О радостях жизни в коммуналке на Пушкинской, о борще и котлетах на Ленинградском проспекте, о темпоритме Москвы и концерте, посвященном Зинаиде Гиппиус.

Я родилась…

В Москве. Из роддома имени Крупской меня привезли на Большую Дмитровку, тогда еще Пушкинскую улицу. Жили мы в коммунальной квартире на низком первом этаже. Пять ступенек вниз. Дом примыкал к задней стене МХАТа. У нас была 11-метровая комната с потолками в четыре метра. Все мечтали ее перевернуть. Были низкие-низкие подоконники, совершенно спокойно можно было влезть в окно. Коммуналка была с одной ванной и с одним туалетом. Но там царило что-то необыкновенно прекрасное, душевное, человеческое.

Чтобы построить дом своей мечты, мне кажется, нужно родиться в коммуналке. У нас были замечательные соседи. Ефросинья Максимовна Войнова, церковная староста храма на Неждановой и дворничиха нашего двора, когда-то спасла дедушку, бабушку и папу от погромов. Когда на нашей двери начертили крест, она прибежала к ним: «Гриша, Муся, берите Илюшку и чтоб вас тут не было месяц!»

Когда ей было 14 лет, ее родителей раскулачили и расстреляли. Она одна растила брата и сестру. Была очень верующим человеком. Жила в одной комнате с племянницей и ее мужем. Спала на сундуке. Внутри тумбочки находился ее молельный дом. Вставая на колени, она засовывала полтела и голову в тумбочку и молилась.

В детстве я почти ничего не ела. Но когда в пост тетя Фросенька варила суп с одной луковицей и морковкой, я за этот суп была готова все отдать и есть его тарелками. Уникальная была женщина. От земли! Обожала маму, папу и очень нам помогала. Могу сравнить ее с Михаилом Ульяновым. Это как какая-то порода камня.

А еще у нас были соседи: тетя Шура и Алексей Алексеевич. Они меня научили раскладывать пасьянс, угощали сушками и поили морковным чаем. Тетя Шура была горбата и во время войны была медсестрой. Горбатая медсестра вынесла Алексея Алексеевича из боя раненым. Они поженились.

Я пошла в школу на улице Станиславского, расположенную за доронинским МХАТом. Когда меня привели записывать в первый класс, прием уже закончился. В классе было уже 32 ученика. В школе был чудесный директор. Он спросил фамилию моей мамы. «Суворова Ирина Николаевна», — ответила мама. — «А я Суворов Григорий Иванович. Записываем!» Вот так благодаря маминой фамилии Юлия Рутберг оказалась в этой школе с углубленным изучением английского языка.

Потом мы жили на Ленинградском проспекте. Это были прекрасные времена. Такого счастья, как там, на протяжении долгого-долгого времени, наверно, не было нигде. Родители были молоды. Мы бесконечно жили в долг, и у нас бесконечно была толпа гостей. Особенно в дни рождения папы и мамы. Приходили 38 человек, 42. Был рекорд — 54. Мама пекла немыслимой вкусноты пироги. Помню, как, уже падая на кухне, она приговаривала: «Людям будет нечего есть!» На табуретки клались доски, на доски — пледы. Какое было веселье! Какие люди к нам приходили! Какая роскошь человеческого общения! Одноклассники, однокурсники все дни рождения справляли у меня. Мама систематически варила пятилитровую кастрюлю борща, чтоб накормить оглоедов. И еще делала гениальные котлеты, добавляя в магазинный фарш хлебушек, яичко и лучок. Мои друзья могли прийти в два часа ночи и съесть 12 котлет. Это было нормой.

Если я по чему-то сейчас тоскую, так это по тем чудесным временам. Рядом была фабрика «Большевичка», от которой так пахло булочками, что мы с ума сходили. В Ажурном доме, построенном Буровым, находился магазин, где продавались карпы и бананы.

Много судьбоносного и сущностного произошло на Ленинградском проспекте. Там я окончила школу, вышла замуж, из роддома привезли моего сына, начала работать в театре. Когда еду в аэропорт Шереметьево по Ленинградскому проспекту, всегда поворачиваю голову в сторону нашего дома.

Сейчас живу…

На Смоленской-Сенной площади.

Любимый район…

Прежде любила Пушкинскую, но постепенно все мои якоря переместились на Арбат. Мне милы его переулки — Плотников, Власьевский. Я уже 35 лет в этих местах.

Люблю Пречистенку, Остоженку. Улицы воспринимаю с точки зрения того, что у меня там было хорошего и не очень.

Нелюбимый район…

Свиблово, Тульская и прочие спальные районы, когда не понимаешь, где находишься.

Любимые рестораны…

Недалеко от театра Вахтангова есть любимая хинкальная, куда мы часто ходим. Там очень вкусно, есть веранда, деревья, как будто во дворике где-то в Тбилиси.

Место в Москве, куда давно собираюсь, но никак не могу попасть…

Если я что-то намечаю себе, то обычно туда попадаю. Хотела бы сходить, пожалуй, в Музей русского импрессионизма, где пока не была.

Отличие москвичей от жителей других городов…

У коренных москвичей условия, конечно, покомфортней. И культурных возможностей побольше. Москва цветастее. У нас тут более цветная картинка жизни, а у людей в других городах она более серая и мрачная. Если не брать крупные города России, Петербург, Екатеринбург, Новосибирск, Томск, то в глубинке больше жлобства и безысходности.

