Об устрашающей всесоюзной славе района Тушино, о строительстве «Олимпийского» и о том, что автомобилистам стоит оставаться людьми.
Я родился…
В Люблино, рядом с Люблинскими прудами и Домом пионеров в больнице №62, сейчас там проходит Волжский бульвар.
Детство было чуть более сложным, чем у других, — папа с мамой разошлись, когда мне было пять лет, и я остался с отцом в Текстильщиках, в квартире с соседями в трехэтажном домике, построенном немцами. Сейчас его уже нет — все эти послевоенные дома сломали и построили на их месте что-то более или менее советское и спальное.
Вырос…
В Тушино. Туда я переехал в 1969 году, когда окончил второй класс и перешел в школу №680 на бульваре Яна Райниса. Так я стал тушинским парнем и продолжал им быть до 1989 года.
С одной стороны, слухи про мощь Тушино и уважение к тамошним пацанам — красивая легенда, но, с другой стороны, у меня была пара показательных случаев, благодаря которым я убедился, что мощь эта все-таки реальная. Первый произошел в Москве, когда я поехал в гости к маме, которая жила в Кузьминках. Мне было где-то 15 — самый опасный возраст, ведь к тебе-подростку уже могут подкатить местные ребята и начать тебя провоцировать. Помню, шел пешком от троллейбуса к дому (тогда ближайшим метро были «Текстильщики», от него надо было сначала на трамвае, а потом ножками добираться до улицы Юных Ленинцев), и ко мне подкатили два парня: «Кто ты такой? Че ты тут делаешь?» Ну я объяснил, что иду к маме, а сам живу в Тушино. «А… Ты из Тушино — ну ладно, братан, спасибо, пока!» — то есть это действительно иногда срабатывало. Вторая такая история произошла в Одессе. Мне было 14, я переходил из восьмого класса в девятый и летом поехал по путевке в одесский санаторий. Отдых закончился, и друзья, с которыми я там познакомился (один парень был одесситом, но все равно отдыхал в этом санатории, видимо, родители умудрились сдать его туда на халяву, а второй — русским, но родом из Ташкента), провожали меня до железнодорожного вокзала. Мы ехали по Одессе в трамвае, который состоял из двух вагончиков, стояли в самой заднице, и вдруг туда, в нашу часть, зашла тусовка шпанистых ребят, человек пять-шесть. Они отсекли нас от другой публики, перегородили проход, и один из них, самый борзый, пошел шарить по нашим карманчикам. У меня с собой был всего рубль — постельное белье в поезде стоило именно столько, а еду с собой мне выделили в санатории — в советское время все было рассчитано. Какой-то старший из этой компании подошел к нам — не он шарил по карманам, старшим это взападло — и спросил, кто мы такие и что здесь делаем. Мой одесский друг, у которого забрали трешку, сказал, что они меня, то есть приятеля, провожают на поезд до Москвы. Ну он и говорит: «Так ты с Москвы? А откуда?» Отвечаю, что из Тушино. Он позвал своего борзого: «Сколько ты у него взял, ну-ка, верни!» — и они отдали мне этот рубль. То есть была у нашего района слава не только в Москве, но и за пределами. Чтобы в Одессе знали о нашем Тушино, для меня было откровением! И я ехал домой на чистом белье, купленном за полученный назад рубль. Вот такие были истории.
В самом Тушино я к шпане не примкнул, по мордам никого не бил. Понятно, что были какие-то стычки, но это было по-дружески, больше школьное соперничество, чем драка микрорайон на микрорайон. Хотя я видел, как старшие ребята собирались во дворе — ножей особо не было, но палки, монтировки и разные другие предметы в руках держали — и шли куда-то, чтобы встретиться с другими ребятами и помутузить друг друга как следует. У меня эта история была скорее на ринге — я занимался боксом и получал по полной программе там, а не во дворе. Пацаны же, зная, что я боксер, относились ко мне с большим уважением и не лезли.
