О своей московской пионерской жизни, о том, почему его называют московским шовинистом, и о том, как бетонные дома оберегают памятники архитектуры.

Мои корни и московская история…

Мой прадед был раскулачен, и дедушка вместе с бабулей бежали из Рязанской волости в Москву, работали на ватной фабрике. Дед ушел в 1941-м на фронт, в 1943-м под Сталинградом его не стало. Большая семья, у мамы — семь сестер (их называли «Хор Кирюшёвых», по фамилии бабули) и один брат, который уехал в Питер в мореходку. Сначала мы жили в общежитии, а потом нам выделили две комнаты в коммуналке на Таганке. А Таганка, она — хулиганка, особенно туда, к началу Рязанского проспекта — Нижегородская улица. Район был очень дружный. Забегали в кинотеатр «Рубин»: кто-то один заходил по билету и открывал заднюю дверь, откуда все набивались. Так, раз 15 я посмотрел культовый японский мультик «Корабль-призрак».

Но поскольку папа был военным, вся жизнь была завязана на этом — и мы уехали в Германию. Когда вернулись, отцу давали звезды и планировали отправить на Дальний Восток, мама сказала — только Москва. И в третьем классе я вернулся в Москву. Все ходили в школу в одинаковой форме, а я месяц фрондировал в клетчатом костюмчике, которому завидовали одноклассники. Но для нас на самом деле это была проблема: отцу еще не начислили довольствие в рублях, чтобы купить форму. Потом сразу меня одного из первых приняли в пионеры — и вперед: пионерская юность.

Дом на Таганке расселили — вся семья разъехалась: бабуля с тетей Томой — в Марьино, мы (мама, папа, сестра Ира и я) в район Ясенево. Он относился к Черемушкам, какое-то время звался Брежневским районом. И я постоянно зависал в Черемушкинском районном пионерском штабе «Данко» — в конце концов я стал его председателем. А во Всесоюзном пионерском штабе на VIII слете пионеров я тоже был избран председателем, IX-го не было, поэтому я до сих пор главный действующий пионер страны (IX и X Всесоюзные пионерские слеты все же проводились — в 1987 и 1990 году соответственно. — «Москвич Mag»).

Одновременно с этим, поскольку все вокруг играли на гитарах, а я учился на баяне, я пошел в музыкальную школу по классу гитары. Параллельно с пионерией мы с пацанами собирались и играли разные песни, чаще не пионерские. Одна из первых моих групп называлась «Ртутное озеро». Когда мы выиграли первое место в конкурсе политической песни, нас пытались двигать, но это было очень сложно.

Юность не обошлась без кафе «Север», там собирался прямо бомонд-бомонд. А в 14 лет, будучи пионером-активистом, я пошел в ресторан как гитарист на замену — у него названия даже не было, кафешка, которая решила стать рестораном с музыкантами. Это было очень сложно: мне дали талмуд и сказали играть — аккорды к каждой песне были написаны. Когда я не нашел какой-то песни и в ужасе спросил, что же делать, мне махнули рукой: «Возьми ля — проканает!» Тогда я впервые получил гонорар за свое выступление — аж 30 руб., бешеные деньги за один вечер. Пока на флот не ушел, мы собирались, поигрывали, сочиняли — у меня есть идея песни того времени собрать в альбом.

Когда я вернулся из Мурманска, все мои друзья и знакомые попросили меня какое-то время молчать: я разговаривал с акцентом — у нас служили ребята из Таджикистана, Узбекистана, Украины, Белоруссии, да и у северян свой говор. Поэтому в голове был конгломерат наречий: «Помолчи и послушай — возвращайся». Какое-то время я очень внимательно прислушивался, как говорят москвичи, и заново открывал Москву.

Мы пытались устроиться в рок-клуб, но чуть-чуть не хватило — я прошел набор в одну популярную группу из четырех букв, где отработал 10 лет. Мои пацаны тогда сказали: «Ты иди — мы посмотрим, что ты играешь. Будет клево, перетащишь». После первого выступления они решили: «Не, мы будем играть рок-н-ролл». Но хоть аранжировки и разные, их люди придумывают, музыка одна.

