О любви к плотной городской застройке, дефиците эстетики в Москве и фестивале современного искусства «ГУМ-Red-Line».
Мы родились…
Евгений Святский: В Москве, в роддоме Грауэрмана на Арбате. Сейчас этого роддома уже нет, но многие мои друзья, знакомые и родственники родились в нем. С рождения я жил на Малой Бронной, в доме №13, напротив нынешнего ресторана «Аист». В 1971 году мы с семьей переехали в арбатские переулки.
Татьяна Арзамасова: В роддоме имени Грауэрмана.
Лев Евзович: В Москве, на Гоголевском бульваре в доме №8 — это один из домов-коммун, построенных архитектором Гинзбургом. Мой дед работал у него строительным инженером, поэтому мое детство сопряжено с конструктивистскими планировками. У нас была очень маленькая кухня, потому что изначально предполагалось, что будет общая коммунальная кухня во дворе, но потом ее, естественно, не было. И дверь одновременно открывалась в ванную и закрывалась в туалет. А в ванной было окно с видом на Кремль.
Владимир Фридкес: В Москве, недалеко от ГУМа, это был переулок рядом с Политехническим музеем. Когда я открывал окно, было слышно, как куранты стучат. И ГУМ был моим любимым местом — там продавали мороженое. Оно мне казалось самым вкусным. Хотя вообще я не знаю, где я родился, в этом переулке я жил. Наверное, где-то рядом.
Мы живем…
Татьяна: У нас мастерская на улице Вавилова. Сейчас все мы находимся в Москве, а вообще живем мы в самолете, можно сказать, прописаны.
Лев: Я живу на углу Большой Никитской и Газетного переулка. Этот дом конца 1920-х годов — бывший кооператив МХТ. Нашу семью выселили из дома на Гоголевском бульваре в связи с реконструкцией перед Олимпиадой-80. Мы оказались на окраине, по тем временам, в Останкино. Моя мама, родившаяся в центре, просто физически не переносила жизни в московских новостройках, поэтому мы сделали обмен. И оказались в самом центре, в квартире на последнем этаже. Во время дождя с потолка капало, как в фильме Тарковского «Зеркало». Отцу пришлось собственноручно делать такой ремонт, какой обычно люди делают в сельских домах.
Евгений: Около метро «Октябрьское Поле». Этот район я не выбирал, там находилась квартира, которая перешла мне по наследству. Когда я туда переехал в 1985 году, район мне категорически не нравился. Для меня Москва ограничивалась ареалом Бронная — Никитские Ворота — Арбат — Тверская — Маяковская. Мои обжитые и родные края. В новую Москву я не ездил довольно долго, пока мой лучший друг не переехал в Чертаново. Первый раз навестив его на новой квартире, я попал в совершенную, на мой взгляд тогда, Тмутаракань. Меня шокировали совершенно нечеловеческие пространства, гуляющие по пустырям ветра, дома какими-то островами, обособленные друг от друга. Все это совершенно модернистское. Городское планирование в Москве мне не нравится категорически. Я любитель плотно застроенной городской среды. Со зданиями человеческого масштаба, какой бы высоты они ни были. А все модернистские теории про светлые города будущего как-то не убеждают.
Владимир: В том же районе, что и в детстве. Еще я жил в Братеево, там раньше даже деревья не росли, такое ощущение было, что это радиоактивная местность. А сейчас вполне ничего, можно жить.
Любим гулять…
Татьяна: Гулять удается мало, поэтому ничего не могу сказать.
Лев: Как в детстве, по тем же самым маршрутам: от дома на Гоголевском бульваре до дома на Тверской. Еще приятно бывать в Хамовниках, где я тоже жил одно время — напротив Новодевичьего монастыря. Среди новых районов у меня нет любимых. Я, честно говоря, не могу представить себя живущим в них. Академический район, где находится мастерская, я не то чтобы люблю или не люблю. Когда мы въехали сюда в начале 1990-х, открывались виды на поля, какие-то аэродромы, было много пустого пространства вокруг. Это было красиво, но у меня есть какая-то агорафобия. Я не люблю открытые пространства, особенно в городе. Не понимаю людей, которые протестуют против точечной застройки. Я бы застроил в десять раз больше. В этом плане мне даже близки очень плотные Гонконг или Нью-Йорк, где взгляд все время натыкается на какой-нибудь угол, улицу или человека, а не на огромное пространство.
