Об исчезновении московских старушек, газетных киосков и о друзьях, ставших жертвами плитки.

Я родилась…

В Москве, в самом центре, около Плющихи. Земледельческий переулок, дом 12.

Есть планы повесить на доме памятную дощечку проекта «Последний адрес» о том, что здесь был арестован и расстрелян в 1937 году мой дедушка, Николай Николаевич Абрамов. Но жильцы пока что на это не соглашаются.

У нас был великолепный шестиэтажный доходный дом, построенный в 1913 году архитектором Валентином Дубовским. Парадную украшали роскошные витражи со сценами охоты, с всадниками, гончими псами, гербами. Были львиные головы, державшие цепи, кессонные потолки, две черные лестницы. Что сделали нынешние жильцы? Они забелили витражи со свинцовыми перемычками.

В квартире были громадные мраморные подоконники, большие окна. В одной из квартир на пятом этаже жила моя учительница музыки. До революции эти апартаменты принадлежали владельцу дома, Г. В. Петрову. В квартире был четырехугольный фонтан, при учительнице музыки, разумеется, уже заложенный.

Мы жили на левой, более скромной стороне дома, а на правой квартиры были шикарные.

Напротив нас был замечательный особнячок, где была мастерская Репина, а потом мастерские моих друзей: Лазаря Гадаева, Юрия Орехова.

У нас было дивно. Напротив стоял Дом пионеров.

На Плющихе находилась школа, где я училась до четвертого класса. Можно было пролезть в дырку в заборе и попасть во двор школы, чем я и пользовалась.

Я была очень хулиганистой девочкой. Помню большую горку, которая шла вниз, к Бородинскому мосту. Потрясающее развлечение. Мы катались на попе, на ногах, мальчишки нас сбивали. Можно было вылететь прямо на набережную, где был глубокий снег. Это место, время, которое всегда вспоминаю.

Когда вдруг попадаю туда, вижу, что там практически ничего от прошлого не осталось.

Там в 1971 году я родила старшего сына.

Ему было шесть лет, когда мы переехали.

Сейчас я живу…

В замечательном месте, где буквально окружена театрами. Из Брюсова переулка с одной стороны можно выйти к Консерватории, с другой — к Дому композиторов. Там был ресторан, который назывался «Балалайка», куда мы всегда бегали за водкой, когда она заканчивалась.

Рядом «Геликон-опера», где однажды я оформляла спектакль. Зоологический музей, театр Маяковского, театр Розовского, театр «Около дома Станиславского»…

Даже не понимаю, как люди живут в других районах.

Люблю гулять в Москве…

Мои уцелевшие приятельницы иногда зовут погулять, но я не люблю гулять просто так. Люблю гулять целесообразно — пойти куда-то в музей, или, например, в джаз-клуб. Впрочем, у меня все рядом.

Мой любимый район в Москве…

Мой район теперь мой любимый район.

Мой нелюбимый район в Москве…

Когда еду куда-то за город, проезжаю мимо нелюбимых районов. Не понимаю, как люди живут на трассе. Для меня это было бы наказанием.

В ресторанах…

Из недавних посещений это ресторан «Северяне» на Большой Никитской, напротив Консерватории. Мне было очень приятно и вкусно!

Место в Москве, в которое все время собираюсь, но никак не могу доехать…

Очень хочется в Исторический музей.

Правда, музеи теперь стали скуповаты, не пускают художников бесплатно по членскими билетами МОСХа.

Главное отличие москвичей от жителей других городов…

Москвичи очень сильно поменялись. Вспоминаю, когда переехала в Брюсов переулок и ходила на Пасху в церковь Воскресения на Успенском Вражке. Вокруг стояли чудесные старички и старушки со свечками. Настоящие московские старушки. Все ждали крестного хода, потом целовались. Такое было благолепие! Мы с этими старушками с волнением ждали, когда откроют боковой вход, выйдет Питирим и произнесет «Христос Воскресе!».

В какой-то момент я вдруг стала замечать, что старушки исчезли.

Однажды была теплая Пасха. В храме появились дамы в огромных шляпах. Какие-то парни спрашивали: «А свечки-то куда ставить? А целоваться-то когда будем?» Возле церкви стоял громадный «Хаммер» и мешал крестному ходу. Это было ужасно.

