Вышла последняя книга Эдуарда Лимонова «Старик путешествует». Мне не хочется публиковать на нее рецензию, пришла идея получше: в эти непростые дни я взял интервью по Skype у Александра Бородулина: прекрасного фотографа, человека известного и в России, и за ее пределами.
Бородулин — международный тусовщик, завсегдатай нью-йоркского клуба «Студия 54», дружил с Романом Полански и Джеком Николсоном, влюблялся в самых красивых супермоделей и, кстати, был другом Лимонова. И даже умудрился стать персонажем романа «Это я — Эдичка» и некоторых других его произведений.
Все прекрасно знают его отца — Льва Бородулина, классика советской фотографии, продолжателя традиций Родченко. Александр Бородулин как фотограф принес свежее дыхание с Запада и показал всем новую свободную городскую фотографию, сделал знаменитый репортаж с советскими девушками для американского Playboy, поднявший тираж журнала и доказавший всему миру, что секс в СССР есть. Мы даем вам возможность ознакомиться с его фотографиями. Дело в том, что я планировал это интервью в память о Лимонове, и мы с вами его, конечно, вспомним. Но спасибо Саше за его откровенную речь, за его смелые эпатажные оценки и за счастливую возможность окунуться в это чудесное время 1970-х и 1980-х, которое многим совершенно неизвестно.
Недавно умер Лимонов. Я знаю, он был тебе и другом, и врагом, и соратником. Расскажи о ваших взаимоотношениях.
Он никогда не был для меня врагом, но был короткий период времени, когда он ко мне плохо относился.
Ну мы же помним «Это я — Эдичка», где ты выведен под фамилией Жигулин, который увел Лену Щапову…
Это у него был на меня зуб. А так он был мне другом, а впоследствии стал и моим учителем. Он был, конечно, глубокий человек и, я считаю, непонятый до конца.
Разве? По-моему, его политическое кредо прозрачно для всех.
Да, но его жизненное кредо было как следует «повы*бываться» (цитирую его самого). Его настоящая личность скрывалась за несколькими разными ипостасями, а на самом деле это был такой хулиганистый парень, безусловно гений, который издевался над всеми.
Уже в начале своего творческого пути Лимонов приступил к реализации своей жизненной программы «Лимонов — национальный герой». Это и было кредо его жизни, но, надо признать, в конечном счете программа не была полностью выполнена. Он не стал ни Лениным, ни Че Геварой, ни Пол Потом. Но сама его жизнь, протекавшая в достижении этой цели, стала произведением искусства.
Надо понимать, что Лимонов был очень хороший человек с точки зрения жизненной морали: он был порядочным, верным другом, не способным предать, и никому не делал зла. Но Лимонов — национальный герой не останавливался ни перед чем и маниакально рвался вверх всеми доступными способами. В какой-то момент он понял, что националистические идеи и ультралевые взгляды могут привлечь к нему большое внимание. Еще в Париже, до возвращения в СССР, Лимонов начал общаться с экстремистами всех мастей.
Эдуард Лимонов, Париж, 1980-е
Он работал в журнале «Хулиган», где познакомился с ребятами, которые привели его в газету Libération. И он стал левым журналистом, писателем в Париже, и когда открылся СССР, уже было понятно, по какому пути он пойдет. Но я не думаю, что у него на самом деле были левые взгляды.
Ну а какие были?
Его кумиром был писатель Гарольд Роббинс, чьи книги продавались сотнями миллионов экземпляров и который, собрав банду наемников, попытался захватить небольшой остров в Латинской Америке и провозгласить себя диктатором. Лимонов мечтал стать героем, стать диктатором, правителем, человеком номер один. Вот к чему он стремился, и в этом плане он был абсолютный приспособленец. Он мог на вопрос «Ты за красных или за белых?» ответить совершенно точно, что он и за тех, и за других. Кто больше поможет в достижении его целей — за тех он и будет. Но даже это приспособленчество было арт-проектом.