Юность…
Особых танцев «на районе» не было, да я и не любитель. Поэтому девочек водил в кино на вечерний сеанс — милое дело. Например, на «Ромео и Джульетту» Дзеффирелли и на другие подобные слезливые, но не индийские, а более серьезные фильмы: хорош был фээргэшный «И дождь смывает все следы» о страшной тоскливой любви. Хотя можно было пойти и на детектив, и на комедию — главное, чтобы сеанс попозже, а ряд последний. Обязательно заходили в буфет: пиво и бутерброд с икрой. У меня даже песня про это есть, но что-то никак руки не доходят ее записать, там такие слова: «Жизнь в буфете кинотеатра: чай и бутерброд с икрой», правда, чаще лимонада и чая было все-таки пиво. Мы могли спокойно все это себе позволить: икра была делом недорогим — копеек пятьдесят, как и сам билет в кино, а на 2 рубля можно было еще и по кружке пива с девушкой выпить. Кинотеатры выбирали ближайшие: «Балтика» на Яна Райниса, сейчас ее нет, кинотеатр «Метеор» на улице Свободы, это уже ближе к Гарику (близкий друг Сергея музыкант Гарик Сукачев. — «Москвич Mag»), а еще был такой ДК «Салют», который Гарик посещал вместе со своей любимой Ольгой Николаевной, кстати, иногда мы еще заходили в кинотеатр «Полет». Вот четыре наших основных известных тушинских места. Тогда, в 1960-х, фильмы и книги были порталами выхода в другую жизнь. Не сказать, что меня моя жизнь напрягала, но за счет кино случалось некое расширение кругозора. Иногда специально выезжали на Сокол, «Войковскую» или в центр — в «Художественный», «Октябрь» или кинотеатр повторного фильма, чтобы посмотреть нечто эдакое. Но это уже к амурным делам не имело никакого отношения.
Московские адреса…
В 1989 году нам с женой и сыном Пашкой, которому тогда было два, дали квартиру, и мы уехали практически в те края, где я родился, но чуть подальше — в Марьино. От роддома, где я появился на свет, до моего дома было всего пара километров. На 20 лет я стал жителем Марьино. Но при этом в Тушино у меня оставались друзья, с которыми мы часто встречались. Сейчас все куда-то разъехались, кого-то нет в живых, поэтому про Тушино я давно забыл — там не осталось тех, моих людей. Ведь возвращаешься именно к ним, а не в антураж. В спальных районах особо ничего не держит. Если бы это был исторический центр Москвы, то другой разговор — там все более надежно в плане сохранности памяти, но и то сомнительно. А спальные районы — чего по ним ностальгировать? Нет твоих друзей и родных — все в памяти, поэтому ездить туда уже нет никакого смысла.
Мои места…
1970-е — что-то в районе тушинского двора. С конца 1970-х — начала 1980-х я могу обозначить радиус ближе к центру. Сейчас смотрю в окно на свой институт МИИТ, куда я ездил с 1978 по 1983 год. То есть это метро «Новослободская» и все, что вокруг — периодически же куда-то отлучались: сходить пива попить или в баню.
Во второй половине 1980-х начались концерты — «Олимпийский». Кстати, раньше за театром Российской армии была видна крыша «Олимпийского», но сейчас и его убили, а ведь я же его строил к Олимпиаде-80. Именно начав строить этот стадион в 1979 году, я получил трудовую книжку. Нас, студентов МИИТа, тогда на полгода освободили от учебы, чтобы мы успели возвести «Олимпийский» к началу игр. Сначала я его строил, а потом уже в конце 1980-х в этом же самом «Олимпийском» играл с Гариком. Кто бы мог подумать, что бетонщик второго разряда будет выступать на этом стадионе в качестве крутого бас-гитариста группы «Бригада С»!
1990-е — все то же самое: какие-то концерты и те площадки, где проходили мероприятия. ДК Горбунова («Горбушка») хоть и появился в середине 1980-х, но все 1990-е продолжал быть культовым местом. Сколько там было сыграно концертов! Это касаемо концертной деятельности, а если брать что-то другое, не связанное с рок-н-роллом, то мы очень любили ходить в «Табакерку» на Чистых прудах.
Заведения…
Там, где сейчас наше известнейшее место «16 тонн», была не менее известная чебуречная. А если хотелось прямо очень вкусно поесть, то мы с женой ходили в грузинский ресторан «Арагви», рядом с которым был филиал этого же ресторана. И если в «Арагви» надо было брать с собой всю стипендию, то если от нее оставалась половина, рублей двадцать, этого хватало на посещение соседнего кафе-филиала под названием «Птица». Это конец 1970-х — начало 1980-х, время, когда 20 рублей хватало на бутылку португальского портвейна (10 рублей), а другой десятки за глаза на то, чтобы съесть две порции салата «Столичный» и чахохбили.