Тогда я жил в Теплом Стане и не был к нему очень привязан (когда переехали, архитектура одинаковости, построенная к Олимпиаде, чтобы расселить центр, пришибла меня)— был больше связан с Черемушками: окончил 121-ю школу, район у метро «Новые Черемушки», кинотеатр «Черемушки» — там проходила моя жизнь. И из школы я возвращался всегда поздно, потому что хотел еще тусануться с ребятами. Черемушки очень знаковое для меня место. Там открыли первую в Москве пиццерию — очередь в «Макдоналдс» отдыхала!

Какое-то время я жил на самой Таганке: рядом со «Звездочкой» и с Таганским парком. Какое-то время на ВДНХ, у Останкинской башни — было очень удобно ездить, а то и ходить на съемки. Там тоже хорошо: парк, Останкинский пруд. Добрые воспоминания у меня от всего, где я жил в Москве. Исключительно добрые.

Сейчас я живу…

В Пресненском районе — и обожаю его. Пресненский парк — старина, которую сохраняют и, естественно, приукрашивают. Как жить без нововведений и современного лоска? Очень сложно.

Так случилось, что я не выбирал это место вдумчиво. Когда мы расписались с супругой Марусей, нужно было где-то совместно кинуть пожитки. И вот уже 12 лет радостно живем здесь.

Мне нравится, что Москва меняется, но иногда проложенные велосипедные дорожки там, где сплошные офисы, а значит — никаких велосипедов, меня убивают. Может, перенести их туда, где люди спят? Всегда есть вопросы, которые бы я по возможности задал нашим городским управителям.

Что именно? Здесь я фаталист и музыкант — я это умею. Хотя в пионерской юности мы сталкивались с общественными проблемами и прорывными идеями, но сегодняшние мои хотелки по поводу города — они мои. Кто его знает. Когда ты живешь в условном доме, на земле — одна ситуация, а рулить городом — другая: может и людей не хватить, и быть все красиво в проекте, а исполнение довольно-таки спорное.

Но, если честно, поскольку целое лето во дворе шла стройка и сейчас вроде какие-то контуры обозначились, все еще не совсем понятно, что это будет. Хочется, конечно, быстрее — и машину припарковать, пока разворочено, очень сложно. В любом случае не бывает — раз и все. Люди работают — посмотрим, что получится. Я иду, иногда наблюдаю, что происходит, а иногда сам кому-то помогаю — не стою на месте.

Москвичи…

На улице я москвича точно отличу: походка, взгляд, определенная целеустремленность. Однажды меня назвали московским шовинистом, потому что я постоянно рассказываю о Москве. Я правда люблю этот город и не хотел бы отсюда никуда уезжать — обожаю ездить по стране с гастролями, но в Москву всегда возвращаюсь с очень большим рвением и хотением.

Москвич моего детства от москвича сегодняшнего, поверьте, очень отличается. Дружба всем двором — не просто звук, а реальность. У нас дружили родители, мы сами дружили. Сейчас все закрыто, редко кто знает соседей. Если такие люди есть, это здорово — я их поддерживаю. Сам не всех, но соседей знаю.

Я москвич прежней консервации. Москвича по стране в любом другом городе очень просто увидеть. Питер, Екатеринбург — за мной не могут угнаться администраторы: «Куда ты бежишь?» Время! Люди по стране живут немного более размеренно, а нам нужно везде успеть. Когда пять-шесть встреч в день, кидаешь машину и бросаешься в метро, где на тебя смотрят удивленными глазами, пытаясь сфотографироваться или взять автограф. Они не понимают, почему я в метро, но у нас такая жизнь — на ногах. А отдыхаем мы за городом.

Исчезнувший город…

Вспоминаю об ушедшей натуре: у нас был дворик — пятиэтажное общежитие, рядом дом постройки 1918 года, чуть дальше — школа. Целый архитектурный ансамбль: сверху спускалась дорожка к одному дому, огибала другой, выходила к школе. Сейчас этого нет: я недавно специально заглянул в этот район — все совершенно по-другому, другие дома стоят. Но каждый понимает, что в доме 1918 года очень сложно жить: деревянные перекрытия — он потихонечку разваливался.