Евгений: Гуляю я крайне редко. Жалко, но не остается времени, не помню, когда я вообще гулял по городу, обычно только по делу, при случае. Но приятно гулять все по тем же районам и тем же маршрутам, в парке Горького, по Крымской набережной. Возвращение городу некоторой чистоты, планировки, облика, площадей, улиц и так далее — мне нравится. Мы с коллегами в основном в разъездах из города в город по миру, оказавшись в Москве, я сразу занимаюсь работой, потом сразу уезжаю куда-нибудь — чаще даже выходит гулять в других городах.
Владимир: Я люблю гулять в районе Университета. Рядом с МГУ есть Дворец пионеров. Интересная местность, напоминает какой-то южный пейзаж. Там я люблю кататься на велосипеде.
Любимый район…
Татьяна: Сейчас, наверное, банально говорить, что любишь московский центр, потому что он такой хорошенький, потому что там так много кафе, потому что там теперь такие широкие тротуары, что не проедешь. Но, видимо, у меня есть какие-то любимые ностальгические районы, которые находятся в центре. И они связаны с учебой (я училась в МАРХИ), с воспоминаниями о студенческих годах.
Владимир: Когда я жил в Братеево, я не любил Братеево. Когда жил в центре, я любил центр. Сейчас я не могу сказать, что люблю центр, там шумно и грязно, на мой взгляд.
Нелюбимый район…
Татьяна: Я считаю неправильным перечислять нелюбимые районы, но их много. Больше, чем любимых. Во-первых, они некрасивые. Во-вторых, меня с ними ничего не связывает. В-третьих, испытываю всегда какой-то дискомфорт, уговаривая себя: «Но ведь так все стараются, чтобы нам было хорошо. Так заботятся». То лампочки покажут, то поиграют цветным светом — чувствуешь, что ты просто обязан сказать что-то хорошее, но язык не поворачивается.
Евгений: Я не люблю районы, исковерканные советской индустриальной застройкой. По большей части это районы восточной Москвы. Они всегда вызывают отторжение, когда я там бываю. Также вызывают отторжение зоны отчуждения вдоль железных дорог, которые начинают постепенно двигаться и обживаться — такие территории мне не нравятся. Это при том, что я люблю урбанизм, сложноустроенный, насыщенный, который интересно разглядывать. Но в Москве он не тот. В Нью-Йорке он мне нравится, а в Москве это скорее свидетельство деградации человеческого гения. Я люблю разглядывать дореволюционные индустриальные постройки, они как раз вызывают уважение и восхищение тем, как к этому относились строители, мастера, архитекторы. Величественная красивая кирпичная кладка, с красивым узором — это всегда неравнодушная работа. И настолько дикое убожество, свидетельство поражения мозга — все промышленные предприятия, построенные позже.
Место в Москве, куда все время собираешься доехать, но не получается…
Татьяна: В Москве не удается посетить прекрасную реконструкцию, которая еще не состоялась. Еще не пришел тот внимательный дизайнер и архитектор, который сделал бы реально интересную и современную реконструкцию. Именно современную, не построенную на каких-то безумных узорчиках. Еще не случилось, но я думаю, что я когда-нибудь приду в такое место или такой район, который будет действительно классным во всех отношениях: и в эстетическом, и в смысловом. Сейчас столько безумных капиталистических решений, которые прикрыты документально. Но когда я смотрю на шедевры Константина Мельникова в недостаточно хорошей реставрации, мне становится больно. Ведь это те шедевры, на которых учились мы, а также западные архитектурные звезды. И эти шедевры уходят.
Владимир: В Москве нет такого места, куда мне хотелось бы съездить, но не получается. Обычно все время получается. Или все время не хочется.