Ты видишь, как меняется на твоих глазах время. Настоящие москвичи полностью исчезли. Сейчас никто не знает Москвы. Все хамски перестроено.

Я еще не могу себя причислить к тем чудесным старушкам, хотя и родилась в Москве.

Однажды я слушала интервью с одним высокопоставленным архитектором. Он сказал, что в центре Москвы еще сохранились ненужные отрыжки старины, которые должны быть уничтожены. И все ждала, назовет ли он Кремль или ГУМ? Может, надо снести Пречистенку или Остоженку, еще сохраняющие былой облик?

В принципе, можно уничтожить все. Это делается легко.

Напротив нашего дома были замечательные Чернышевские бани. Вместо них теперь подземные гаражи и сквер памяти Мстислава Ростроповича.

В Москве лучше, чем в Париже…

Парижу повезло больше. Там чуть больше уважения к памятникам, и вообще памятники как-то существуют.

Сейчас мне как-то не хочется в Париж. Вполне удовлетворена фильмами, которые смотрю, вспоминая тот Париж, который любила, в котором жила: Сите-дез-Ар, где была мастерская для художников и где я проводила по несколько месяцев. Париж был для меня свой. Тогда все было так легко.

В Москве за последнее десятилетие изменилось…

Чудовищно, что Москва так сильно расширяется. Для жителей, конечно, это легче, я понимаю.

Я вижу широкие тротуары и улицы, где может проехать только одна машина, вторая должна уже притереться к ней боком.

Это бред, когда на Ленинградском проспекте вдруг появляются зеленые участки, где стоят лавочки и часы. Кто будет сидеть на этих лавочках в потоке машин? Как туда, к этой лавочке, перебежать?

Когда мне говорят: вы едете по зеленой или фиолетовой линии метро, не понимаю, что это означает. Ну скажите «Сокольники», «Орехово», «Измайлово». Конечно, это стенания коренного москвича.

Хочу изменить в Москве…

Вернула бы нормальные тротуары. Сделала бы так, чтобы курьеры с доставкой еды не сшибали людей с ног.

Лично знаю трех людей, сломавших ноги на этой чудовищной плитке, которая стоит под острым углом. Это издевательство. Почему здесь я должна постоянно опасаться за свою жизнь?

Уже не говорю о снеге, который не убирают.

Помню, какой была Москва когда-то. Как мы с бабушкой шли в диетический магазин на Арбате, покупали там 200 граммов сыра, 200 граммов колбасы. Она покупала мне еще какое-то желе. Недавно с ужасом увидела, как в кондитерской конфеты лежали совершенно открытыми. И это сейчас, когда люди все болеют, брать конфеты руками? Лучше я обойдусь без сахара.

Мне не хватает в Москве…

Пропали газетные киоски. Остался один-единственный, около «Макдоналдса». Чтобы купить газету или журнал, надо идти в книжный магазин. Впрочем, зачем газета? Все новости узнают из интернета. Если вы не владеете интернетом, вам вообще незачем жить.

Если не Москва, то…

Раньше хотелось жить в Париже. Провела несколько лет в Швейцарии. Надевала платье, купальник и шла, перекинув полотенце через плечо, на Цюрих-Зее и купалась. Чистейшее озеро было целиком в моем распоряжении.

Я объездила весь мир. Знаю, как жить за границей. Неинтересно.

Очень любила свою деревню возле Дворяниново, где провела сорок лет.

В Москве меня можно чаще всего застать кроме работы и дома…

Я безумная театралка, много хожу в театры. Хожу на выставки к друзьям. Впрочем, выставки предполагают одиночество.

Выставки в марте…

У меня большие планы на март. Будет сразу три выставки, где можно будет увидеть мои работы. 5 марта в «Гоголь-центре» в рамках программы «Гоголь-Арт» открытие моей выставки «Праздник», где покажу почти 25 холстов разных лет.

К 14 марта готовлю персональную выставку «Прекрасная эпоха» в Тверской картинной галерее, расположенной в Императорском путевом дворце. И, наконец, участвую в коллективном проекте «Прикрытая телесность» в галерее искусств Зураба Церетели. Там у меня будет целый зал. Вернисаж — 29 марта.

Фото: Евгения Гершкович