Преодолевая как внутренний, так и внешний кризис, многие в последние месяцы решились поменять профессию: были вынуждены обстоятельствами, просто не нашли выхода лучше. Говорят, что грядет время, когда за жизнь придется менять несколько специализаций. Наши герои рассказали, как начали новый путь в другой профессии.
Я выучился на инженера в Бауманке, хотя не собирался преподавать математику всю жизнь: занимался этим в итоге потому, что когда основательно в 23 года задумался, кем хочу быть, понял — пилотом.
Отлетал пять лет, настал год ковида, когда авиация была в плохом состоянии, и мы особо не работали, потом все постепенно начало восстанавливаться — полгода ситуация держалась нормальной, улучшалась. Потом все это случилось: в конце февраля я был в отпуске, но его толком не вышло; все самолеты остановились, нас буквально сразу отправили в простой — платили какую-то часть зарплаты, при этом мы не работали. Еще во время локдауна, когда было непонятно, будет ли жить авиация, я параллельно стал заниматься IT-сферой: в 2020-м поступил на двухлетнюю программу обучения. Учился вечерами, до этого знания в программировании были базовыми. Поэтому, как только сейчас все началось, я через месяц уже работал в IT-отделе в банке.
По поводу возвращения в небо: хотелось бы, но непонятно, как это будет осуществлено в России. Перспектива туманная: если варианты появятся, то это только заграница, что и раньше было сложно, а теперь тем более. Авиация в целом очень нестабильная штука: в любой кризис проседает. Конечно, мне обидно, что так вышло: много сил было вложено в обучение, и путь, чтобы начать работать в авиалиниях, был длинным. Глобально я еще не осознал, что с авиацией все, что надо воспринимать новую работу как постоянную. Еще верю, что это временно.
Несколько последних лет я занималась продюсированием музпроектов и музыкальным менеджментом. Два года назад в профессиональном лагере я познакомилась с инди-поп артисткой Викой Пестровой, которая рассказала, что она в ремиссии рака крови почти десять лет. Эта история меня очень тронула, и мы вместе задумали социально-музыкальный проект — клип на ее песню об ее опыте преодоления рака и просветительский проект, который развенчивал бы стигмы и мифы вокруг онкологических заболеваний. Мы искали партнеров, и в апреле этого года я услышала, что Фонд борьбы с лейкемией ищет себе пиар-руководителя. Свое письмо я начала с того, что пишу не по поводу должности, а с предложением проекта: рассказала, как мы с Викой получили грант, как должны были его вернуть из-за того, что не реализовали в течение года, а главное, что у нас и фонда совпадает тема, ведь Вика в устойчивой ремиссии лимфомы и живет полноценной жизнью. Нам было важно говорить об этом опыте и проблеме без натянутого позитива и панихидных настроений, какой бывает соцреклама. Мне оперативно ответила моя нынешняя руководитель, и встреча получилась очень воодушевляющей.
К 10 утра 24 февраля, как многие в нашей стране, я осталась практически без единого проекта, ждала лишь одного, но при этом еще недостаточно отчаялась, чтобы пойти в курьеры. Хотя не скрою: жила в еще более упадническом настроении, чем во время пандемии — тогда было ощущение временного затишья, а сейчас я не чувствовала, что могу организовывать развлекательные концерты. Не хочу судить тех, кто это делает, как и тех, кто не делает — уважаю позиции всех своих коллег, но большая часть музыкантов, с которыми я работала, сейчас не выступают или не могут выступать.
Девушка, с которой у нас была встреча, пригласила присоединиться к команде Фонда борьбы с лейкемией. Надо сказать, что я сначала отказывалась и сомневалась, так как никогда не рассматривала полноценное вовлечение в НКО. Помогать проектно, конечно, да, но я далека от медицинской темы, мне было страшно погружаться в детали онкогематологии в такое и так непростое время. Но меня настойчиво приглашали и советовали подумать, и дико подкупила молодая команда: люди, которые недавно пришли развивать фонд, даже мой непосредственный руководитель и коллега Арина Фауль — джаз-фанк артистка, то есть и на мои параллельные с работой проекты в музыке положительно смотрят. И после майских праздников я стала погружаться в тему НКО вообще и онкогематологии в частности. Я решила, что действительно мой накопленный опыт и культурные связи смогут пригодиться и помочь в больших задачах фонда. Такая работа завязана на вневременной проблематике, ей надо заниматься всегда, и есть прямо сейчас большое количество людей, нуждающихся в помощи, да и вообще степень осведомленности о донорстве, о различных раках крови очень низкая в нашем обществе, да и в целом взрослым менее охотно помогают. Задачи, в общем, масштабные.
