Арендты оставили свой след в самых разных областях: медицине, воздухоплавании, педагогике, естественных науках, изобразительном искусстве и литературе.

Путь художника выбрали сестры Наталия и Мария Арендт. С ними восстанавливаем цепочку событий, произошедших с представителями семейного клана.

Наталия Арендт	Мария Арендт

Знатоки дневнегерманского языка утверждают, что фамилия Арендт происходит от слова «орел» или от «повелителя воздуха».

Наталия: Да, и в этом смысле интересно, что Николай Андреевич Арендт, наш прапрадед, стал одним из основоположников авиации и парящего воздухоплавания. На вопросы дочерей о том, кем были его отец, дедушка и прадедушка, он неизменно отвечал: «Доктор, доктор, доктор».

Кстати, в семейной хронике еще фигурировал «первый Арендт» — артиллерист, военнопленным попавший в Россию из Швеции во времена Петра I.

Наверное, при упоминании этой фамилии многим на ум придет лейб-медик Арендт, облегчавший страдания смертельно раненного Пушкина. 

Мария: Несколько поколений Арендтов по мужской линии были врачами — терапевтами и хирургами. И да, пожалуй, вы правы, самый известный из них — наш пращур Николай Федорович Арендт (1785–1859). Он навещал раненого Пушкина шесть раз в течение последних суток его жизни. А потом написал: «Я принимал участие во многих сражениях, видел смерть лицом к лицу, но подобного мужества, пожалуй, не видел никогда».

Антибиотиков тогда еще не изобрели. Спасти Пушкина медицина была бессильна, о чем Арендт сразу предупредил пациента. Кроме того, в 1832 году несколько месяцев наш предок лечил молодого Лермонтова, получившего травму в юнкерской школе. Благодаря усилиям доктора Лермонтов не только сохранил ногу, но и смог полноценно ходить. Правда, легкая хромота у него осталась.

Потом, уже после гибели Пушкина, Лермонтов вновь встретился с Арендтом. Простудившийся Михаил Юрьевич кроме лечения попросил доктора рассказать о последних часах жизни Пушкина.

Кто еще из родоначальников вашей семейной ветви выбрал медицинскую карьеру?

Наталия: Основатель нашего клана, родной брат знаменитого доктора Николая Арендта — Андрей Федорович Арендт (1795–1862), который большую часть жизни провел в Симферополе. Тоже врач, вместе со своим другом Николаем Ивановичем Пироговым участвовал в Крымской войне.

В списке пациентов Андрея Федоровича Арендта немало знаменитостей: Жуковский, Белинский, и, между прочим, он также помогал занемогшему Пушкину, будучи проездом в Крыму в 1820 году вместе с семьей графа Воронцова.

Сферой научных интересов Андрея Арендта в том числе была проблема бешенства. Есть написанный им труд «Бешенство и борьба с ним».

Наше семейство связано с Крымом с тех пор, как в 1850-е годы в Симферополе, только начинавшем застраиваться, на выделенной императором Николаем I земле Андрей Федорович построил усадьбу. Большой дом между параллельными улицами Екатерининской и Долгоруковской, некогда украшавший город, сегодня, увы, пребывает в руинах.

Итак, Андрей Федорович Арендт, насколько я понимаю, ваш трижды прадед. Расскажите о вашей трижды прабабушке. Сколько детей у них было?

Наталия: Жена Андрея Федоровича, Матрена Калистратовна Баптизманская, имела польское происхождение. Ее семья при Наполеоне бежала в Россию и тут осела. Наш папа о ней всегда говорил: «Полячка — гордячка». Матрена Калистратовна, женщина довольно черствая, детей держала в строгости, а те называли ее маменькой и только на «вы». Их  было десять: Федор, Павел, Николай, Константин, Владимир, Андрей, Екатерина, Наталья, Нина и София. Всех, кроме младшей дочери, Матрена Калистратовна пережила.

Матрена Калистратовна Арендт (Баптизманская), Андрей Федорович Арендт

Прапрадед, один из основоположников авиации — кто-то из этого списка?

Мария: Николай, средний сын Андрея Федоровича Арендта. Следуя семейной традиции, окончив медико-хирургическую академию в Петербурге, он стал врачом.