Евгений: Я никак не мог доехать до парка «Зарядье». В итоге один раз получилось, правда мимоходом. С одной стороны, я восхищен прообразом той же фирмы, которая в Нью-Йорке делала парк High Line, насколько просто, легко и органично они все это вписали. С другой стороны, у меня есть вопросы к тому, что получилось в Москве. Всякие московские реновации делаются в истерическом режиме и приобретают совершенно странные черты. Возвращение чистоты планировки площадей дело хорошее, но в спешке всегда возникает одинаковость, однородность. Западные города, на которые Москва стремится стать похожей, они же менялись постепенно. Все наслоения, улучшения, модернизации проходили естественным образом, поэтому они неодинаковые. А тут такое ощущение, что единый евроремонт с какими-то сомнительными материалами.
Еще из тех мест, где бы мне хотелось побывать и куда я никак не доберусь (потому что это расположено в районе, который мне не нравится, но само место мне любопытно) — японский ресторан «Нагоя» около института имени Баумана. Его открыл мой знакомый. Он стажировался в Японии, когда учился в университете, проникся японским духом и построил аутентичное заведение, которое, как я читал, нахваливают знатоки.
Лев: Я никак не могу доехать до ВДНХ, к которой испытываю теплые и смешные чувства, вспоминая советские времена. Было смешно водить первых иностранцев, приезжающих в Москву, на ВДНХ, где рядом с космической ракетой были толстые огромные свиньи, которые не могли приподняться из-за собственного веса. Было в этом что-то… И хотя на ВДНХ сейчас многое изменилось, ехать туда очень далеко.
Отличия москвичей от жителей других мегаполисов…
Лев: Заметны меньше, чем отличия москвичей от жителей маленького русского городка. Мы все знаем, чем Россия отличается от Америки или Франции — политической системой, способами управления, историей. Но если говорить об урбанистическом образе жизни, фактически у определенного слоя людей в Москве он не отличается.
Понятно, что Москва все-таки беднее Нью-Йорка. Но вопрос — насколько? Я не думаю, что сильно. Но нельзя сказать, что в Москве такой же уровень плотности культурной жизни.
Владимир: Москвичи важничают.
Евгений: Московским жителям не хватает спокойствия, позитивности, толерантности. Видно, что люди наэлектризованы, довольно много агрессии висит в воздухе, в целом люди неприветливые и неулыбчивые. Хотелось бы, чтобы это изменилось. В остальном москвичей многое роднит с жителями других мегаполисов: ритм жизни, погруженность в дела, быстрота общения и решения вопросов. Радует, что город становится удобнее, насыщается местами, где можно приятно встретиться с кем-то. С другой стороны, смущает преимущественная дороговизна этих мест, избыточная претенциозность, но это опять же меняется на глазах. Есть тенденция к общей демократизации заведений питания в сторону простоты, уютности, качества.
Татьяна: Москва никогда не будет, как Париж. Или как Рим. С каждой мировой столицей у Москвы свои различия. Москва должна быть как Москва. Со специальным московским духом, который пока никак не улавливается. Может, потому что в управлении города — гости столицы, высокопоставленные, но тем не менее гости. И они приводят свои команды, которые занимаются дизайном, архитектурой, решают, какие скульптуры ставить, как украшать город на Рождество и другие праздники. Скоро повсюду появятся яйца, будем ждать, как неизбежность, во всех видах — с лампочками, без лампочек. У меня ощущение, что все это заботы пришлых людей. Им кажется, что они все делают хорошо, а мы неблагодарные. Может, они другого не знают в своей жизни? Но это не Москва.
Нравится в Москве…
Евгений: Большое преимущество Москвы перед многими городами мира в том, что здесь есть много заведений и магазинов, которые работают круглосуточно. Для меня как для человека с нерегулярной сеткой работы, бодрствования и отдыха это большой плюс.
Другое несомненное большое преимущество — московское метро. По каким бы причинам оно ни было построено в таком духе и таким образом — не как транспортная артерия, а как нечто, изображающее прекрасное будущее — оно красиво, становится все удобнее, добавляются линии. Поезда ходят с очень короткими интервалами, даже если сравнить с Нью-Йорком — там интервалы движения гораздо больше. В Нью-Йорке у метро только одно преимущество — оно работает круглосуточно. Еще мне нравятся новые поезда со сквозным составом.