Если брать 1990-е годы, то я был, да и до сих пор остаюсь не очень барным человеком. В барах я появлялся, но не так мощно, как это делал Гарик. Я оказывался во всяких клубах лишь тогда, когда там была моя музыка, а уж после концерта мог и зависнуть. Я мог приехать в бар и на какую-то дружескую встречу, но так, чтобы проводить там время, как это принято в Англии — несколько раз в неделю ходить в любимый паб, нет. Мне всегда больше нравилось собираться на квартирах. Домашние посиделки на даче либо на квартире — это наша глобальная ментальная потребность на генетическом уровне. Сейчас этого все меньше. Проще пойти куда-то, чем убирать дом после гостей. Правда, дачи еще сохранились, там по-прежнему домашняя обстановка: когда ты сам что-то готовишь, то получается более интересная и душевная история.
Если не Москва, то…
Если уезжать куда-то далеко, то не больше чем на две недели. А если на дачу, то я вообще могу там постоянно жить. Что мне больше нравится на сегодняшний день — дача или Москва? Я бы с удовольствием всегда жил на даче и лишь по делам мотался в город. Я это понял, когда мы на время карантина практически на полгода спрятались за город, вылезая только на местный рынок. Мне так понравилось! Я люблю загородную жизнь: она более спокойная и естественная для человеческого проживания. Несмотря на то что у меня достаточно большая квартира, стены все равно остаются стенами. На даче же свобода — ты всегда можешь куда-то пойти: вот лес, вот озеро. Даже не выходя из поселка, на карантине можно было ощущать себя свободным человеком. Экология в городе вообще не обсуждается. А еще дачная жизнь всегда проходит в каких-то трудах и заботах, что тоже очень хорошо и очень полезно — тело не застаивается, ты спокойно занимаешься правильным физическим трудом, а не специально где-то сидишь на тухлом велотренажере или бегаешь по галимой беговой дорожке. Но бассейн я не трогаю — это клево всегда. Дача постоянно способствует физической нагрузке: то травку надо подстричь, то еще чего. Я это всегда делаю с великим удовольствием: ходишь часа два по участку, загораешь, разминаешься и надышаться свежей травкой успеваешь.
Сейчас живу…
Между «Новослободской» и «Достоевской». То, что мы приобрели квартиру именно здесь, стечение обстоятельств. Но мне этот район нравится, тем более что это относительный центр — всего 5 минут на машине до Сретенки, до Гарика. Как-то я ходил к нему пешком по теплой Москве — господи, одно удовольствие — и это заняло не больше получаса. Почему я свалил из Марьино? Оттуда просто невозможно было ездить по делам, хотя метро и было рядом с домом. Несмотря на то что я по профессии метростроевец и метро люблю, но не настолько, чтобы каждый день им пользоваться, к чему меня и вынуждала жизнь в Марьино. Хотя метро меня спасает до сих пор — это замечательный вид транспорта, но каждый день — нереально. Особенно когда с собой постоянно надо таскать разные вещи и гитары, нужна машина. В 1990-е и 2000-е годы из Марьино практически невозможно было выехать. Еще и Тимофей подрастал, нужно было думать про какую-то интересную школу. Пашка, старший сын, ходил во дворовую марьинскую, но младшему мы решили найти что-то более цивильное. Поэтому нашли некую квартиру вблизи от центра, купили ее через ипотеку, и все — у Тимофея под боком, на улице Достоевского, замечательная школа с французским уклоном. Сейчас он ее окончил и стал студентом МГУ.
Не только Тимофею, но и мне как пассивному и активному автомобилисту очень удобен этот район. Когда кажется, что вся Москва стоит, отсюда все равно можно как-то вырваться: с одной стороны — Третье кольцо, с другой — Садовое, еще и Олимпийский проспект с Новослободской улицей. Куда ни посмотри, обязательно найдешь какую-то лазейку. В крайнем случае под боком и метро «Достоевская», и «Новослободская». Все в шаговой доступности — до всего можно дойти пешочком. Плюс за пять лет в МИИТе я обходил этот район целиком, и он уже тогда стал мне родным.