В столице он часто заходил к своему знаменитому дяде Николаю Федоровичу Арендту на Миллионную улицу. А тетушка Генриетта Ричардовна обучала молодого студента разным полезным навыкам, например, как пользоваться носовыми платками, чтобы те дольше служили. Она была англичанка. Овдовев, она вторично вышла замуж за Максимилиана Гейне, брата поэта Генриха Гейне.

Наш прапрадед Николай Андреевич Арендт через несколько лет после окончания академии работал врачом при русском посольстве в Персии, когда там разразилась эпидемия чумы. Во время каких-то торжеств Арендта представили шаху, и тот в честь спасения от эпидемии наградил русского врача орденом «Льва и Солнца», кинжалом и горстью золотых монет. Из тех самых персидских монет много позже были сделаны цепочки, и их получили все члены семьи Николая Андреевича. Кинжал до сих пор мы сохраняем.

Вернувшись из Персии, Арендт защитил диссертацию о чуме и издал брошюру «Чума и сходные с ней болезни». В качестве земского врача вел большую работу в Крыму, в Сакской грязелечебнице. 

Как же он оказался связанным с авиацией?

Наталия: Идея полета и парения птиц всю жизнь волновала Николая Арендта. Прапрадед ввел в употребление слова «авиация» и «авиатор» и наивно полагал, что, освоив небо, люди не смогут больше воевать: «Тогда война будет невозможна. Как же можно будет воевать, когда наша прекрасная Земля будет видна человеку сверху?»

Однажды, проезжая в кибитке в окрестностях Ялты, близ Ай-Петри, он остановился, лег на спину и стал долго следить за орлом, парившим без единого взмаха крыльев. Потом Николай Андреевич сообщит дочерям: «Если когда-нибудь в будущем вас спросят, когда я всерьез заинтересовался воздухоплаванием, можете сказать: в 1860 году».

Именно тогда он начал опыты с воздушными змеями, конструкциями «летучками», производил расчеты по созданию безмоторного летательного аппарата, планера, который был бы тяжелее воздуха. Его первый труд на эту тему назывался «Краткий очерк современного воздухоплавания».

Николай Андреевич многократно ходатайствовал о выделении хоть небольшой материальной поддержки на постройку летательного аппарата, но царское правительство, в частности министр Павел Милюков, отвечало резолюцией: «Нет указаний на применение идеи к делу».

За протекцией обращались и к Дмитрию Менделееву — с ним Николай Андреевич учился в гимназии. Но знаменитый химик ответил холодно. Ученый, также имевший работы по воздухоплаванию, по-видимому, не очень верил в научные гипотезы Арендта. Однако позднее Менделеев поддержал исследования молодого ученого Циолковского. Известно, что Константин Циолковский заинтересовался исследованиями Николая Арендта, о которых, возможно, узнал от Менделеева. В 1930-е годы он встречался с нашей бабушкой — скульптором, и та по свежим впечатлениям потом лепила его портрет.

Но отсутствие господдержки не остановило Николая Арендта, и он продолжил свои опыты?

Наталия: Естественно, продолжил и тратил на это собственные деньги, пока окончательно не разорился. Бессребреник  Арендт, известный на весь Крым врач, с нуждающихся пациентов платы не брал, остальные платили по своему усмотрению. Николай Андреевич ездил к больным даже в отдаленные горные селения и, зная языки Крыма, с каждым говорил на их языке. Рассказывали, что когда доктор входил в дом, больному становилось легче.

Арендтам пришлось продать дом и переехать в скромное имение под Ялтой — Мегофули (в переводе с греческого — «большое гнездо»). Там в 60-летнем возрасте Николай Андреевич Арендт (1833–1893) умрет от астмы и там же будет похоронен. Место для маленького домика было им выбрано еще и потому, что у подножья скалы Ставри-Кая в сосновом лесу он обнаружил восходящие потоки воздуха. Жена во всем его, конечно, поддерживала.

Как ее звали?