Тебе кажется симпатичной идея быть диктатором?
Безусловно, это идея фикс, но в его понимании это не то что симпатично или несимпатично. Оставить след — вот главное. Вот какая позиция: «Я родился и нахожусь на этой земле. Нафиг я сюда попал? Возможно, никогда не разберусь. Возможно, найду ответы на какие-то вопросы. И что мне делать со всем этим? Какова моя адженда (agenda) в этом мире? Сделать его лучше, делать добро для людей? Нет, моя «адженда» — «повы*бываться» по полной программе, совершить «революцию», взорвать все старое». Симпатична ли такая адженда? В какой-то степени она понятна. Симпатичны ли методы достижения этой цели? Безусловно, они могут быть очень неприятными.
Все это стоило ему потери огромного количества друзей. От него отвернулись очень многие, потому что его перестали понимать. То есть многие понимали, что он играет, но не могли это принять. Лимонов в этом смысле «L’Étranger» («Посторонний») Камю в кубе. Лимонов в самом глубинном понимании не имел отношения к самому себе, к Лимонову. То есть он его (себя) создавал, и это — невероятный концептуальный проект, который, к сожалению или к счастью, не достиг того уровня, которого он хотел достичь.
Ну а какой он был в конце жизни? Ты говорил, что в последний год часто с ним общался.
Он стал еще более аскетичным, чем был раньше. Стал жестким, очень ценил свое время. В последние дни, когда я его видел, он часто жаловался на свое горло, но не говорил, что с ним. Ему уже врачи запретили пить, хотя он иногда со мной зашибал рюмку-другую. Наверное, он уже готовился к концу, а я этого просто не понимал. Я видел, что он как пружина сжался для чего-то, а для чего — я не мог понять.
Расскажи про Лимонова и женщин…
Он очень скучал по Наташке…
По Наташе Медведевой? Ты считаешь, она была самой любимой его женщиной?
Я думаю, да.
Ты Медведеву знал?
Наташу знал отлично, конечно. Я увидел ее первый раз, когда он привез ее в Нью-Йорк из Лос-Анджелеса. В то время она была на обложке альбома группы The Cars. Шумная басистая девушка модельной внешности, но в теле. Не в его вкусе. Это было неожиданно для Лимонова, потому что он любил субтильных, аристократических женщин, и она не подходила под этот образ. Самое смешное, что она со временем такой стала — сильно похудела и изменилась.
Наталья Медведева и Эдуард Лимонов, 1980-е
Наташа была очень эпатажной, все время полупьяная, все время куда-то исчезала, ей хотелось гулять. Она, в принципе, была такая же, как Лена Щапова, только Лимонов был уже известен в отличие от периода со Щаповой. У него были связи, друзья в Париже. Наташу взяли на работу певицей в кабаре «Распутин». Кабаре это очень известное, там часто бывал Высоцкий. Однажды, когда мы там были с Шемякиным и Высоцким, они загулялись до такой степени, что разломали вдребезги все кабаре. Наташа неплохо зарабатывала, а Лимонов в тот момент еще не очень. Мне кажется, Лимонов никогда хорошо не зарабатывал, еле-еле ему хватало, включая последние годы. В последнее время, когда я видел его, он очень был озабочен деньгами и во многом работал ради денег.
Расскажи, как Лимонов жил со Щаповой и про всю эту нью-йоркскую историю, где фотограф Жигулин уводит от Писателя его возлюбленную. Ты в книге выглядишь мерзким.
Возможно, он меня таким и считал, потому что одно время мы жили с Леной вместе, но совсем не как любовники. Потом его отношение ко мне изменилось. Мое отношение к Лимонову тоже менялось со временем. Первый раз, когда я его увидел, я подумал, что он лоховатый провинциал, который ни во что не вписывается, такой динозавр, атавизм. Но при этом неплохой поэт. Со временем я понял, что он отличный поэт. Я Щапову не уводил, она ушла сама.