Конечно, мне важно не оставлять музыкальную индустрию: музыка вызывает мурашки, ради нее я проделала длинный путь. При этом сложно загадывать, сколько я готова прослужить фонду: работы очень много — в Израиле каждый десятый состоит в регистре доноров костного мозга, а у нас даже не каждый тысячный и вообще мало кто знает, что это за регистр и зачем он.
На последнем фестивале Stereoleto я была не с музыкантами, как обычно, а продавала мерч фонда — так для меня сейчас больше смысла. Но мне все же важно, что я из музыки навсегда в НКО не планирую переходить — в лучшие времена я еще найду своего артиста. Круто, когда в благотворительность приходят специалисты из других сфер, это способствует развитию, широкому взгляду на социальные проблематики и построению новых культурных и бизнес-связей в благотворительных фондах. И, к слову, у фонда есть передача «Хакрак» о людях, переживших рак, и Вику Пестрову, с которой все началось, мы уже отсняли, на съемках она даже пела. Так что все вместе — и НКО, и музыка.
Решение о смене сферы работы не было спонтанным: какое-то время оно вызревало и было обусловлено не только моими предпочтениями, но и внешними обстоятельствами. Еще в студенчестве я понял, что мои интересы не ограничиваются одной наукой. Мне нравились многие визуальные области, от дизайна до видеомонтажа, которым я даже немного подрабатывал. Были мысли попробовать совмещать аспирантуру в Институте молекулярной биологии с каким-то вариантом второго высшего образования, например во ВГИКе. Но эта идея довольно быстро обнаружила свою несостоятельность.
Во время работы над диссертацией я узнал, что мой однокурсник открывает компанию, которая будет заниматься научной графикой и коммуникацией. То есть созданием дизайна, иллюстраций и анимаций для клиентов, занимающихся высокотехнологичными производствами и услугами, от биотехнологических и фармкомпаний до университетов и научных издательств. В какой-то момент я присоединился к этому стартапу и сначала был научным консультантом и автором текстов, а потом постепенно стал подключаться к информационному дизайну, трехмерной графике и анимации.
Компания неплохо развивалась, и я понял, что мне интересны эта сфера и круг задач: несколько лет я совмещал такую работу с научной деятельностью, защитил диссертацию, проработал еще пару лет в лаборатории, а потом стало ясно, что надо выбрать что-то одно. В науке у меня все двигалось не так задорно, как в компьютерной графике. К тому же моя будущая жена устроилась работать в научную группу в исследовательском центре в США. Это значило, что мне нужно было как-то тоже отвязать свою деятельность от московской лаборатории. Работа с научными анимациями мне это позволяла, поэтому я остановил свой выбор на этой сфере, а из лаборатории ушел. Некоторые сомнения по этому поводу были, но сейчас я рад принятому тогда решению.
Я всегда считал науку одним из самых достойных человеческих занятий. И мне до сих пор приходят в голову какие-то идеи научных или околонаучных проектов. Мы также применяем некоторые научные методы в своей нынешней деятельности. Например, создание молекулярных моделей для визуализации механизмов действия лекарств часто требует применения методов структурной биоинформатики.
Однако большая наука и серьезная исследовательская работа требуют стопроцентной отдачи. Плюс нужна еще и солидная доля везения для того, чтобы нащупать что-то по-настоящему значимое и новое. Научная работа может принести потрясающее интеллектуальное удовольствие, но есть и оборотная сторона процесса со своей рутиной, неудачами и бюрократией. Я горжусь тем, что среди моих друзей много ученых, среди которых, я уверен, есть в том числе и будущие научные звезды. Но сам я не жалею, что выбрал другую сферу деятельности. То, что я делаю сейчас, приносит мне большое удовлетворение.
При этом политика едва ли напрямую влияет на мою деятельность. Я как профессионально, так и вне работы в основном пребываю внутри интернациональной академической среды. Этой среде свойственны преимущественно прогрессивистские взгляды. Национализм, консерватизм и сопряженные с ними риски проявляются редко.
Решение уйти из правоохранительных органов складывалось постепенно. Основной причиной было то, что я не понимал, зачем я это делаю. Например, я охранял бланки бюллетеней для выборов муниципальных депутатов в деревне, где всего 30 жилых дворов. При этом я жил неделю в здании Дома культуры, а бланки хранились в сейфе под замком.
