7 декабря Дельфин представит в клубе «1930» новый альбом «Край». Эта пластинка продолжает социальный этап в творчестве музыканта, начатый предыдущим диском «442». Причем на сей раз Дельфин, вновь ужесточивший звучание, говорит не от имени разных героев, а от первого лица. На пластинке нашлось место, в частности, песне «МСКВ», явно перекликающейся с молодежными протестами в столице.

Новый альбом «Край» звучит как логичное продолжение предыдущей остросоциальной пластинки «442», да и перерыв между ними получился совсем небольшой. Как создавались эти песни? Почему одного диска не хватило?

Да просто всегда что-то не дает покоя, и это беспокойство выливается в то, что ты что-то делаешь.

Перед выходом «442» вы сравнивали свой поворот в сторону социальной лирики с форточкой, из которой вас «просквозило» текущей новостной повесткой. Выходит, из нее сквозит до сих пор?

Началось с того, что я сам решил сделать трек с социальным подтекстом. Казалось, что это может привлечь внимание — заодно и мы могли отойти немного от «асоциальности» предыдущих альбомов. Так получилась песня «520». В общем, хотел написать один трек, а потом втянулся. (Смеется.) Не смог остановиться. К сожалению, этот сквозняк проник в какие-то мои личные переживания — «Край» как раз об этом. То есть внешние раздражители, от которых я пытался спрятаться, которые считал едва ли не последним, о чем стоит рассказывать слушателям, стали влиять на какие-то мои сокровенные мысли. Так или иначе, все эти вещи из внешнего мира стали почти неотъемлемым фоном для куда более интересных событий в моей жизни. «Край» — это попытка проговорить все это и тем самым избавиться.

От «442» было ощущение, что вы смотрите телевизор и думаете: «Что же делается?», а герой «Края» понимает, что и сам живет в этом телевизоре.

(Смеется.) Ну да, примерно так и есть. Надеюсь, дальше начнется какой-то новый этап. Мне самому интересно, каким он будет.

Уже идет работа в этом направлении?

Есть какие-то идеи — о звуке, о наборе инструментов. Какие слова к этому подобрать, я пока не знаю, честно говоря. Но мне нравится, что идея звучания альбома может влиять на слова. Это забавно.

Вы не объясняете цифры из предыдущего альбома, но на «Крае» есть песня «1984» — это число совершенно понятное. У вас правда есть это ощущение жизни в антиутопии?

Есть. Причем прежде чем написать песню, я перечитал книгу, посмотрел фильм — и поразился тому, насколько он тексту соответствует. А когда я узнал, что он еще и снят в 1956 году, то вообще офигел — настолько современно он выглядит. И меня не покидало ощущение абсолютного совпадения с нынешней действительностью. Там, конечно, все несколько утрировано, но в целом все примерно так и есть.

На концертах ваш состав звучит как полноценная рок-группа, но вы не раз говорили, что не владеете ни одним инструментом. Как тогда сочиняются песни?

Я слушаю, как ребята импровизируют на репетиционной базе, и очень четко выделяю музыкальные паттерны, из которых потом может что-то родиться. Или прошу их записывать какие-то партии, с которыми потом дома работаю. Иногда я ошибаюсь, но это бывает редко. Более того, когда они уходят в какие-то эксперименты, я это только приветствую — из этого часто получается что-то интересное.

То есть вы фактически занимаетесь монтажом и все?

Ну да, монтаж, обработка — если грубо. Ну и зачастую я поверх доигрываю какие-то мелодические клавишные партии.

Как вы сейчас сами себя определяете? Как поэт?

Автор-исполнитель! (Смеется. ) Ну если серьезно, то, наверное, как поэт, да. Другое дело, что я имею возможность положить стихи на музыку, чтобы они произвели большее впечатление, чем при чтении с листа.

Давайте теперь немного вернемся в прошлое. Вы как-то соотносите себя с Дельфином времен «Мальчишника» или альбома «Не в фокусе»? Как вы тогда себя чувствовали?