Люблю гулять…
Сейчас нравится Екатерининский парк, а Делегатский так особенно — чего там только нет для детей и для тех, кто занимается спортом по утрам! А потом я люблю сесть на велосипед или пойти пешком куда глаза глядят. Мы еще со времен «Бригады С» открыли для себя ресторан ЦДЛ, до сих пор там появляемся, и возвращаться оттуда пешком по Садовому, а потом через Краснопролетарскую или Новослободскую улицу домой — одно удовольствие. Опять же «Эрмитаж» под боком — до него от нас идти от двадцати минут более бодрым шагом до тридцати минут размеренным. Поэтому вот тебе и сам сад, и театр «Эрмитаж», и группа «Чайф», и день рождения Владимира Шахрина.
Мне нравится, что в нашем районе всегда есть куда пойти. В шаговой доступности театры: новая «Табакерка» Машкова, «Школа современной пьесы», театр Российской армии. Мне это важно: все-таки я москвич, который всегда был включен в городскую жизнь, даже в те времена, когда я жил в Тушино, центр был всегда для нас.
А раньше мы, кстати, ездили гулять на ВДНХ. Сейчас судьба этого места повторяется для многих молодых людей. ВДНХ вновь в отличной форме, вся лужковская история с арендным состоянием ушла в прошлое — надо отдать должное Собянину, хотя, понятное дело, в его политике нельзя быть довольным всем. Раньше, еще в советское время, на территории ВДНХ можно было и фильмы посмотреть, и на танцплощадку сходить, и в ресторанчики заглянуть, и просто пива купить, и по павильонам походить, прикинуться умником-ботаником (особенно я всегда любил «Космос»!) — все было шикарно. Мы очень часто ездили туда даже зимой, ведь все дорожки заливались, и по ним можно было рассекать на коньках. На ВДНХ в любое время года и суток можно было не только отдохнуть, но и развиться как физически, так и интеллектуально. Там всегда была масса народа, особенно в выходной: все так радостно, будто ты в фильме «В шесть часов вечера после войны», а на самом деле это был просто выходной. Во времена Юрия Михайловича Лужкова ощущение счастье на ВДНХ растворилось, практически все было связано с коммерцией, а остальное просто на хрен заброшено. Мои институтские друзья в 1990-е торговали там художественными и порнофильмами — чем угодно можно было разжиться из-под полы. Просто Шанхай какой-то! А сейчас ВДНХ — это вновь место отдыха и расширения знаний и познаний: например, сходить в «Океанариум» поглазеть на рыб, показать все это внучке, да и самому посмотреть.
Нелюбимый район…
Я как автомобилист не очень понимаю Лефортово и Измайлово. На самом деле там все очень просто, если дать себе задание врубиться, но я его не даю, поэтому никак не могу запомнить тамошнюю топографию и всегда пользуюсь навигатором в тех краях. Хотя Лева, мой гитарист Сергей Левитин, живет рядом с Измайловским парком и кайфует от этого. Видимо, меня ничего никогда не связывало с этим местом, поэтому район проскочил мимо меня.
Любимые районы…
Соседняя с Тушино Ленинградка, Текстильщики, понятное дело — центр. А за что мне любить чужие спальные районы? Это можно делать только если ты проводил там время во дворах. Вообще-то спальные районы не настраивают человека на положительное городское ощущение: поспать с закрытыми глазами — да, но более — геттообразность очень напрягает. Вот я и люблю свои спальники, а все эти Медведково или Юго-Западные мне не близки. Хотя Юго-Запад я узнал, когда мы в 1990-х начали играть в Олимпийской деревне в кафе «Молоко» (оно же — «У фонтана»). А «Спортивная» и «Университет» — отличные места. Опять же наш парк Горького, где у нас с Гариком в 1970–1980-е была база.