Несмотря на то что я работал с очень адекватными руководителями, система есть система. Но самым важным стало ощущение, что пора что-то менять, чтобы зарабатывать деньги. Конкретного места, куда я собирался уйти, не было: я не планировал в наем, а хотел заниматься предпринимательской деятельностью. И я оставил звание майора в подразделении по борьбе с экономическими преступлениями в УЭБиПК.
Первые деньги, уйдя из органов, я заработал на том, что организовал стрелковый клуб. У меня была идея создать свою базу, но я отказался от нее, взвесив все риски, касаемые опасности применения оружия.
Мыслей вернуться в госорганы нет и не будет, 100%. Сейчас я задаюсь вопросом: как я вообще проработал там 15 лет? Я был зашорен, сидел в коконе и не видел тех возможностей, что есть в мире.
Такие решения кардинально меняют жизнь не только как у меня сейчас, но и в другую сторону — когда хочешь вернуться обратно, жалеешь о сделанном. Главное, понимать, почему ты решил что-то изменить —важно быть честным с собой. Моя нынешняя жизнь мне нравится: я сам планирую свой день, поездки, обучение (многое понял о предпринимательстве, потому что не постеснялся пойти на курсы в «Like Центр»). Люди теперь благодарны мне за то, что я делаю — ставлю рекорды на гвоздях садху. Сейчас основной моей деятельностью и источником доходов стало оказание услуг по решению задач, связанных с психоэмоциональным состоянием: работаем над стабилизацией уровня самооценки. Ко мне часто приходят с вопросами решения токсичных отношений (вернее, их последствий), для кого-то нужен прорыв или пинок. Я стал наставником и учителем по гвоздям садху, обучаю мастеров. Гвозди — это мощный инструмент для трансформаций, главное — уметь им пользоваться.
Я работала в исследовательской компании — измеряла рейтинги аудитории радиостанций. Затем устроилась на радио, была руководителем отдела маркетинга: работала уже на стороне клиента — мы делали музыкальные тестирования. Таким образом, я занималась социологией, статистикой и маркетингом одновременно. Готовила материалы для рекламодателей и внутренних программных директоров — определяла тренды. Впоследствии я ушла с этой работы в декрет и задалась вопросом: хочу ли я возвращаться на эту работу или мне нужно что-то новое? Не чувствовала, что хочу продолжать работать на кого-то, копаясь в цифрах и сидя за компьютером.
В декрете я стала изучать астрологию, пройдя перед этим курс понимания своих целей: простроила жизненный план и поняла, что хочу заняться своим хобби — планетарным движением и его соотношением с нашей жизнью; лет в семьдесят, старенькой бабушкой, я буду делать другим натальные карты. И решила продолжить свое профессиональное развитие — пошла учиться интернет-маркетингу: чем бы я ни занималась, продвижение всегда нужно, думала я. Постепенно, хоть я и не профессионал, ко мне стали обращаться за рекомендацией в астрологии. Три с половиной года, как второе высшее, я отучилась на астролога. Муж работал с финансами, давая мне возможность заниматься тем, чем мне нравится. Я шла не за выгодой, а за своим интересом. Потом случился развод: я не смогла жить, как жила прежде — интересоваться астрологией лишь для себя. Кстати, в астрологии я увидела предпосылки того, что в моей жизни может случиться развод. Потом пришлось преодолевать личную душевную травму и кризис. Я пошла на курс психосоматики, училась в других астрологических школах, ходила на тренинги, чтобы глубже понять свою природу: научилась идти туда, куда меня ведет сердце, не боясь этого. Обучилась духовной психотерапии, вселенской терапии, рассматривающей процессы, связанные с родовой системой и реинкарнациями. Какие только эзотерические, психологические и научные проработки я не прошла, получив огромное количество компетенций! Мне стало ясно, как совместить все мои знания в систему, давшую инструмент, благодаря которому я могу помочь понять себя, вести людей их маршрутом, опираясь на компас внутри. Страшно было не менять сферу, а проявляться, рассказывать о себе новой, но и это преодолимо.
Конечно, от решения изменить жизнь сдерживает и материальная стабильность. У меня-астролога был постепенный рост доходов, а когда я стала проводить обучающие курсы, доход стал в три раза больше, чем на радио. Сначала я не могла похвастаться привычной финансовой планкой, зато в таком режиме я не была привязана к графику и не зависела от других коллег. Когда работаешь на себя, конечно, доход нестабильный. Сейчас у меня стартует новый образовательный продукт, совмещающий все мои знания в единую систему. Я кайфую, что теперь я на своем пути. Не жалею, что сменила профессию.