У людей гораздо меньше желаний, и это печально.

В Москве лучше, чем в других мегаполисах…

От чего люди шалеют, приезжая в Москву? От темпоритма! Для меня это то, как сокращается моя сердечная мышца. Москва меня воспитала. Этот город меня структурирует и мобилизует. Поэтому я много успеваю.

С Москвой сравним, пожалуй, только один город — Нью-Йорк с его насыщенностью, количеством театров, возможностями. В Нью-Йорке могла бы жить полгода, если бы работала. Без работы мне там делать нечего.

Москва для меня пуп Земли и смысл жизни. Здесь я не то что ниточками привязана — канатами — к семье, работе, друзьям, прожитой жизни, возможности самореализоваться, накопленным человеческим отношениям, возникающим новым контактам.

Если чего-то делаешь, очень важно в какой-то момент понять, что тебя не просто знают, но уважают, предъявляют больший спрос, хотят к тебе обратиться. Для меня как человека, привыкшего штурмовать, сегодня ближе процесс осмысления. Если сейчас в чем-то принимаю участие, мне важно, чтобы это новое мне добавляло нового знания, нового качества.

В Москве изменилось…

Стало чище, безусловно. Многое отремонтировано. Особенно город производит впечатление на людей, которые сюда давно не приезжали. Если ты находишься здесь каждодневно, глаз немного замыливается. Так у меня было двадцать лет назад в Петербурге. Шла по Невскому, остановилась у Гостиного двора. Роскошные дома выглядели плачущими исполинами, в которые как будто попала бомба. Величественно жалкий город, который мне захотелось обнять. Я была счастлива, когда все привели в порядок. В Москве 1990-е годы были, конечно, страшным временем. Помню, как на Тишинской площади среди коробок и торгующих людей бегали крысы, как собаки. Главное было пройти мимо и не смотреть.

Профессия у нас, конечно, счастливая. Я в 1988 году пришла в театр, и у меня пошли постановки с Виктюком, Фоменко. Была настолько этим увлечена, что тогда даже не замечала отсутствие еды. Помню, как отвечала Вера Константиновна Львова, ученица Вахтангова, в Щукинском училище, когда ее спрашивали о революции: «Там где-то стреляли, а мы утром бегом на репетицию в студию».

Это не замещение жизни. Когда человек в юности попадает в то поле, где он ягода, и когда эта ягода набухает, то можно не обращать внимание на гусеницу, червяка, колорадского жука, таракана. Поле тебя наполняет. У тебя есть мечты, возможность расти, идеал. Именно тогда происходят вещи, для которых человек и рождается. А рождается он не для обогащения, а для того, чтобы стать на своем поле ягодой и увидеть мир. И миру все отдавать. Если такой энергообмен совершается, тогда жизнь человеческая не пустяк.

И еще очень важна бережность к человеческим отношениям. У каждого из нас есть свой алмазный фонд раритетов и ценностей, и люди эти самые алмазы.

Мне не хватает в Москве…

Хочу, чтобы люди улыбались при встрече, смотрели друг на друга. Чтобы люди не были похожими на механизмы. Сегодня в Москве людям не хватает середины: они либо смеются до одурения, либо горюют. Это показатель большого невроза. Тремор разлит в воздухе и пространстве. Я из тех людей, которые начинают с этим резонировать.

Меня можно застать кроме работы и дома…

Очень люблю музей Фаберже в Петербурге. Была там уже трижды. С наслаждением рассматриваю все эти вещицы и думаю, какими же счастливыми были царские дети, которые росли с такой красотой и немыслимым изяществом, с этими ножичками для бумажек, брошечками, я уж не говорю о самих яйцах.

Если не Москва, то…

Только Москва. Я много где побывала. Там, где красота, уют, вкусная еда, могу прожить недели две, ну пусть месяц, потом просто пресыщаюсь. Я себя пришпориваю, как цирковая лошадь. Обожаю Барселону, дома Антонио Гауди. Бывала там много раз.

В Париже хотела бы проведать Нотр-Дам. Для меня это живое существо с его мощными ребрами. Однажды наблюдала, как после вечерней мессы гаснут свечи, и собор засыпает. Хотела бы оказаться в Пеннабилли в Римини, в Саду забытых фруктов Тонино Гуэрры, лежать на траве и считать падающие звезды. Помню, как на площади Пеннабилли выступали заезжие акробаты, а в фонтанах лежали арбузы, которыми потом все угощались.

Ближайшие планы…

29 февраля в камерном зале Московского международного Дома музыки пройдет концерт «Посвящение Зинаиде Гиппиус» из цикла «Звезды Серебряного века». Под музыку Скрябина, Пуленка и Форе в исполнении Оркестра народных инструментов имени Осипова буду рассказывать о непростой, подчас трагической жизни великой русской женщины, одного из главных идеологов русского символизма, о ее тандеме с Дмитрием Мережковским, о русской эмиграции.

4 марта в концертном зале «Зарядье» буду вести гала-спектакль «Приношение Дягилеву». Концерт, посвященный великому импресарио Сергею Павловичу Дягилеву, составлен из балетных номеров в исполнении звезд российской сцены Элеоноры Севенард, Дениса Родькина, Екатерины Крысановой, Артема Овчаренко и других.

Фото Елизаветы Бузовой, предоставлено пресс-службой театра Вахтангова