Московская архитектура, по моему ощущению, к сожалению, практически потеряна: осталась где-то в центре, но ее очень-очень мало. Тема развивающаяся: в конце концов на местах наших домов тоже будут стоять совершенно другие. Это нормально — новые технологии. Посмотреть Поленова — одна Москва, потом была третья, пятая, десятая. Сейчас Москва такая: я благодарен нашим активистам из «Архнадзора», что каким-то образом они пытаются отстаивать некоторые дома. Стоит памятник архитектуры, вокруг него бетонные дома — они его защищают: молодцы, уважуха! Общественники — великая вещь, у меня это понятие осталось еще со времен районного пионерского штаба: кто, если не ты? Это порода общественников, которая задает себе этот вопрос — многим же нет дела: жизнь и так сложна — нужно зарабатывать и кормить семью. Убежденных и вовлеченных мало: у меня был товарищ, который работал дворником и выходил на пикеты защищать дома — такой москвич, то ли в пятом, то ли в седьмом колене.

Заграница…

Когда ты в 5 лет попадаешь в Германию, то совершенно по-другому начинаешь смотреть на мир: школа у нас была — чуть ли не католический храм.

В следующих зарубежных поездках, не буду оригинален, мне очень понравилась Голландия — совершенно размеренная страна и размеренные люди со своей жизнью в параллельном мире. Германию, понятно, я помню из детства. Америка, честно говоря, захватила меня лишь на два дня. Поскольку мы базировались в Бруклине — в центр ехать далеко, да и не очень хотелось, а когда работали концерты, нас возили. Америка — не небоскребы, а одноэтажная. Город Олбани — три небоскреба в центре, а все остальные дома два-три этажа, а это вообще-то столица штата Нью-Йорк.

Очень понравилась Шри-Ланка: немножко из другой серии, как и Таиланд. Всегда мечтал слетать в Индию и Австралию, но так и не случилось. Но, поверьте, такое же яркое впечатление, как любой из нас в путешествии, иностранец испытывает от России — российской природы, городов. Им же каждый день твердят, что у нас медведи ходят, а тут приезжаешь — и есть все. Все что хочешь!

Для меня, как для человека, который пишет стихи, важно все новое, чтобы набраться новыми впечатлениями. Но все равно хочется домой. Хотя году в 1992 была идея остаться в Америке — мы тогда работали с американским продюсером Пола Анки, но она не прижилась у меня в голове: надо было полностью закрыть свою жизнь здесь и переехать туда — редко у кого получается жить на две страны. Мне хорошо здесь: я люблю этот климат, нашу страну, наших жителей, зрителей, да и говорим мы на одном языке — это очень важно. На иностранном языке нужно научиться думать, а это сложно — полностью перестроить себя, сказать, что я здесь закончил и начинаю жить там.

Концерт «Левкин 55» в «ГлавClub»…

Мой посыл на любом концерте — как бы это странно ни звучало, ведь после группы из четырех букв я работал в другой группе, которая называлась «Кеды», где мы пели постпанк, — ребята, улыбайтесь и живите дружно! Чуть-чуть подумайте — есть пара медленных песен для этого, но я понимаю, что вы сложно работаете и хотите отдохнуть, а я сочиняю и пою для вас — слушайте, танцуйте, улыбайтесь — это самое главное. Хотя я мягкий танк: если надо выстрелить — выстрелю.

Когда мы начали работать, пытались нести добро — объединяли все поколения. Я продолжаю это делать. Сейчас группа из четырех букв поет совсем другие песни, ушла в сторону молодежи — это их выбор. Для меня важно, чтобы ко мне на концерт приходили всей семьей. В сентябре мы выпускаем альбом под названием «Семейный», в котором поем все вместе — дочь, жена и я.

На концерте будет джаз-бэнд: и сакс, и скрипки, и тромбон, и гитары, и барабаны — все как положено. Репетируем каждый день, готовим видео. Приглашенные артисты ждут и переживают — это те люди, с которыми я на протяжении 40 лет творческой деятельности общался. Если собрать всех, концерт был бы часов 30, что невозможно. Но это все равно эстрадный концерт, который соединит людей разных возрастов. Нас всех объединяет любовь к музыке.

8 сентября Владимир Левкин выступит на сцене «ГлавClub».

Фото: Лена Файнберг