Сократили троллейбусы, и с ними ушли бесконечные провода, которые замусоривали виды города и загромождали улицы. Хорошо, что вместо них ходят электробусы, на облике города это явно сказалось в лучшую сторону.
Татьяна: Отдельные участки мощения из натурального камня. Я смотрю на них вторую зиму, если сейчас сойдет снег и они выдержат — будет здорово.
Не нравится…
Евгений: Сопутствующая модернизации пошлость, которая город якобы украшает. У нас так много праздников, что эти украшения почти не убирают, все эти безумные арки, все это дурновкусие, которое проявляют представители московской власти, думая, что это нужно народу. Ни в одном городе мира я не видел, чтобы на улицах лепили в таком объеме все эти пластмассовые деревья.
Все это существует в какой-то контрфазе, потому что это делают одновременно с вычищением хаотичной застройки: киосков, ларьков, павильонов. С точки зрения мысли об облике города результат и цель правильные. Но какой ценой все это делается и как обходятся ради этого с людьми — сопутствующие обстоятельства огорчают.
Еще мне не нравится количество соли, которую зимой высыпают на улицы. Я видел, как город, находящийся в похожем климате, например Хельсинки, прекрасно себя чувствует без этой соли. Совсем. Там зимой город чистый и белый, без этой черной грязи и жижи. Они сыплют гранитную крошку, потом ее пылесосами собирают с улицы, моют и складируют до следующего сезона, пополняя естественную убыль. Это дает прекрасный эффект. Город чистый и неотравленный, растения не загублены, обувь не испорчена. Никаких оправданий климатом и снегом. Причем предыдущая городская администрация клялась, что прекратит это делать, но вместе с ней ушли и обещания. А новая взялась с новой силой.
Лев: У меня вызывает чувство абсолютного раздражения, что в моем родном Газетном переулке новое мощение улицы уже расколото и разбомблено, в то время как на соседней Тверской улице все сделано хорошо. Мне нравятся мощение и посаженные там деревья. Но такую ситуацию невозможно представить ни в каком другом городе, хоть европейском, хоть азиатском. Невозможно представить, что руководство города, та фирма, которая это делала, еще «живы» и ходят по тем же улицам. И что граждане абсолютно не возмущены.
В Москве не хватает…
Татьяна: Эстетики — архитектурной, дизайнерской, любой. Я согласна, что ларьки и киоски, которые снесли, были чудовищными. Но появившаяся поросль нового времени меня эстетически не устраивает. Душа не радуется.
Евгений: Зелени. Хочется больше качественных зеленых зон. Они явно пострадали от активной застройки и избыточного засыпания земли солью.
В Москве изменилось…
Владимир: Видимо, уже все. Во-первых, за десять лет в каком-то смысле стало лучше: чище и намного удобнее. В то же время я, как москвич старый, в смысле родившийся, когда Москва была совсем другая, советская, могу сказать, что она была более уютным городом, чем сегодня. Людей всегда было много. Мне всегда нравилась московская толчея, все куда-то бегут. Но уютность — это другое. Вот когда я родился, были дворы. Во дворе можно было гулять. Двор — это особое место, не похожее ни на что другое. Сегодня дворов вообще нет. То есть они существуют как территория, но никто никого не знает. А тогда можно было в окошко кричать. Город был гораздо более низкоэтажный, с более узкими улицами. И гораздо чище. Зимой снег был белым.
Исчезновение дворов связано с многоэтажной застройкой, я думаю. С переселением людей. Когда я учился в школе, у нас был один восьмой класс. Когда я перешел в девятый, их стало два, потому что половину района расселили по другим местам, которые были построены, и школы закрывались. Соответственно, дети переходили в те школы, которые остались. А сегодня, представляя современные застройки с огромными домами, я вообще не понимаю, как люди могут там жить. Мне кажется, они не знают даже тех, кто на лестничной клетке с ними живет.
Я тоже не знаю своих соседей, и консьержка каждый раз смотрит на меня: «Вы к кому идете?» Сейчас это нормально.
