О ташкентском дворике в Хамовниках, об урагане в Царицыно и о койках сестринской помощи.
Я родилась…
В Москве, в роддоме №72. Мама и папа работали в акушерстве. Папа, Константин Матвеевич Федермессер, был основоположником акушерской анестезиологии. С мамой, Верой Васильевной Миллионщиковой, он познакомился в Центре акушерства и гинекологии на улице Еланского, а потом, уже вдвоем, они работали в роддоме №72, у них была очень хорошая команда. Там же родились я и моя сестра.
Жили мы в Теплом Стане, но тогда еще не было такого метро. Ближайшие станции были «Беляево» и «Юго-Западная», до которой можно было доехать на 185-м автобусе. Очень был симпатичный район. Жители нашей трехподъездной кооперативной двенадцатиэтажки были самые разные. Один мужик из соседнего подъезда реально выиграл квартиру в лотерею. Такой симпатичный пьющий таксист. В нашем подъезде жили в том числе японисты и китаисты, получившие квартиры от Института Востока. У нас квартира была на четвертом этаже. Когда нам было, наверное, лет по восемь, мы с подругой Машей с шестого этажа посмотрели «Место встречи изменить нельзя» и стали играть в Жеглову и Шарапову. Я была Жеглова, а она — Шарапова. На всех жителей дома мы составили картотеку и отслеживали, кто во сколько вышел и во сколько вернулся. Картотека сохранилась. Маша, кстати, потом поступила в юридический институт, мечтала стать следователем и какое-то время даже им была.
Сейчас живу…
На «Спортивной», прямо рядом с Первым московским хосписом им. В. В. Миллионщиковой. Тут я поселилась после смерти мамы, продав квартиру у метро «Кантемировская».
Хамовники — это совсем другая Москва. Я много лет работала в этом районе, но когда поселилась, выяснилось, что совершенно не знала его.
В студенчестве подрабатывала гидом-переводчиком по Москве. Училась в Инязе на «Парке культуры», работала в Шахматной академии Каспарова на «Кропоткинской», потом в ЮКОСе на «Тургеневской». Когда стала сама жить в Хамовниках, поняла, насколько это потрясающий район и при этом довольно скромный, без понтов Патриарших или «Золотой мили».
Наши кирпичные пятиэтажки на улицах Кооперативной и Ефремова построены в 1920-е годы для рабочих часового завода, который здесь был. В домах не было канализации, и старожилы вспоминают, как там, где сейчас детская площадка, в ряд стояли туалеты с дырками, и к ним подъезжал ассенизатор. Квартал не снесут, он признан памятником конструктивизма, и его уже окружили дорогие новостройки.
Мы живем, как говорил мой папа, в «ташкентском дворике». Здесь было много коммуналок, сейчас заселенных приезжими работягами, вполне уже ассимилировавшимися в Москве. Они говорят на своем языке, их дети ходят в школу рядом. Порядки в нашем дворе не московские, до сих пор сушится белье на улице, а мамы и бабушки из окошка зовут детей домой. Удивительно спокойная и тихая Москва, где не страшно выйти вечером из дома. И при этом центр города, где нет шума транспорта, где куча мест для прогулок, где парк Трубецких с одной стороны, Новодевичий монастырь с другой, а с третьей — набережная и парк Горького. Это другой мир, попадая отсюда в спальные районы на окраины, я всегда думаю: «Какой же бесконечный наш город».
Мне всегда везло на соседей…
Еще я жила в районе Медведково на улице Молодцова, в пятиэтажке. Это была крохотная однокомнатная квартирка, малосемейка. Помню, как лет двадцать пять назад, во время урагана, как раз в день выпускного бала в школах, сорвало кованый козырек, повалило деревья и завалило вход в подъезд так, что мы не смогли выйти.
После перебралась в однокомнатную квартиру побольше, в район Царицыно. И это было невероятно счастливое время: мы ходили гулять и кататься на лодках в еще не модифицированный Царицынский парк и в дендропарк Бирюлево.
Когда родился и подрос старший ребенок, мы переехали в двухкомнатную квартиру неподалеку, на «Кантемировскую». Окна у нас выходили в очень симпатичный старый двор с оврагом и холмиками, весь заросший кленами, ветки которых залезали прямо в окно. Одна остановка на метро — «Царицыно»—«Кантемировская» — а как будто разные города. Теплый Стан, Медведково, Кантемировская — это еще и разные люди с разными историями попадания в эти места. В Теплом Стане я еще помню, когда за нашим домом были частные деревянные дома, а сейчас их уже нет.
Мне всегда везло на соседей. В Царицыно по-прежнему живет ближайшая подруга, ее сын сейчас работает со мной. На Кантемировской с нами тоже соседствовала удивительная семья. При переезде мне всегда важно познакомиться с предыдущими хозяевами и с соседями. Это фактор важнее, чем состояние квартиры. Это то, чем стены напитаны.
