально ходили под статьей за тунеядство.

К фильму Алексея Учителя «Цой» вопросы даже посерьезней. Режиссер «Матильды» и «Прогулки» осмелился назвать святым именем картину, основанную на практически полностью вымышленном сюжете. Речь здесь идет о пути автобуса с гробом Цоя из Латвии в Ленинград. Сопровождающие — продюсер музыканта (Игорь Верник), бывшая жена (Марьяна Спивак) с маленьким сыном, ближайший друг (Илья Дель) и последняя любовь Цоя (Паулина Андреева). За рулем — водитель (Евгений Цыганов), врезавшийся 15 августа 1990 года в автомобиль музыканта и ставший фактическим виновником его гибели. В пересказе звучит и правда сомнительно и почти кощунственно. Человек, чье имя вынесено в название, появляется лишь в архивных кадрах и открывающей фильм реконструкции аварии. В остальное время он лежит в гробу, а над его телом выясняют отношения люди, прототипы которых (в фильме имена изменены) по большей части тоже уже лежат в земле. Повторимся, что все коллизии — плод фантазии Учителя и соавторов сценария Александра Гоноровского и Саввы Минаева. В общем, черт знает что такое.

Тем удивительнее, что здесь, как и в акварельном серебренниковском «Лете», практически полностью отсутствует, что называется, состав преступления. «Цой» (в кинотеатрах с 12 ноября) не байопик, а восьмидесятническое по духу роуд-муви. Зрители, заставшие Прибалтику тех лет, наверняка вздрогнут от всех этих желтеющих придорожных деревьев и обшарпанных пансионатов. Это кино, которое выглядит так несовременно в контексте нынешнего российского (да и любого другого) кино. Каждый из героев не любит остальных и на старте выглядит по-своему несимпатично — ситуация располагает к некрасивым спорам о том, кто был ближе к покойному. Каждый по ходу действия получает возможность если не оправдаться, то чисто по-человечески раскрыться, понять что-то про себя самого. Можно сказать, что в противовес громкому названию и яркому постеру это кино об очень интимном переживании, снятое с подобающими тихими интонациями.

В цоевской отрешенности всегда было много больше мастерски созданного образа. Он был и остается (судя по свидетельствам) загадкой даже для тех, кто знал его более или менее близко. Вкупе с талантом это моментально, сразу после смерти, сделало его иконой, за которой почти не видно того человека, которым он был. Учитель в попытках уловить что-то важное на этот счет порой действует излишне прямолинейно, но в его фильме важна не разгадка, а само ощущение, напоминание о былом присутствии живого человека. Цой не любил объяснять названия своих песен, особенно это касалось песни «Бошетунмай», про которую вопросов было закономерно больше всего. Однако есть запись с квартирника, где он, забыв отшутиться и на вопрос, что же значит загадочное слово, ответил просто: «Не продавайся».

Фото: Каропрокат