В ресторанах…
Владимир: Я не гедонист и ем, потому что просто надо. Я могу все любить и не любить одновременно. Хотя, наверное, есть какие-то места, где вкуснее, чем в других, но они меняются с такой скоростью… Что мне нравится сегодня, так это появление микроскопических точек с кофе навынос. Я кофеман и рад, что могу получить стаканчик на любом углу, даже не останавливаясь.
Евгений: Рестораны, в которые я чаще всего попадаю, — это «Сахли» и «Дарбази», поскольку мы с коллегами любим грузинскую кухню. Там очень хорошая еда высокого уровня. Всегда радует.
Приятно бывать в ресторане «Дом 12» — он более артистический, тоже с хорошей едой, всегда можно встретить знакомых и друзей. С «Домом 12» соседствует «Перелетный кабак», тоже очень приятное место. Еще я люблю «Воронеж».
Новое место, которое мне понравилось, открыли недавно мои знакомые в доме, где я родился: ресторан «Château Руставели» — это фьюжн из грузинской, армянской, одесской и, кажется, французской кухни.
Иногда бываю в кафе «Пушкинъ», которое мне по-прежнему нравится, и в баре «Фаренгейт» поблизости.
Мне нравится идея с фуд-кортами, в некоторых из них я тоже бывал. Сейчас открылось «Депо» — не успел еще оценить, но отзывы слышал хорошие. Еще по Нью-Йорку я знал Eataly и бывал там, когда его открыли недалеко от Киевского вокзала. Мне нравится итальянская еда. Но при этом я бы не сказал, что я завсегдатай ресторанов. Чаще я ем дома.
Фестиваль современного искусства «ГУМ-Red-Line»…
Владимир: Посетить его, конечно, стоит, ведь мы там будем. А что вы думаете я еще скажу? Мы специально повесили картинки, чтобы вы не ходили?
Я думаю, что выставка должна проходить в музее. По мне, музейное пространство для художника лучше, чем витрина в магазине или стена в ресторане. С другой стороны, так больше людей увидят искусство. Но я не знаю, как это будет экспонировано и как это будет выглядеть. Правда, фестиваль организует мой друг Дмитрий Ликин, которого я знаю много лет, надеюсь, он плохого не сделает. Возможно, это будет сделано так, что люди станут останавливаться и говорить: «Смотри, смотри, это же АЕС+Ф».
Лев: Я сторонник выставок в подобного рода местах. Институциональное деление, что искусство обязательно должно находиться в музее, мне кажется неправильным. Например, в Шанхае была выставка Каттелана в огромном молле. Если искусство хорошее — ему не нужно специальных музейных стен. Оно все равно будет работать. А что люди его не заметят, я не могу представить.
Татьяна: Хорошее дело. Несколько лет назад мы с большим удовольствием приняли предложение сделать проект специально для журнала Bosco, и вот сейчас он приходит в ГУМ. Я прекрасно отношусь к идее, что искусство выставляется в торговых центрах.
В нашей жизни не хватает эстетики и каких-то форм культурной жизни, выставок. Пусть они появляются в любых местах, где угодно. Восемьдесят процентов людей пройдут и не заметят. Двадцать процентов заметят, среди которых пятнадцать процентов будут прикормлены, а пять процентов новых людей вольются и будут получать удовольствие.
Евгений: С одной стороны, это необычное место для художественной выставки. С другой — в мире процесс выхода выставок из «белого куба галерей» идет полным ходом. Очень много экспериментов с размещением искусства в разных общественных пространствах: в аэропортах, на вокзалах. В Москве этого мало. И такого рода попытки стоит приветствовать, особенно если они делаются на хорошем экспертном уровне. Организаторы тщательно подходят к отбору участников и подаче выставки, чтобы она явно была эффектной и сочеталась с пространством.
Любопытно увидеть реакцию, особенно понимая, что в ГУМе сейчас очень много посетителей со всего света. Интересно, какой эффект это даст, явно можно зацепить какой-то сегмент публики, который никогда никуда не ходил, не видел современного искусства. Может, эти люди что-то для себя откроют и не будут так отчуждены.
Фестиваль современного искусства «ГУМ-Red-Line»: 13 апреля — 28 мая 2019.
Фото: Влад Локтев