Да прекрасно чувствовал — лучше, чем сейчас. (Смеется.) Потому что я был молод и многого не знал. Незнание — хорошая вещь в том смысле, что знание — это интересно, но в то же время всегда немного грустно…

Мы люди. Мы способны копаться в говне, а в следующую минуту — подниматься до ангельских высот.

На самом деле мне сложно вам ответить, потому что я совсем не живу этими воспоминаниями. Чтобы в них погрузиться, надо сесть и как-то всерьез на этот счет задуматься. Время от времени что-то всплывает в голове, и я думаю: «Да ладно! Это правда со мной произошло?» Я больше думаю о будущем, выстраиваю какие-то планы…  Если говорить в общих чертах, то было весело и я был счастлив, что имею возможность записываться в настоящей студии.

При этом внешне было ощущение, что вам как раз нравится быть звездой. В вас было много эпатажа.

Я не списываю эпатаж со счетов. Просто сегодня меня не интересует эпатаж сам по себе. Если я пользуюсь этим приемом, то он должен что-то в себе нести. Вполне возможно, вы скоро увидите это в новых видео.

Можете коротко сформулировать, какими для вас были девяностые?

Если коротко…  Все время было холодно. Почему-то когда я вспоминаю о тех временах, то чувствую холод. Может, это связано с какой-то неустроенностью, не знаю. И, с другой стороны, это было время большой, настоящей дружбы — об этом я тоже часто вспоминаю. Потом мы повзрослели, и все это куда-то делось. Но это нормальный процесс.

Из ваших слов следует, что вас и тогда происходящее вокруг не особенно интересовало.

Не интересовало, да. Я принимал все как должное. Нет продуктов в магазине — значит, так и должно быть. Я был сосредоточен на том, что я делаю, и своих увлечениях — музыке, танцах и девушках.

Вам не кажется, что девяностые возвращаются?

Да, кажется, витки спирали, по которой мы движемся, сжимаются все уже, и, возможно, мы застанем момент свертывания — когда она начнет заново расходиться вширь…  Но это так, просто красиво звучит. (Улыбается.) Есть, конечно, какие-то закономерности — возвращается мода, музыка, на каких-то новых уровнях.

Ощущения холода, о котором вы говорили, у вас сейчас нет?

Нет. Но это связано с тем, что у меня есть семья, которая все время дает очень много тепла.

Я спрашиваю потому, что, возможно, во время написания этих песен вы думали, как мы оказались в той антиутопии, о которой вы сейчас говорите.

Да в этом как раз нет ничего удивительного. Мы люди и оказались там, где оказываются люди. Так происходит везде — просто где-то хуже, где-то лучше. Но глобальной разницы нет. Где-то люди просто загнаны в рамки такого слова, как «толерантность».

Вы не очень верите в это слово?

Я в него вообще не верю. Это какая-то полная ерунда, выдуманная.

А в эволюцию общества вы тоже не верите?

Наверное, в глубине души верю, но происходящее всю жизнь пытается убедить меня в обратном. Просто люди такие удивительные существа. Они способны делать невероятные, прекрасные вещи…  Мы люди. Мы способны копаться в говне, а в следующую минуту — подниматься до ангельских высот.

Вы в связи с вещами, о которых поете, испытываете только ужас или все же видите какие-то пути выхода?

По-моему, единственный выход — не обращать внимания на это, а по возможности просто валить.

Куда?

К морю. Ловить рыбу, купаться на пляже. Что тут делать? Непонятно…

У вас же наверняка есть все возможности для этого?

Я и хочу так сделать. Осталось дождаться, когда дети окончательно повзрослеют и будут меньше нуждаться в родителях. Тогда мы и отправимся куда-нибудь, где потеплее.

Rонцерты — презентации альбома «Край» пройдут 5 декабря в Санкт-Петербурге в КЗ «Колизей» и 7 декабря в Москве в клубе «1930».

 Фото: @dolphinmusic