Мне не нравится…
Что Москва как была купеческим городом, так им и остается. Слово «купец» не ассоциируется у меня со вкусом, а вызывает лишь отторжение засилья денег. Это началось еще во времена Брежнева. Сталин строил замечательные дома — что говорить про высотки, возьмите просто Садовое кольцо — прекрасные монументальные здания. А во времена Леонида Ильича началось… Я не могу сказать точно, но мне кажется, что у Хрущева пятиэтажки появлялись все-таки в отдалении от центра, по большей части в спальных районах, это было необходимостью — людям нужно было вылезти из бараков и начать жизнь заново в отдельных квартирах с ванной и туалетом. Думаю, что Леонид Ильич начал втискивать свои панельные дома в самый исторический центр — это, конечно, уже не айс. Понятно, что во времена Брежнева это была не коммерция, а некий прагматизм — поставить дом для работников, чтобы им было ближе ходить, — но выглядит это не очень. В хорошем варианте не ахти какие брежневские кирпичные дома, которые выстраивались группой, образуя некий «ондатровый городок» для жизни чиновников, которые могли позволить себе купить эти шапки — не нутриевые, а именно ондатровые. В итоге этих брежневских несимпатичных домов достаточно большое количество по всему городу. Вспомните, что творится на Бронной, или сам дом, в котором жила Любовь Орлова и к которому прилепили «Макдоналдс». Именно Леонид Ильич начал такую наплевательскую застройку, а Юрий Михайлович ее усилил. Понятно, и Попов приложил свою руку. Все они испортили Москву. Исторической Москвы в своем однообразии не осталось — и Хитровка уже не Хитровка. Есть только вкрапления — это не Санкт-Петербург… К счастью, Питера бешеное количество купеческих денег так не коснулось. Меня это напрягает, так не должно быть. И кондиционеры, которые, конечно, тоже достали. Я понимаю, что людям хочется комфортно жить, но надо это делать более продуманно, а не хаотично — даже старое красивое здание изуродовано так, что хоть святых выноси.
Главная проблема Москвы…
То, что Москва всегда была купеческим городом, отразилось не только на ее облике, но и на энергии, где главный критерий — власть и большое количество денег. Люди приезжают в Москву, чтобы наполнить кошелек, набить мошну. Это некая данность, а дальше надо следить за собой, чтобы самому не стать таким человеком. Деньги зарабатывать вещь интересная, но это не самоцель жизни, не ее смысл. Трудно предъявлять претензии к нашей сегодняшней молодежи, которая рвется в Москву по законам шоу-бизнеса, ведь всегда виноваты старшие — те, кто диктует условия игры. Из-за них молодежь получает ЕГЭ, дебильное образование и ощущение радости нашего соединения с глобальным капитализмом. Хотя эта радость для нас, для умных, уже давно быстро улетучилась. Но поколение 1990-х зачастую не понимает, что все может быть по-другому — они живут реалиями. Как их винить в этом? Они родились в такое время. При этом кто-то из них не стоит на месте, начинает думать, развивать свои полушария, а кому-то это продолжает быть до лампочки — ему лишь бы денег заработать, и Москва для этого, конечно, огромная ловушка.
Сравнивая Москву с другими мировыми столицами…
Ничего не стоит рядом с нашим метро. Метро в Москве развивается отлично, лучше, чем где бы то ни было. Это всегда было на уровне, началось еще со Сталина — появление станций глубокого заложения, которые были необходимы на случай обороны. Возьмите «Маяковскую»: бабушка моей жены пряталась туда со своими детьми — они жили на Тишинке и во время бомбежки быстренько бежали на «Маяковскую» — на глубину, где ничего не страшно и не опасно. Все старые станции очень красивые — они прямо произведение архитектурного искусства. Вкус и качество — сравните с любым метро по всему миру, нигде такого нет. Может, только в бывших социалистических странах, но и то не без нашей помощи. А так возьмите парижское или нью-йоркское метро — изрисованное, запущенное, не предназначенное для современных людских потоков. В Лондоне я не был, но подозреваю, что там такое же говно. Удивительно, что наше метро по-прежнему справляется со своей задачей — так все было правильно спланировано в свое время. Я думал, что в конце 1990-х — начале 2000-х в метро начнутся людские пробки, но этого нет, хотя никто не ожидал, что Москва будет вмещать в себя 12 или 15 миллионов человек (мы даже посчитать никак не можем). Все живет, все очень красиво, все проветривается, дышится легко. Это то, о чем нам не без гордости говорили на лекциях в университете. Не просто так там ходят толпы не только жителей Китайской Народной Республики, но и европейцев — все они фотографируют наше метро, потому что в их темное метро можно лишь прийти ночью, пописать где-нибудь в уголке и пьяненькому доехать домой — вот им и все предназначение. А здесь, в Москве, метро что-то гораздо большее, то, что тебя облагораживает.
