Об утерянных стихах Владимира Набокова о Супермене, о комиксах, которые он читал своему сыну перед сном, а также о многих неизданных произведениях писателя рассказывает Андрей Бабиков — исследователь, переводчик и составитель полного собрания драматургии и рассказов Набокова.

Давно ли вы занимаетесь архивами Набокова? Его стихотворение о Супермене не первая ваша находка?

Скоро 20 лет. За это время я опубликовал несколько неизвестных его сочинений, и русских, и английских в своих переводах. Недавно выпустил его спортивную поэму «Olympicum», нигде ни разу не упомянутую. Были американские лекции Набокова о советской литературе и драме. Продолжение романа «Дар» — он уже в Америке хотел продолжить эту главную свою русскую книгу, сделал наброски нескольких глав, обрисовал сюжет и композицию.

После успеха «Лолиты» Набоков передал свои рукописи в два американских архива — Библиотеку Конгресса США в Вашингтоне и Публичную библиотеку Нью-Йорка. Есть и другие места. Например, «Супермена» я отыскал в архиве Эдмунда Уилсона в Нью-Хейвене.

А началось все с того, что в феврале 1998 года я познакомился с единственным сыном Набокова Дмитрием, который приехал в Москву с премьерным показом «Лолиты» Эдриана Лайна. Нельзя описать, что это значило для меня — говорить с сыном Набокова, он тоже слегка грассировал, как отец. Когда зажегся свет, я сказал Дмитрию Набокову, что лопающийся на губах умирающего Куильти (его роль виртуозно исполнил Фрэнк Ланджелла) слюнной пузырь — это гениально и точно по книге, и что музыка Морриконе в картине бесподобно передает атмосферу безнадежности. Все было зря, все улетучилось, из настоящего было только детство. На это Дмитрий Владимирович (а он был не только переводчиком отцовских книг, но еще и оперным певцом) ответил, что на этот пузырь, который ему самому очень нравится, еще никто не обращал внимания, и что Морриконе написал замечательную музыку в манере Густава Малера.

После небольшого суаре он уехал в Большой слушать «Золотого петушка» Римского-Корсакова. С тех пор у нас завязалась переписка, он разрешил мне работать в отцовских архивах, потому что для этого требовалось разрешение, — написал кураторам архивов, чтобы мне предоставили доступ ко всем материалам. Я тогда начал готовить полное собрание драматургии Набокова. Дмитрий увлекся этим проектом, как позднее моим переводом сценария «Лолиты» (он был опубликован Алексеем Гординым в «Азбуке»).

Работа в архиве, расшифровка рукописей — это только полдела. Дальше — описание, изучение, комментарии. Вот я нашел стихи Набокова 1942 года о Супермене и Лоис Лейн. «Я вынужден носить очки, иначе / Состав ее для супер-глаз прозрачен… » Ведь у Супермена рентгеновское зрение, он буквально видит свою возлюбленную насквозь. Как потом Гумберт станет мечтать о том, чтобы «вывернуть свою Лолиту наизнанку», поцеловать «морской виноград ее легких». Итак, вот есть эти длинные неопубликованные стихи, которые свыше семидесяти лет считались утерянными. Само по себе замечательно, однако это не все. Только несколько месяцев спустя мне удалось установить, что стихи были написаны по определенному выпуску комиксов, который Набоков читал восьмилетнему Мите перед сном! Здесь уже целая история, утерянная страница творческой биографии. Оказывается, что источник стихотворения — это обложка 16-го номера комиксов 1942 года. Там сценка изображена в парке: Кларк Кент, который Супермен, и Лоис Лейн гуляют в парке, проходят мимо бронзовой статуи Супермена. Набоков взял фразу Лоис Лейн с обложки и слово в слово повторил в своем стихотворении. И статую эту описал.

К тому времени Набоков только два года в Америке, он никому не известный эмигрант и он посылает свое английское стихотворение в престижный «Нью-Йоркер» — и получает отказ! Набокова, будущую знаменитость (а до выхода в свет «Лолиты» еще 15 лет), отвергают. Кто мог знать, что из-за этого отказа стихи так и останутся неопубликованными?

