Есть такая дурацкая, а главное, страшно обидная формула для определения некоторого типа режиссеров: «влюбленный киномеханик». Традиционно ее употребляют в отношении главного героя нынешнего кинолета — Квентина Тарантино.

От этого мерзкого клейма ему не отмыться уже, вероятно, никогда, а жаль, поскольку есть на него претенденты, пожалуй, менее даровитые, но куда более достойные, например канадец Ксавье Долан. Каждый из семи фильмов, которые он успел снять к своим тридцати годам, в сущности, был верстовым столбом в кинообразовании режиссера-самоучки. Будучи открытым геем и человеком демонстративно чувствительным, первыми учителями он выбрал, разумеется, Озона и Альмодовара. Потом дело дошло до новой волны, новой новой волны (к обжигающей страстности раннего Леоса Каракса отсылает, например, «Мамочка») и Хичкока (оммажем которому Долан объявил свой мюзикл «Том на ферме»). Теперь прозорливый юноша решил поработать на английском языке (предыдущие картины были сделаны по-французски) и обратил взор на драмы и мелодрамы девяностых. К ним отсылают и веселенькие титры, и сам сюжет «Смерти и жизни Джона Ф. Донована» (в кинотеатрах с 15 августа).

Вынесенный в заглавие герой — звезда подросткового сериала (Кит Харингтон) — умрет от передозировки снотворного в первые минуты фильма. Это событие станет отправной точкой становления второго героя — Руперта Тернера. В детстве он состоял с Донованом в тайной переписке, а спустя одиннадцать лет сам стал актером и упрочил популярность публикацией эпистолярного романа с Джоном. Рамка повествования — интервью, которое повзрослевший Руперт дает в Праге хамоватой журналистке. Основное же действие отброшено в 2006 год, в котором юный Тернер мается от издевок одноклассников, а его взрослый товарищ — от невозможности публично признаться в гомосексуальности.

Несмотря на двухчасовой хронометраж, это именно тот случай, когда происходящее в фильме никак невозможно заспойлерить. Вот смерть, вот жизнь, вот Бог, вот порок. Собственно, битых сто двадцать три минуты Долан посвящает именно тому, чтобы объяснить непорочность сексуальных предпочтений — как собственных, так и присущих собственноручно выдуманным коллегам. И, в общем, сразу и не сказать, почему наблюдать за этой смесью исповеди с проповедью столь невероятно тоскливо. Актеры сплошь замечательные — на втором плане здесь как минимум Натали Портман и Сюзан Сарандон. Идея — исключительно благородная и важная. Вот только куда действеннее, кажется, было бы, если бы Долан не наводил тень на плетень, а сам вошел в кадр и рассказал собственную историю. О тяжелом детстве и токсичной мамаше (тем более что этой теме и так посвящены все его фильмы). О мучительном осознании собственной сексуальности (а у кого оно, скажите, не мучительное?). О том, как в 10 лет написал письмо Леонардо ДиКаприо, а ответа так и не получил (эту историю он рассказывал на премьере в Торонто).

Здесь же вымышленная интрига придает мыслям и чувствам автора не дополнительную выразительность, а напротив — производит впечатление, что он чего-то не договаривает. Странным образом Долан, не боясь излишней прямолинейности, избегает необходимой откровенности. Ну, например, в очередной раз стесняется признаться в несколько патологической любви к погибшему в 1993-м от передозировки актеру Риверу Фениксу. Совершенно очевидно, что именно с этой признанной гей-иконы (которой гетеросексуальный актер стал после роли в «Моем личном штате Айдахо») несколько стыдливо списан Донован. Впрочем, ближе к финалу Долан, спохватившись, вдруг врубает из-за кадра кавер-версию на «Stand by Me» — в честь оригинала был назван первый фильм Феникса. Смысл недомолвок, в которых вязнет эта претензия на новую «Филадельфию», конечно, будет очевиден поклонникам режиссера — но, пожалуй, только им одним. У остальных же эти два часа вызовут в лучшем случае вежливое недоумение. И поделом — какой еще может быть реакция на то, что влюбленный киномеханик два часа всячески пытается скрыть свое большое чувство.

Фото: Вольга