Предлагаю изменить в Москве…
Мне как музыканту хватает всего, хотя у меня и другая весовая категория в отличие от многих. В городе достаточно площадок, я всегда найду, где выступить — это легко решаемый финансовый вопрос. Другое дело, что вообще музыкантов гораздо больше, чем площадок. В больших городах всегда так. Бездельников гораздо больше, чем людей, которые что-то делают своими руками, а я отчасти называю себя бездельником — я, как мне кажется, ничего такого не делаю, но чувствую себя превосходно: конечно, не катаюсь как сыр в масле, но занимаюсь любимым делом и получаю за это деньги. А так, конечно, музыкантов гораздо больше, чем мест, где им можно себя проявлять. Поэтому я всегда за уличных музыкантов и за то, чтобы людям разрешали работать в переходах и в метро, если это совсем не какие-то панки-авангардисты. На улицах — да, но в метро хочется слушать что-то более классическое и умиротворяющее — и так поезда ездят, эскалаторы шумят, поэтому музыка нужна противоположная — ласковая и романтическая. А на улице можно делать все что угодно, даже барабаны выставлять, но так, чтобы не мешать живущим в близлежащих домах. Я за это — за то, чтобы город не только не препятствовал музыкантам на улицах, но и поддерживал их. Москва — город, развращенный увеселительными заведениями, их здесь гораздо больше, чем мы даже себе это представляем. Поэтому от возможности музыкантов легких весовых категорий самореализовываться в общественных местах станет ничуть не хуже.
Москва в моей музыке…
На новой пластинке группы «СерьГа», которая сейчас готовится к записи, будет очень серьезно присутствовать городская тема. Об этой пластинке все знают уже три года, но мы ее по разным причинам никак не могли записать — то ленились, то карантин мешал. Она называется «Батарейки сели» — о том, как человек, уезжающий из своего города, должен возвращаться домой подзаряжаться. Меня действительно всегда тянет назад в родной город: и в долгом гастрольном графике, и в туристическом плане — поехал, побыл 7–10 дней, и хочется вернуться подзарядить батарейки, а сделать это можно только в каких-то близких местах. То есть батарейки сели не в том плане, что мы такие пердуны от рок-н-ролла на исходе, а именно о том, что всегда хочется приехать домой. Песни три-четыре на пластинке о том, как я себе представляю Москву. Одна из них — ломовая песня на слова Саши Штирлица (Александр Аронов — старший брат актрисы Марии Ароновой. — «Москвич Mag»). Это серьезное ощущение маленького слабого человечка внутри городской пропасти.
Много лет, словно донную рыбу,
В захламленном, чумном водоеме
Каждый день этот Город ловлю я
На себя, как на дохлую мышь.
Мой на четверть осознанный выбор
На три четверти кажется странен:
Я полвека делю с чужаками
Этот Город всегда и сейчас.
Вот такой у меня будет гимн нашему городу. Как ни крути, мы все любим это, в этом прелесть большого города.
Москвич…
Тот, кто любит этот город. Человек может быть и не рожден в Москве, но он принял этот город. Часто встречаются люди, которые не то что свой город, они свою страну не любят, но живут, живут в этих мучениях, по их мнению, с кляпами во рту, хотя рот у них не закрывается. Есть много псевдомосквичей, которые мучаются, ругают этот город, но продолжают жить здесь — это непонятный мне мазохизм. Поэтому я считаю, что москвич — это тот, кто нашел для себя этот город. Не весь, конечно, любить все подряд не надо, но ты должен для себя найти свою лужайку и берлогу, тогда ты начнешь получать радость и дарить радость этого общения другим людям. Вот и все — вот ты и москвич.