Люблю гулять в Москве…
Свободного времени в графике немного, и для прогулок остаются Хамовники и прилегающие районы. С удовольствием, например, пройду пешком от офиса фонда «Вера», который находится на «Смоленской», до Первого московского хосписа на «Спортивной». Если удается найти время и подышать воздухом, иду гулять в парк Новодевичьего монастыря. Если надо совместить приятное с полезным, дойду с ребенком до школы в переулке Хользунова и вернусь обратно к хоспису через парк Трубецких. А если предстоит семейная вылазка, то выберем прогулку по набережной с возможностью где-то остановиться по пути, пообедать или поужинать, с практически гарантированной вероятностью встретить кого-то из друзей-товарищей. Перебравшись в центр, мы практически всегда остаемся в центре города, в другие районы я только по работе выезжаю.
И еще любимый маршрут — мобильная экскурсия по району Остоженка—Пречистенка, которую сделал Кирилл Серебренников. Всем советую ее послушать и пройти ногами.
Мой любимый район в Москве…
Хамовники.
Мой нелюбимый район в Москве…
Сейчас стала не любить Теплый Стан. Он изменился с тех пор, как я там жила; со времени моего детства, взросления и школы. Когда я туда приезжаю, у меня возникает ощущение «Вишневого сада», где все чужое, не мое. Сейчас там все стало значительно более приспособлено для жизни: торговые центры, рынки. Когда-то это было место с кинотеатром «Аврора», магазинами «Лейпциг» и «Ядран», здесь появился первый польский магазин «Агрика». Сейчас это район ярмарки Коньково, Ikea и «Меги». И это совершенно другое. Теплый Стан не был похож на типичный московский муравейник, как сейчас. Пространства Тропаревского парка и усадьбы Узкое казались нам тогда огромными. А сейчас они выглядят маленькими клумбами в центре гигантского мегаполиса.
В ресторанах…
Я люблю, чтобы было тихо, и терпеть не могу, когда в ресторане играет музыка, потому что ресторан — это место не для поесть, поесть можно и дома, а для пообщаться. Наши традиции все равно идут с кухни, поэтому, например, совершенно не понимаю культуру баров. Мне нравится сидеть за столом на удобном стуле. Качество кухни для меня вторично, главное — атмосфера. Люблю, когда официанты возрастные, когда они комфортно и легко общаются, шутят и улыбаются. Нравится грузинская кухня. Рядом с нашим домом есть ресторан «Пиросмани», окнами выходящий на Новодевичий монастырь, и малюсенький ресторанчик Archie, где всего несколько столиков, нет музыки и очень теплое обслуживание. Терпеть не могу понтовые места, где тебя оценивают по внешнему виду, где на вас будет глазеть сосед по столу и где маленький «плевочек» на большой тарелке будет стоить четыре тысячи рублей. Все это не для меня. Я люблю жареную картошку, котлеты, селедку.
Место в Москве, в которое все время собираюсь, но никак не могу доехать…
Может, это покажется странным, особенно в связи с тем, чем я занимаюсь, но я очень люблю кладбища, которые в центре Москвы. Их немного, но они есть. Недавно открылся памятник Никулину на Новодевичьем кладбище, я очень хочу сходить посмотреть. Очень нравится Нескучный сад рядом с Академией наук. Место, куда хочу сходить и есть ощущение, что недостаточно там часто бываю, — это Донской монастырь и Донское кладбище. Там похоронены мои родители, а также многие пациенты нашего хосписа. Я там редко бываю, что, наверное, даже хорошо, потому что я прихожу туда, когда мне тяжело.
Главное отличие москвичей от жителей других городов…
Темп. Мы живем на абсолютно безумной скорости и отсюда все остальные наши особенности, в том числе недружелюбие, отсутствие улыбки. Но при этом мы не так много успеваем. Когда я приезжаю в Вильнюс, откуда родом моя мама и где сейчас живут мои родственники, за один день у меня получается и поработать, и отдохнуть, и в магазин, и в гости зайти, и со всеми пообщаться. Отсутствие спешки дает пространство в голове, чтобы была возможность впитывать жизнь. В Москве мы не успеваем ничего впитывать. Из-за бесконечного потока информации, которая льется отовсюду — из радио, газет, рекламных щитов, телефона. Мы отравлены этой перенасыщенностью. Москва — это отдельный космический корабль, значительно более приспособленный для жизни в безумном темпе, чем многие европейские города. В Москве вы можете круглосуточно, в любой день недели, в любое время года найти все что угодно. Такого нет ни в Берлине, ни в Нью-Йорке, ни в Париже.
