В прокат выходит «Девятая» — триллер Николая Хомерики о расследовании мистических убийств в Петербурге XIX века с Евгением Цыгановым в главной роли. Проект был заявлен как развитие вселенной, созданной в фильме «Дуэлянт». Перед премьерой мы встретились с продюсером обоих фильмов Александром Роднянским.
Вы заявили «Девятую» еще в 2016-м, сразу после выхода «Дуэлянта». Речь шла о сохранении декораций, в которых будет снят новый фильм…
Декорации, на мой взгляд — это просто сам Петербург. Лондон, Париж и Нью-Йорк давно стали полноценными киногероями, а в Питере постоянно снимают, но он таким персонажем так и не стал. Перед «Дуэлянтом» у нас возникла идея сделать Петербург XIX века, если хотите, вселенной для большого количества историй. Причем необязательно с одними и теми же героями, они могут быть разными. «Девятая» — это фильм иного жанра, совсем с другими героями, более жанровый.
Первоначально предполагалось, что это будет триллер вроде «Из ада», если я правильно понимаю. А что получилось в результате?
Поймите меня правильно — когда я называю какие-то референсы, речь не идет о попытке претендовать на уровень профессионального качества. Но, скажем так, интонационно фильм получился близок к «Шерлоку Холмсу» Гая Ричи. Мы на каком-то этапе поняли, что на зверином серьезе рассказывать эту историю — значит, адресоваться к возрастной аудитории, которая в кинотеатры не ходит. Современный мейнстримовый кинематограф ироничен — у нас же не драма.
То есть комикс?
Не совсем так — наши герои не были рождены на бумаге. Но мы интегрировали в фильм такой прием. Наш рассказчик, Ганин, опытный полицейский офицер, которому присылают нового начальника — доктор Ватсон, если продолжать аналогию, — зарисовывает свои байки. Через весь фильм проходит такой симпатично нарисованный, на мой взгляд, комикс.
А если говорить о городе как герое, то каков для вас Петербург в этом качестве?
Ой, он разный! С одной стороны, это роскошное имперское пространство, опускающее человека до состояния муравья. А с другой — город тесный, забитый. Рынки XIX века, где обитают преступники, где сбывается добыча, где делятся новостями и слухами… В нем есть многоуровневость.
Она есть до сих пор? Или вы говорите только про XIX век?
Все это сохранилось, конечно, но в нашем случае было важно достоверно воспроизвести быт прошлого. Но вообще Питер очень живой, и в то же время в нем есть запах большой русской литературы — как и в Лондоне есть аромат литературы викторианской. По-моему, Питер как киногерой обязательно состоится — представьте поединки в Петропавловской крепости или взрыв Зимнего дворца. (Улыбается.) Мы, конечно, так смело пока не действовали, но город и его характер в нашем фильме есть.
Питер более выразительный с точки зрения характера, чем Москва?
Да, конечно. Москва мне представляется более универсальным, глобалистским городом. Его лучшие части — самые современные и чистые — можно выдать за любую европейскую столицу.
Питер очень живой, и в то же время в нем есть запах большой русской литературы.
Я вижу в Москве современный драматический роман — не случайно «Нелюбовь» и «Елена» Звягинцева были сняты в Москве. Если нам хочется очистить человека от внешних влияний и вглядеться в него, Москва — самый подходящий город.
Придуманная вами киновселенная будет как-то развиваться дальше?
Посмотрим… Мы многому научились на «Дуэлянте». Я вообще очень люблю эту картину, мне приятно вспоминать о ней. Но были ошибки, которые, надеюсь, мы усвоили. Дальше все зависит от аудитории — если она отреагирует позитивно, у меня есть какие-то мысли. Мне кажется, что Ганин, которого играет Дмитрий Лысенков, может рассказать множество историй.
Мы все время возвращаемся к «Дуэлянту». Можете чуть подробней рассказать об ошибках, про которые вы говорите?
Мне кажется, что герой мог бы быть объемней. Он полностью поглощен местью, в нем нет иронии, он не может ответить на любовь. Такой характер отстаивал режиссер Алексей Мизгирев, но мое видение в данном случае несколько отличалось. Кроме того, у нас был вариант финала, который не совсем соответствовал историческим реалиям, но драматургически мог стать более эффективным.
Какой?
Главный герой, Яковлев, не мог принять участие в финальной дуэли, и вместо него стрелялась Марфа. Этот ход завершил бы драматургическую рамку их отношений, да и аудитории было бы интереснее. Наконец, пресловутую финальную эротическую сцену в карете можно было бы смонтировать иначе, сделать менее дискомфортной для зрителя. Мы делали фокус-группы, которые показывали, что на эти вещи аудитория реагирует не очень хорошо, но решили довериться режиссеру. Сейчас же мы снимали жанровую историю, в которой доверяться, по-моему, не следует никому, кроме себя.