В Нью-Йорке тогда не было никакой русской тусовки. Она появилась в конце 1970-х — начале 1980-х. А мне удалось сразу попасть в модную нью-йоркскую тусовку.
 |
 |
«Студия 54», 1970-е
Я старался и Лимонова, и Лену вытянуть в свет, но он хотел все время сидеть дома, чтобы жена ему суп варила. А ее это, естественно, не устраивало. Во-первых, она была моложе (я тоже значительно моложе Лимонова, а она была чуть старше меня, ей было двадцать тогда). Она хотела жить модной московской жизнью, которую у нее отняли, и в этом она винила Лимонова.
Попытаюсь объяснить, какой была Лена Щапова. До брака с Лимоновым она была женой очень богатого художника Виктора Щапова, который был известен в модных московских кругах. Ее сестра уехала во Францию, выйдя замуж, и присылала Лене невероятные шмотки из Парижа. Москва 1970-х. Люди — серая масса, модные западные вещи можно купить только у спекулянтов по безумным ценам. И вдруг в этом мире появилась яркая красивая девушка в широкой шляпе от Christian Dior, с длинным мундштуком в руке, в невиданных нарядах. И когда она поднималась по лестнице Дома кино — в то время самая модная тусовка — она производила фурор.
Елена Щапова, 1970-е
А в Нью-Йорке с Лимоновым она оказалась в гостинице для нищих иммигрантов. Они жили в маленькой темной комнатенке. Денег нет. Она же ехала за красотой, в погоне за модным, и вдруг попадает в эту фигню. И в какой-то момент Лена попросила меня сделать ей модельное портфолио. В то время я не занимался фотографией моды (по примеру папы работал в известном американском журнале Sports Illustrated), но встречался с бывшей моделью, графиней Кристиной Паолоцци Беллин, которая была на множестве обложек глянцевых журналов. Ей было 35, и мне она казалась старой, хотя сейчас я понимаю, какой красивой и эффектной женщиной она была. Ее снимал Ричард Аведон, она была первой аристократкой, которая снялась полуобнаженной для Vogue, что наделало много шуму. Она объяснила мне, как делается модельное портфолио, и помогла организовать эту съемку.
Ленины фото так понравились агентству Zoli, что ее приняли в основной состав, а мне предложили работу фэшн-фотографа. И вот в этот момент их брак с Лимоновым начал рушиться. Ей просто стало не до него. Она практически не бывала дома, у них происходили постоянные скандалы. От ревности Лимонов становился неуправляем, и Лена начала серьезно опасаться за свою жизнь. В агентстве ей предложили пожить в особняке, где оно располагалось. Его хозяин, венгр Золи, устраивал там приемы и приглашал полезных людей. Но Лимонов сторожил Щапову каждый вечер у особняка и однажды ввалился туда в разгар одного из таких приемов, угрожая ее убить. Была крайне неприятная, но живописная сцена. В результате хозяин, обалдев от ситуации, предложил ей съехать. И Щапова попросилась пожить у меня. У меня уже тогда была большая фотостудия в центре Манхэттена, где я тоже устраивал вечеринки. Мы стали жить вместе, не как пара, а как два авантюриста, помогающие друг другу. В какой-то момент Лимонов ворвался и ко мне и бросился на Лену с большим ножом. Мы еле справились с ним. Но при этом продолжали с ним общаться и дружить.
Его страсть к Лене не утихала. Однажды он попросил меня прийти в его квартиру и снять концептуальную выставку, посвященную их отношениям: рисунки, стихи, записки, белье, губная помада — все это висело на бельевых веревках и было прикреплено к стенам.
