Об энергетике Красной площади, лучших кинематографических точках Москвы и важности исторической правды в кино.
В Москву я впервые попал…
В 17 лет. Мечтал об этом с первого класса: в «Букваре» была картинка Кремля, и она меня влекла, как несбыточный сказочный мир. Каждая вторая песня была про Москву, и все мое детство внутри что-то пело «в Москву, в Москву… », хотя «Трех сестер» Чехова я тогда не читал.
Попав первый раз в столицу, сразу бросился на Красную площадь, очень хотел ее увидеть, но никак не мог на нее попасть. Все бродил кругами по улицам и переулкам, а спросить, как пройти, стеснялся. И сегодня всякий раз, когда я проезжаю по Большому Каменному мосту, поражаюсь, до чего же красивый Кремль. Это одно из самых красивейших мест в мире, несмотря на эклектику, в нем есть чистейшая гармония.
Переехал в столицу…
В конце 80-х годов, когда поступил на Высшие курсы сценаристов и режиссеров (ВКСР). И тогда начал изучать город на практике, хотя теоретически хорошо Москву знал и понимал, как она устроена: кольцо монастырей, система сталинских высоток. У меня же первое образование архитектурное. Мне надо было просто прийти и увидеть.
В Москве есть ярко выраженная индивидуальность, не во всех городах она есть, даже сталинский ампир — примета времени.
Моя Москва…
Возникала постепенно. Я долгое время жил у площади трех вокзалов и люблю тамошние переулки. Когда обитал на улице Бориса Галушкина, часто бывал на ВДНХ. Сейчас мой дом — Покровское-Стрешнево. Замечательный парк, старая церковь, источники, усадьба.
Меня завораживают эти староусадебные названия, вошедшие в топонимику Москвы и Подмосковья: Архангельское, Шереметьево, Пущино. В Пущино снимались «Неоконченная пьеса для механического пианино» и «Несколько дней из жизни И. И. Обломова», на этой картине я работал помощником режиссера, а теперь усадьба разрушается и исчезает. Как я узнал, только что исчезло Болшево — место силы каждого кинематографиста моего поколения… Жаль.
Москва идет…
По пути всех городов, а живые города должны вырастать, и без эклектики не обойтись. Вопрос в том, чтобы сохранять что уже есть. Конечно, есть потери, новодел — вроде старую улицу снимаешь, а выглядит она как построенная вчера. Но это вопросы к реставрации и консервации.
Отдельная тема — Храм Христа Спасителя. В 80-х годах я в Донском монастыре впервые увидел мраморные барельефы со взорванного храма, они меня сильно впечатлили.
Рад, что его восстановили на месте пустоты, хотя защитников бассейна «Москва» и споров вокруг строительства нового храма было немало.
Места силы…
В столице их много. Есть архитектурные памятники, например Кремль, есть места новой мифологии, Лужники. И за каждым из них что-то стоит: легенда, песня, картина. Есть и энергетические точки, такие как Красная площадь, где прямо энергетический столб бьет.
Для меня важнейшее место силы — одна из старейших церквей Москвы, храм иконы Божией Матери «Знамение», где хранится чудотворная икона мученика Трифона. Это недалеко от Рижского вокзала. Я в этой церкви крестился и венчался с Танечкой (Татьяна Яковлева, педагог ВГИКа. — «Москвич Mag») тоже здесь.
Воцерковился я поздно, мне уже 28 лет было. Тогда как по голове ударило: если не покрещусь — пропаду. У нас на Высших курсах работала женщина по имени Валентина, потом она ушла в монастырь и стала инокиней Елизаветой, так вот она ходила в этот храм и меня туда отвела. Назначили день крестин, и она меня предупредила, что утром могут одолеть сомнения, зачем, мол, взрослому мужику все это надо. «Ты эти мысли гони от себя», — сказала она. И точно, проснулся я засветло в своей общаге на Галушкина, темень, холод, зима, никуда идти не хочется, словно кто-то держит. Но пересилил себя.
Кинематографическая Москва…
Богата, есть где снимать. Выразительные точки есть в «Москва-Сити»: по первому плану старая архитектура, а дальше небоскребы. Мои любимые места для съемок — набережные Москвы-реки, там масса точек. Еще в центре города есть Крутицкое подворье, где я снимал и «Достоевского», и «Бесов».
Ленина надо убрать с Красной площади…
И похоронить по православному обычаю вместе с Крупской. А в Мавзолее устроить музей или еще что-то… Странно это — в центре города лежит мертвый человек как объект поклонения…
После того как я закончил свою лениниану («Демон революции», «Меморандум Парвуса», «Ленин. Неизбежность» — кинотрилогия режиссера Владимира Хотиненко, вышла с 2017 по 2019 год на телевидении и в кинотеатрах. — «Москвич Mag»), Ленин из памятника, условного образа, для меня стал живым человеком, со своими слабостями и страстями. Его роль не только для нас, но и для мира сложно переоценить, грандиозная личность. Хотя по большому счету его Россия не больно-то и интересовала, была скорее полигоном, стартовой площадкой для социального эксперимента.
Я не пытался его оправдать или осудить, моя задача была понять его место в картине мира. Почему центральная композиция называется «Ленин. Неизбежность»? Потому что это явление было неизбежным этапом развития мировой цивилизации.
Исторические фильмы…
Должны быть правдивы. Если берешься за исторический фильм, основой должны быть реальные факты, если хочешь самовыразиться и проявить фантазию, зачем брать реальные сюжеты прошлого?
Другое дело, что в исторических картинах могут быть вымышленные персонажи, но работать с ними нужно аккуратно, в эпохах прошлого, даже хорошо изученных, есть масса лакун, их и надо использовать, заполнять своей фантазией, но перевирать ключевые моменты, даты, события, биографии недопустимо. Основа — историческая достоверность, а персонажи, которые появляются в фильме, могут жить по-разному.
Мне интересно Смутное время (частично эту эпоху я затрагивал в фильме «1612»), оно близко нам по смыслам, абсолютная подчиненность обстоятельствам, вообще это недоисследованное время. Еще мне интересно освоение Дальнего Востока русским землепроходцем Ерофеем Хабаровым. Тоже, кстати, актуальное явление, там же Китай и сейчас это все вибрирует. Тем много… Но мы, киношники, люди суеверные, пока не готов ближайшими проектами поделиться.
Фото: Илья Золкин