В Москве за последнее десятилетие изменилось…
Я не могу не учитывать мой личный опыт. Для меня изменилось все: за последнее десятилетие я осталась без родителей, переехала в центр, поменяла работу.
Помню, как три года назад открылось МЦК, и мы с друзьями решили проехать весь круг, и у меня было невероятное впечатление от Москвы из окон поезда. Мы проезжали места, которые для меня вышли из кино. Например, Божедомка. Оказывается, это существующее место. И, конечно, меня потрясла Москва в момент чемпионата мира по футболу. Это была Москва, в которой я хотела бы жить всегда — открытая, дружелюбная, гостеприимная.
Хочу изменить в Москве…
Банально: хочу, чтобы понятие «доступная среда» работало, а не оставалось фразой на бумаге. К сожалению, пока это не так. Я люблю Москву, но все-таки москвичей я люблю больше. В связи со спецификой своей работы хочу, чтобы люди, с которыми я работаю — неизлечимо больные, старики, проживающие в интернатах, — тоже видели этот город, чтобы не просто жили в больницах, хосписах, а чтобы были такими же москвичами, как и мы. Для этого нужна по-настоящему доступная среда. Что это такое? Это не только пандусы и сотрудники метро, помогающие колясочнику спуститься, это иное расположение товаров на полках магазинов, выключателей света в гостиничных номерах, иной подход к работе кино и театральных касс, к которым было бы удобно подъехать. К сожалению, Москва со своим темпом — это город только для здоровых, достаточно молодых и энергичных людей. Но «дорогу осилит идущий» и, как говорила моя бабушка, «глаза боятся, а руки делают». Я убеждена, что отношение в обществе к нездоровым людям будет меняться!
Мне не хватает в Москве…
Времени. Это специфика города. Причем эта ситуация не изменится ни с возрастом, ни с изменением места работы.
Города все живые, и Москва живая, дефицит времени — это ее черта. Если ты не поймал темп, который она тебе навязывает, ты тут не приживешься. «Москва слезам не верит!» — это же неспроста говорят. Я всегда хочу сбежать из Москвы, но понимаю, что сбежать отсюда надолго невозможно. Это такой наркоманский кайф — быть встроенной в темп города и быть здесь состоявшейся.
Если не Москва, то…
Я полюбила Нижний Новгород, где сейчас довольно много работаю и понимаю, что мне там хорошо. Питер мне тоже нравится, но я могла бы там жить только если бы получалось делать мое дело.
На самом деле, если вы спросите, что такое моя родина, место для сердца, скажу, что это квартира в Теплом Стане, где мы жили с сестрой, родителями и собакой Найдой в детстве. Всего этого больше нет, поэтому я не хочу приезжать в Теплый Стан. И еще родина — это деревня Никитино-Троицкое рядом с Ростовом Великим, где у родителей был домик и где сейчас наша дача. Там я росла, каждое лето мы с сестрой туда приезжали, там, в Ярославской области, где все окают, моя родина. Школьное выпускное сочинение на пафосно звучащую тему «Моя Россия» я писала про свою деревню Никитино, и оно вошло в сборник лучших выпускных сочинений года.
Меня можно чаще всего застать кроме работы и дома…
В Никитино, но лучше меня там не заставать. Я езжу туда за тишиной и одиночеством. И еще в Поречье. С фондом «Вера» удалось реализовать один из самых дорогих моему сердцу проектов паллиативной помощи. Поречье — это село недалеко от Ростова Великого, где мы сделали крохотный хоспис со стационаром и выездной службой — «Дом милосердия кузнеца Лобова». Горжусь, что это сделано уже мной, не мамой и не по маминым следам. Когда я думаю про собственную старость, думаю об этом доме, тут мне было бы не страшно и не одиноко умирать.
Планы…
Их очень много. Очень важно закончить ремонт в Московском многопрофильном центре паллиативной помощи на улице Двинцев и сделать все, чтобы это было не только место с качественной помощью и сервисом, а еще и с бытовым комфортом для наших пациентов. Очень хочу открыть койки сестринского ухода, которых в Москве пока нет ни одной. Это койки для таких пациентов, которые нуждаются в уходе 24 часа в сутки и о которых по разным причинам не могут заботиться их родственники. В этом году нам передают несколько зданий — на улице Шкулева, в Щипковском переулке, на улице Академика Миллионщикова — там будут работать выездные службы паллиативной помощи. Вот такие планы на ближайшие два-три года.
ПОМОЧЬ ФОНДУ «ВЕРА»
Поддержать программы фонда «Вера» и планы по развитию паллиативной помощи можно благотворительным пожертвованием разово или оформить ежемесячную подписку на сайте help.hospicefund.ru.
Фото: Елена Дунаева