Когда у Щаповой появился очень богатый ухажер, Лимонов в отместку ей тоже решил найти себе богатого спонсора. Надо сказать, что 1970-е были апофеозом гомосексуализма в Нью-Йорке. Это не просто было модно, а считалось чуть ли не единственно правильным — в то время все были «голубыми» или косили под «голубых», Мик Джаггер и Дэвид Боуи в своих интервью неоднозначно намекали на свою любовь к мальчикам. Логика Лимонова была такова: «Я тоже хочу, чтобы за мной ухаживали, покупали дорогие вещи, всюду приглашали, любили и заботились». Тем более что такие примеры он видел повсюду.
Тогда самое блестящее нью-йоркское общество собиралось у четы Либерман — известной пары с русскими корнями. Александр Либерман управлял Conde Nast, издававшим журналы Vogue, Mademoiselle, Seventeen и т. п. Кстати, его жена, Татьяна Яковлева — последняя любовь Маяковского. Они иногда помогали немногочисленной русской богеме. В частности, очень помогли Иосифу Бродскому, когда он только приехал в Нью-Йорк, и приютили балетного критика Геннадия Шмакова, который стал жить в их доме. Гена Шмаков был не просто «голубой», он был ярым пропагандистом гомосексуализма и при этом был для Либерманов мажордомом, поваром, другом, интереснейшим собеседником — он был окружен уважением, любовью и почитанием. Лимонов все это видел (Татьяна Либерман первое время ему очень благоволила), и ему тоже захотелось примкнуть к тренду победителей.
А как ты относился к Шмакову и его пропаганде?
Я очень хорошо относился к Шмакову. Он был невероятный эрудит, знал всю русскую поэзию наизусть. Меня немного раздражало, что из-за того, что он жил у Либерманов, он вел себя как пуп земли. Он стал активно ухаживать за мной, говорил: «Смотри, как ты одеваешься — ты наверняка «голубой»». Его задача была меня просветить, чтобы я захотел сменить ориентацию. А моя — попасть в журнал Vogue. Он начал показывать мне клубы Вест-Энд-авеню на улице Кристофер — в гей-центре Нью-Йорка, и Лена с нами часто туда ходила, ей это страшно нравилось (намного больше, чем мне).
Парижский клуб, 1980-е
Трудно себе представить, что там происходило — люди могли воплотить свои любые фантазии. Клуб Strap, чтобы в него войти, нужно было физически протолкаться в узком коридоре через массу полуголых тел, затянутых в кожу и цепи, — абсолютный садо-мазо, играет музыка 1950-х и бармен кричит: «Ребята, следите за своими кошельками», так как там воруют. Поднимаешься на второй этаж, а там полная темнота, хрипы, стоны, запах пота и попперса (сиюсекундный наркотик), и ты понимаешь, что там трахаются человек семьдесят–сто. Клуб «Туалет», где название полностью соответствует содержанию: половина людей ползает на коленях, у некоторых целлофановые мешки на головах, а вторая половина на них писает, и они периодически меняются местами. Помню, был еще один клуб на этой улице, специализировавшийся на fist fucking, а на сцене они показывали head fucking — это когда голову засовывают в задницу. Их потом разогнали, там пара человек умерли, потому что они еще умудрялись в кулак прихватывать острорежущие предметы, представляешь? И даже было место, которое, конечно, не афишировалось, но про него некоторые знали, там можно было получить покойника на пару часов.
Лимонов по этим клубам тоже ходил?
Он знал эти места, но его гомосексуальная жизнь проходила мимо меня. Я точно не знаю, получился ли этот проект — «Голубой Лимонов».
Ну как не получился, мы все знаем, что он стал бисексуалом…
Да откуда мы все это знаем?! Все, что я знаю, это сцена, описанная с афроамериканцем в «Эдичке».
В России его всегда окружали парни.
При этом я никогда не видел с ним рядом парня, похожего на официального любовника. Вот любовниц его я многих знал.
Он одевался как человек, которому нравится все это: каблучки, жилеточки, шейные платки… Но его очень привлекали красивые женщины. Он мог спокойно подойти к незнакомой девушке и сказать: «Поехали со мной, ты мне нравишься, я хочу тебя трахнуть», это вызывало по меньшей мере удивление и не приносило особых результатов.