Если резюмировать, «Дуэлянт» для вас скорее успех, несмотря на коммерческие показатели?
Внутренне — да. Да и как артовый фильм это очень успешная картина — по всем критериям, включая сборы.
Простите, если это коммерческая тайна, но вы в итоге хотя бы в ноль вышли?
Нет, не вышли. На круг это не очень большой минус — с учетом международных и телевизионных продаж. Больше того, у нас купила права на ремейк большая американская компания. Они его сейчас пишут, пересаживают историю в другой мир. Сначала была идея про будущее, а теперь — альтернативная современность. Мне самому очень интересно, что получится.
Жаль, что «Дуэлянт» так и остался единичным случаем попытки создать фильм одновременно артовый и зрительский. Я лично ждал чего-то подобного от «Т-34» — думал, что режиссер Алексей Сидоров покажет, что военнопленные герои понимают, что дома попадут в лагерь, это дало бы дополнительное измерение…
Да нет, это сейчас невозможно, вы ошибаетесь. Наша аудитория в таких случаях часто чувствует себя оскорбленной. Возьмите даже BadComedian’а — у него недавно был выпуск про «Братство», посвященный тому, что нельзя порочить советскую историю. Причем эта тоска по великому прошлому проявляется в основном у молодых людей, не у старшего поколения.
Фильм, посвященный допинговому скандалу, точно появился бы в любой другой стране мира, а у нас ни у кого рука не поднимается.
У нас тоже был такой опыт, когда мы собирались делать фильм по сценарию Высоцкого и Володарского «Венские каникулы» — про военнопленных, бегущих в Австрию. Фонд кино завернул картину, нам сказали, что это оскорбление и т. д.
А без фонда вы сделать картину не смогли бы?
Это не вопрос денег. Просто если у этих людей такая реакция, если молодежь так реагирует… Есть большой запрос не на возвращение в Советский Союз вообще, а ностальгия по героическому дискурсу. Мне в отличие от многих моих друзей понятен сам по себе сантимент. Я против того, чтобы мы стыдились собственной истории. Но речь идет о том, что мы будто не выучили какие-то элементарные уроки, которые стоило бы усвоить…
Такие эксперименты, как «Дуэлянт», нужны нашей индустрии?
Я вообще не отношусь к кино как к конвенциональному бизнесу. Сейчас в киношколах учат схемам, как сделать фильм и заработать. Какие-то из этих схем работают — есть большие успехи, но нет хороших фильмов. Я совершенно не против такого подхода, но сам ищу в кино уникальность высказывания, смелость замысла. Я сейчас не пытаюсь выглядеть лучше, наоборот, иногда конвенциональный подход был бы более прибыльным.
Я спрашивал скорее в контексте воспитания аудитории. Можно ли приучить зрителя к тому, что жанровое кино может быть чем-то большим?
Это очень интересный вопрос, я как раз недавно об этом размышлял, поскольку дважды ходил в кино на «Джокера» и поразился реакции аудитории. Большой зал набит битком, полная тишина, зрители даже, кажется, забывают жрать попкорн. Все смотрят бескомпромиссно артовый фильм, сделанный без единого элемента аттракциона. Аудитория смотрит, потому что у нее есть базовое доверие к кинокомиксам и Голливуду. Случай «Джокера» говорит о том, что у массовой аудитории есть этот ресурс.
А почему тогда такие фильмы не снимают у нас? Особенно с учетом последних провалов больших отечественных картин.
Мой ответ может не совпадать с мнением коллег, но я считаю, что мы сами убиваем наш кинематограф, обедняя героев и мир, в котором они живут. Нынешний мейнстрим куда более упрощенный, чем советский. В советском кино представление о человеке было сложным, нынешние же персонажи просто функции. Аудиторию не обманешь. Когда зритель понимает, что с ним говорят вот таким языком, он хочет хотя бы качественного аттракциона и внятной драматургии. Это тоже у нас не очень часто происходит. Аттракцион дорого стоит, а если нет сложных характеров, то нет и драматургии.
При этом в таких фильмах часто снимаются вроде бы любимые народом звезды — Машков, Петров.
А это просто лишнее свидетельство того, что аудитория не идет в кино на артиста. В Голливуде то же самое. Яркий пример — первый «Железный человек», когда Роберт Дауни-младший многими считался сбитым летчиком и работал за небольшой для таких картин гонорар — полтора миллиона долларов.
Что, на ваш взгляд, нужно современной аудитории и чем этот запрос отличается от того, который был, допустим, в нулевые?