Скажите, а кто вы по образованию? Где выходили ваши исследования?

Я юрист, окончил юридический факультет, а потом учился в Московском литературном институте. Я не переводчик, но я хотел знать, что и как в точности писал Набоков, а лучший или, может быть, единственный способ это узнать — самому перевести его на русский. Трудное дело. Так я стал его переводить, писать о нем, комментировать. Были публикации в журналах, научных сборниках, здесь и на Западе. После сценария «Лолиты» был напечатан мой перевод его последнего завершенного романа «Взгляни на арлекинов!», над которым я работал в Лондоне недалеко от упомянутой в книге гостиницы «Рембрандт». Недавно вышла моя книга «Прочтение Набокова», большое исследование разных сторон творчества Набокова и его жизни, не только книг.

И она есть сейчас в продаже?

Да, надеюсь, что есть, она вышла в отличном Издательстве Ивана Лимбаха. Сейчас я перевожу на русский язык самый длинный и сложный роман Набокова «Ада, или Отрада», о котором вы, может быть, слышали.

Ого! А сколько вы уже его переводите?

Четыре года. Я сейчас проверяю перевод, исправляю ошибки, убираю лишние слова, пишу примечания. «Ада» — замечательный роман, сложный, философский, психологический, литературоцентричный, с невероятной структурой и фактурой. Чего там только нет — там и история семьи, и история этой планеты, которая «Антитерра», которая на самом деле Земля, только в набоковском каверзном зеркале. И описание поместья, природы, слуг, уморительных киношников, животных, игр, научных занятий героев, предметов быта, костюмов, много специальных терминов, которые Набоков очень точно использовал, будучи ученым-энтомологом. А эта его ученость — она приобретала с возрастом новые формы. Как он комментировал, например, пушкинского «Евгения Онегина» — если вы знаете, он в четырех томах выпустил свой буквальный английский перевод и комментарии. Ему было интересно, например, восстановить рецепт ботвиньи, указать точный источник пушкинского галлицизма. Мы все больше в пиксельном мире живем, а он, как Леонардо, жил в мире добротных вещей, уникальных навыков и точных знаний. Сделать хорошую русскую версию «Ады» страшно интересно, это затягивает, но после «Ады» я возьму перерыв, потому что у меня есть кое-какие свои литературные проекты.

Вы сами пишете?

Да, я выпустил роман «Оранжерея», печатались мои стихи, рассказы.

Вы сказали, что переводили Набокова в Лондоне. Вы специально поехали в Англию, чтобы больше о нем узнать?

Набоков учился в Кембридже. Уже в начале 1920-х годов он пробовал сочинять стихи по-английски. Он, как и его отец, был англоманом, он потом приезжал в Лондон уже зрелым человеком, хотел остаться там преподавать. У него там были друзья — русские и англичане. Так вышло, что в то время мой старый друг, юрист-международник, жил в Лондоне в тихом викторианском доме в Кенсингтоне. Вадим сказал мне: «Приезжай, переводи своего Набокова».

Можно ли сказать, что мы до сих пор много не знаем о Набокове?

Безусловно, это так. Когда 20 лет назад я в первый раз приехал в архивы в Нью-Йорке и Вашингтоне и стал находить неопубликованные произведения Набокова, лекции, рассказы, стихи, прочее на русском и английском языках, конечно, я был поражен, потому что мне казалось, что столько лет его изучают, столько издано. И вот есть материалы, которые, если их разобрать и напечатать, если их встроить в ряд известных нам произведений, то и взгляд на них несколько меняется, в каких-то случаях даже сильно. Меняется представление о самой творческой эволюции уникального писателя, существовавшего сразу в двух культурах, русской и английской. Происходят открытия новых неизвестных и неожиданных сторон, потому что сам Набоков был человеком скорее скрытным, некоторые вещи свои он никому, кроме жены, не показывал, не хотел об этом вспоминать по каким-то личным соображениям. И все же, все же! Он ведь не уничтожил такие ранние, или «слабые», или незавершенные сочинения, как и это стихотворение о Супермене-неудачнике.

Фото: domrz.ru