Он был ночным тусовщиком?
Скорее нет, мы бывали в «Студии 54», я тогда был влюблен в Джию Каранджи.
Автопортрет с Джией Каранджи, «Студия 54», 1970-е
(Американская супермодель (1960–1986), стала первой американской знаменитостью из числа женщин, умерших от СПИДа. — «Москвич Mag».) И Лимонов с нами несколько раз там бывал.
Как дальше развивалась твои отношения с Лимоновым?
Я в Париже в начале 1980-х с ним сильно подружился. Там начал появляться панк, и Лимонов этим движением увлекся. У него даже в квартире появились книги, посвященные движению панков. Больше всего ему нравилось выражение одного из основоположников панка в Англии, он его все время цитировал: «Всем нравится запах собственного пердежа».
В Париже панки были более гламурные, и тусовка в панков играла. А Лимонову нравились настоящие отморозки. Мы с ним в то время часто бродили по Парижу, и однажды он восхищался девочкой-панком, которая стояла посреди Ле-Аля и сквозь зубы кричала в толпу прогуливающихся парижан (Лимонов называл их «козье племя»): «Fuck the suckers! Kill the fuckers!» «Дать бы ей нож или гранату, а еще лучше «Калашников», — комментировал Лимонов, — и таких бы пару тысяч — они все разрушат к едрене фене!»
Как вы нашлись в Париже? Или почему стали там общаться?
Я к тому времени расстался с Джией и начал встречаться с девушкой по имени Бет Тодд (как оказалось, она была моделью номер один в Париже того времени). В общем, я в нее влюбился и поехал за ней в Париж. Мы сняли квартиру. Я знал, что Лимонов в Париже, и позвонил ему. Оказалось, наши квартиры находятся рядом, пешком можно пройти. И вот мы начали ходить друг к другу в гости, а потом уже появилась Наташа.
Бет Тодд
Когда я приехал в Париж, у него жила Лена Щапова — об этом мало кто знает. Лена жила у него около недели. Это был реванш Лимонова: у него вышла книга, он становился известным, и она, уже будучи графиней де Карли, приехала в Париж к сестре из родового поместья в Италии и встретилась с Лимоновым. Возможно, Щапова пыталась вернуть Лимонова, но у них идиллия не состоялась. Кажется, она раздражала его постоянно, и это было видно. Короче, это был финал трагической любви.
Ты любил Лимонова?
Очень, я его считаю своим учителем. Годы, которые мы провели в Париже, нас очень сблизили, мы виделись почти каждый день. Он был гениальный парень и гениальный поэт, я очень люблю его стихи. У нас было два совместных творческих проекта. Первый, к сожалению, не получился. У меня есть серия фотографий под названием «Последний пляж».
 |
 |
«Последний пляж», 1975
Для меня это было фотографическое упражнение в смерти и поиске потустороннего в классической обыденной реальности. Обнаженные тела, океан, песок — все так же, как и тысячи лет назад, но на этих снимках видны люди, дошедшие до последней черты, а возможно, уже и перешедшие ее. Они лежат на этом пляже, перемешанные с мусором, доведенные до отчаяния. Лимонову была близка эта тема, и он написал к фотографиям тексты. Они были в форме сенсационных газетных заметок о сексе, насилии и убийствах. Нашелся издатель, но я отказался, потому что издавать хотели на очень дешевой бумаге. А я был в то время такой эстетствующий фотограф, и мне хотелось видеть эти фотографии в качественном исполнении.
А второй проект мы не закончили. Мы взяли его стихи, мои фото и создавали из них коллажи.
Редакция благодарит Майю Кацнельсон, куратора Borodulin Collection, за помощь в подготовке материала.
Фото: из личного архива Александра Бородулина, Леонид Лубяницкий