Желаю москвичам…
Любить свой город и по возможности не ухудшать в нем экологическую ситуацию. Особенно это относится к автомобилистам — надо оставаться человеком. Вечна ли Москва? Ничто не вечно под луной. Когда-нибудь наступит конец. Не знаю, сгорим ли мы с Москвой в общем котле или это будет точечное включение, но, к сожалению, человек все больше идет не той дорогой — он все дальше от Бога и все сильнее сворачивает на лукавые тропинки, которые ведут только в тартарары, как поет Армен Сергеевич Григорян (речь идет о песне «Геенна огненная» группы «Крематорий». — «Москвич Mag»). Поэтому, боюсь, Москва не вечна. Но до общего апокалипсиса доживет — вряд ли мы просто так отдадим нашу Москву на съедение и разграбление. Хоть человек и меняется под воздействием цифровых преобразований (чем больше цифры, тем меньше души), но мы обязаны жить сегодняшней жизнью и делать то, что умеем. И если мы сможем продолжать это делать с любовью, дорожить тем, что мы имеем, то Москве от этого, конечно, будет только лучше. Каждый должен на своем месте нести некую общественную нагрузку. Это отразится на нашем любимом городе. А так приезжайте, Москва всегда рада всем. Другое дело, что приезжайте с любовью, найдите себя в этом городе. А если не получается, то лучше уехать — человек должен быть счастлив, а если он несчастлив, то городу это не на пользу.
Символ моей Москвы…
Отчасти павильон «Космос» и монумент «Покорителям космоса» на ВДНХ. Тема космоса вообще моя. Я же 1961 года рождения, для меня Гагарин — это не просто первый человек, полетевший в космос, а наш первый, советский. Это очень серьезно. Гагарин, как и День Победы (я это ни в коем случае не взвешиваю) — то, что объединяет нас всех. Это символ невероятного мужества и любви не только к профессии, но и к родине, к планете в целом. Он же заходил в корабль, уже написав прощальное письмо… Это сродни броску на амбразуру во время войны, но то было за товарища, за родину, а здесь вроде бы мирное время и идти, не понимая, что будет дальше… Комаров, например, погиб после этого. А Гагарин остался жив. Он очень крутой человек. Поэтому памятники «Покорителям космоса» и «Буран» — символы не просто моего города, но и моей страны, все моей жизни. Сейчас юбилейный космический год, грядет и мой юбилей, и юбилей моей песни «Юрий Гагарин», вышедшей десять лет назад на пластинке «Детское сердце»: вся моя жизнь — космос. Я — Сергей Юрьевич, а мой папа, Юрий, родился в 1934 году, как и Юрий Алексеевич. Есть моменты, которые живут с тобой с детства — мы все хотели быть космонавтами, так это всех зацепило, ведь Гагарин был самым популярным человеком на Земле. Думаю, его время будет длиться еще долго. В ближайшем будущем появятся и частные, и личные ракеты — все будут летать на Луну уж точно, и, конечно, у христианина будет стоять иконка с Иисусом, а рядом — портрет Юрия Алексеевича Гагарина. А может быть, его к тому времени к святым приравняют — кто знает?
К сожалению, я не застал Гагарина — он погиб, когда мне было лишь 7 лет. Зато к нам в школу приходил Алексей Маресьев, тот самый летчик из «Повести о настоящем человеке». Более того, он держал мою жену на руках — Олина бабушка была у него то ли секретарем, то ли домработницей. Он, как и Гагарин, — великий человек, символ, настоящий герой. Все эти люди были настоящими мужчинами в правильном смысле слова: они жертвовали собой ради — называй, как хочешь — людей, страны, светлого будущего, великой мечты. Вот сейчас задай нам всем вопрос, готов ли ты пожертвовать собой. Я затрудняюсь ответить, какая будет статистика. Но я думаю, что нас все меньше и меньше.
И поэтому мои символы — это даже не столько какие-то места, сколько люди, создающие этот город и эту жизнь, сопровождающие меня и на протяжении моей.
Концерт группы «СерьГа» 5 июня в Зеленом театре ВДНХ…
Наш большой концерт, на котором мы будем играть больше 30 песен — на больших площадках мы только так и действуем. Играть будем под открытым небом — мы все соскучились по фестивалям, а это что-то похожее. Зеленый театр ВДНХ — удивительное место. 3 июня мы будем в одном из наших любимых городов — Санкт-Петербурге, а 5 июня — в Москве. Оба этих концерта приурочены к нашему дню рождения, он у нас официально 1 июня — в День защиты детей. Группе «СерьГа» уже 27 лет! Дай бог всем здоровья, и тогда обязательно будем встречаться, надо держаться!
Фото: Света Скрыль