После девяностых нужно было вновь восстановить связи с прошлым и поверить, что дальше предстоит какая-то самостоятельная жизнь. Это был такой новый оптимизм. Сейчас, мне кажется, нужно разобраться с собой, с тем, что мы все разные. Нужно освоить новых персонажей, какие-то другие способы поведения. На экране нет персонажей, которые принадлежат сегодняшней жизни. Мы не понимаем, что происходит в большом спорте, например. Фильм, посвященный допинговому скандалу, точно появился бы в любой другой стране мира, а у нас ни у кого рука не поднимается.
Люди бы пошли на такое кино?
Шанс велик — если бы картина была сделана всерьез и рассказывала не про «плохих людей», а про людей в обстоятельствах.
Западная аудитория хорошо реагирует на наши авторские фильмы не из-за нелюбви к России, а потому что имеет привычку смотреть кино о проблемах.
Помните споры вокруг «Аритмии» и «Нелюбви»? Они вызваны разницей позиций. «Нелюбовь» о том, что люди — говно, поэтому и жизнь такая, а «Аритмия» про то, что люди хорошие, а жизнь… Но мы, мол, все равно справимся, потому что главное — любить друг друга. Мне кажется, позиция «Аритмии» близка к тому, что сейчас нужно массовой аудитории.
Ну и логично будет закончить разговор рассказом о проектах, которые сейчас у вас в работе.
Я могу говорить только о том, что мы уже анонсировали. С Кантемиром Балаговым начинаем писать сценарий — сегодняшняя история, Северный Кавказ, молодые люди. Заканчиваем фильм Киры Коваленко, однокурсницы Балагова по мастерской Сокурова. Запустили в производство новый фильм Павла Чухрая по его же замечательному сценарию.
А что касается международных проектов?
Мы заканчиваем сейчас сценарий фильма, который по-русски будет называться «Разговор с президентом». Он по книге бывшего сотрудника ЦРУ Джона Никсона, который, будучи отправлен в Багдад во время войны в Заливе, оказался очень полезен в поиске Саддама Хусейна. В качестве награды за помощь он провел несколько недель в подвале бывшего здания президентской гвардии в разговорах с Саддамом. Он многое понял из этих разговоров и, вернувшись в Вашингтон, схлестнулся с президентом, лишился иллюзий, уволился из ЦРУ и написал книгу. Это сложный сценарий, для которого мы нашли, на мой взгляд, замечательного режиссера — Зиада Дуэри, оскаровского номинанта за фильм «Оскорбление». В 18 он бежал из Бейрута в Америку и 12 лет работал с Тарантино. Он схватился за эту историю, ему интересно в ней разобраться, в том числе из-за своей двойной идентичности. Мы провели много времени с автором книги, задавая вопросы и даже разыгрывая ситуации. Кроме того, мы уже объявляли о сериале, посвященном порноиндустрии Будапешта, который в качестве шоураннера и режиссера будет делать Корнел Мундруцо.
А какова разница в работе на российскую и на международную аудиторию?
Международный зритель готов разбираться в самых болезненных обстоятельствах собственной жизни и истории. Ты не боишься его обидеть, оскорбить, унизить. Показателен в этом смысле успех сериала «Чернобыль». Предполагаю, что если бы мы это сделали, было бы куда больше недовольных. «Чернобыль» подтверждает мое предположение о том, что мы напрасно упрощаем и недоговариваем — это способствует недоверию аудитории. Западная аудитория хорошо реагирует на наши авторские фильмы не из-за нелюбви к России, а потому что имеет привычку смотреть кино о проблемах — о том, что человек несчастлив, несовершенен. Эти картины универсальны.
А вы не думали сделать кино наподобие «Чернобыля» или недавней «Екатерины Великой» — о русской жизни, но заграницей?
Да, вы знаете, после «Чернобыля» я всерьез об этом задумался. То есть фактически перед нами стоит выбор: делаем ли мы сильную международно понятную вещь на английском языке, но на российском материале, или снимаем здесь что-то, что, возможно, найдет отклик за пределами страны. Я вдруг стал об этом думать, раньше таких мыслей у меня не возникало.
Но тогда вас точно обвинят в торговле родиной.
Мы пока говорим гипотетически, но это зависит от того, как будет выглядеть родина. Никто не будет делать родину виновной во всех смертных грехах. Мне кажется, массовой аудитории было бы приятно, если бы появился военный фильм в лучших наших традициях, но в котором играли бы мировые звезды. Такое один раз было — вспомните «Врага у ворот». Там, к сожалению, было фуфло — танцующий Хрущев и т. д. Но если это сделать без фуфла для максимальной аудитории — почему нет. Мне кажется, такая картина никого не обидит. Уверен, что все мы хотели бы, чтобы нашу историю узнали и увидели — то, о чем мы говорим, может стать мостом для достижения этой цели.
Фото: Илья Вартанян