Многие режиссеры-авторы придумывали себе и повторяли из фильма в фильм, по подобию художников, одни и те же приемы и образы, по которым их можно безошибочно узнать.

У Альмодовара это яркие поп-артовские интерьеры, у Хичкока — запуганные блондинки, у Феллини — женщины-фантомы, у Антониони — Моника Витти в экзистенциальной прострации. У Гаспара Ноэ это бешеный стробоскоп, который так раздражает зрение, а следом — и остальные чувства, что перед его последним фильмом «Вечный свет» на экране появляется предупреждение для эпилептиков смотреть на свой страх и риск.

Ноэ, конечно, упивается своей маленькой «слабостью» к пытке зрителей стробоскопом, поэтому «Вечный свет» начинается с высказывания Достоевского о том, что здоровые люди никогда не поймут блаженства, которое испытывает эпилептик перед самым началом приступа. Цель фильма, видимо — помочь нам это блаженство испытать хоть отчасти. О чем Ноэ не позаботился, так это о том, чтобы снять хороший фильм, а не эксперимент над нашими органами чувств.

Пятидесятиминутный «Вечный свет» не совсем полноценный фильм. Если считать по полнометражным картинам Ноэ, эту можно было бы назвать «5 1/2» на манер «8 1/2», с той оговоркой, что в случае Феллини это все-таки был полноценный (и хороший!) фильм. Снятый всего за пять дней «Вечный свет» (в кинотеатрах с 19 ноября) появился как продолжение видео, снятого Ноэ для Saint Laurent— такое ощущение, что ему нужно было быстро сделать фильм к Каннскому кинофестивалю, где он в итоге был показан вне конкурса.

Беатрис Даль и Шарлотта Генсбур играют себя, первая дебютирует в режиссуре фильмом о ведьмах, поэтому в самом начале между актрисами идет длинный монолог о том, что сожжение ведьм в Средние века было женской версией распятия Христа, столь же завораживающим, но и сексуальным, как считает Даль, зрелищем. Дальше начинается кошмар любого кинематографиста — оператор не хочет работать с неопытным режиссером, продюсеру надоели капризы звезды, старлетки не хотят показывать грудь в кадре, непонятно как оказавшийся на съемках журналист задает всем банальные вопросы в самый неподходящий момент, а к бедной Генсбур, к тому же отказывающейся гримироваться, пристал приехавший из Лос-Анджелеса очередной непризнанный гений с «уникальной» ролью, после которой «она будет есть у меня с руки». В довершение ко всему этому начинает капризничать электричество, и в финале нам наконец показывают часть фильма, который снимает Даль — это выхватываемое из темноты лицо Генсбур на «костре».

Это очень поверхностный фильм на «сложную», заявленную Ноэ тему ада создания искусства. Режиссера давно обвиняют в том, что он примитивными приемами вызывает эмоции у зрителя, относясь к нему как к подопытной свинке — то показом эрегированного члена в «Любви», то заменой драмы одним нескончаемым ЛСД-трипом («Экстаз»). Но мы любим Ноэ как раз за умение увлечь зрителя формой, а если кто-то еще увидит за ней содержание, тем лучше. И «Экстаз», и «Любовь» были выверенными пластическими произведениями искусства, где человеческое тело умело выражать все эмоции на свете. Посадив перед экраном двух уже состоявшихся звезд, Ноэ больше ничего не предлагает — даже диалоги в «Вечном свете» сымпровизированы актрисами. Ноэ затрагивает сюжет сожжения ведьм — борьбы темной пугливой массы с неопознанным, с тем, что выбивается из общепринятой серости. Отталкиваясь от этой темы, можно договориться до чего угодно — хоть до веками искореняемой оригинальности, хоть до #MeToo. Тем более что Ноэ начинает бодро — со сцены из одного из лучших фильмов о преследованиях ведьм «День гнева» Карла Теодора Дрейера, а потом цитирует Годара и Фассбиндера: «Когда на меня давят, я превращаюсь в диктатора». Но зрителям не важно, снят фильм диктатором или душкой, ему важно осознавать, что он смотрит нечто большее, чем раздутое до часа и похожее на неуклюжее любительское видео наивное рассуждение о создании кино. Ноэ хватает вкуса любить Дрейера и Бунюэля, но не хватает умения показать, чему у них научился. В «Дне гнева» сожженная ведьма с того света отомстила за свою смерть так, как умели мстить в Средние века. В «Вечном свете» играющая ведьму на костре Шарлотта Генсбур изображает страдание в Saint Laurent. Возможно, Ноэ хочет сказать, что в наше время поп-культуры и масс-медиа лучший реванш — стать звездой, недосягаемой и желанной, назло консервативным запретителям-морализаторам. Когда настоящий костер заменяется его имитацией на экране — это хорошо. Но когда современный режиссер снимает поверхностный фильм, цитируя учителей, снимавших «настоящие», осмысленные фильмы, это гораздо хуже.

Фото: A-One Films