Мария: Наша прапрабабушка София Адриановна Сонцова (1840–1893) была потрясающая женщина. По семейному преданию, фамилия Сонцовых имела отношение к князю Владимиру Красно Солнышко. При Иване Грозном старинный дворянский род Засекиных-Сонцовых был истреблен за неповиновение и пошел на убыль, сохранилась только очень маленькая ветвь.

София Адриановна Сонцова-Арендт, Николай Андреевич Арендт

София Адриановна получила прекрасное образование. В Петербурге она, сопровождая отца Адриана Александровича Сонцова, впоследствии вице-губернатора Таврической губернии, посещала литературный салон  Марии Федоровны Штакеншнейдер. София вела переписку со своим родственником, автором исторических романов Григорием Данилевским и другом семьи, поэтом Яковом Полонским.

Путешествуя по Германии, 20-летняя София Сонцова познакомилась с Фердинандом Лассалем. Философ был так пленен обаянием и образованностью девушки из России, что сделал ей предложение. София отвергла философа: «Я тогда не понимала, что малейшее колебание в вопросе любви доказывает ее отсутствие». С Лассалем они переписывались вплоть до его смерти.

Избранником Софии Сонцовой стал Николай Арендт…

Наталия: Николай Андреевич вначале бывал в семье Сонцовых как врач. Неудивительно, что постепенно этот необыкновенно обаятельный, энциклопедически образованный, знавший в совершенстве больше десятка языков человек в этом доме стал желанным гостем. София Адриановна полюбила Николая Андреевича с первого взгляда, горячо и на всю жизнь, и, он, как потом выяснилось, тут же полюбил ее.

Венчались в Симферопольском кафедральном соборе 20 октября 1865 года. Николай Андреевич был на семь лет старше Софии Адриановны. Ему только что исполнилось 32 года. Они были очень счастливы. Николай Андреевич настолько любил жену, что заявил, что всех своих дочерей назовет Софиями.

И что, назвал?

Мария: Две дочери действительно были названы Софиями, но, когда родилась третья, София Адриановна взмолилась, и девочке дали имя Ариадна, по созвучию с именем деда. Это, быть может, единственное разногласие за всю совместную жизнь этой любящей пары. С тех пор имя Ариадна присутствует в каждом поколении семьи.

Дочери обожали отца. София Адриановна только и развивала в них это обожание.

Как сложилась судьба трех сестер Арендт?

Мария: Младшая, Ариадна Николаевна (ее домашнее имя — Туся), была певица и светская львица. Ее хорошо поставленному голосу отдавал должное Сергей Рахманинов. Она вышла замуж за художника и керамиста Михаила Пелопидовича Латри, внука Ивана Айвазовского. Дед гордился талантом Латри и хотел, чтобы тот взял его фамилию. Но Михаил Пелопидович, к тому моменту уже хорошо известный художник под фамилией Латри, менять ее отказался.

Ариадна Николаевна, кстати, написала великолепную книгу «Светлые дни детства», где изобразила во всех подробностях убранство симферопольского дома и атмосферу, царившую в семействе.

Ариадна и Михаил Латри уехали в Париж в 1920-е годы.

Старшая, София (Ляля), вышла замуж за Петра Павловича Измаилова, в 1905 году эмигрировала в Париж и там довольно рано, в 1931-м, умерла.

София (Куня), Ариадна (Туся), София (Ляля) Арендт

Наша прабабушка София Николаевна (Куня), средняя дочь, осталась в России: не успела оформить документы. А может, на ее выбор повлиял пример Максимилиана Волошина, решившего остаться в России, который сказал: «Если мать больна, дети ее не покидают». Сестер она больше никогда не увидела, хотя и переписывалась с ними и как заклинание всю жизнь повторяла их парижский адрес: «Rue de l’Estrapade trois».

Образование получила в Варшаве и Париже, выбрала семейную профессию и стала успешным дантистом в Симферополе.

В апреле 1921 года из подвалов ЧК, куда София Арендт попала «за пособничество белым», ее спас Максимилиан  Волошин. Он тогда многих вызволил в Крыму, где белых то и дело сменяли красные, и наоборот. Говоря с чекистами, он молился, обращаясь к ангелу-хранителю собеседника, и это помогало. Позже София Николаевна рассказала, что когда из окна подвала увидела Макса, идущего по площади с рюкзаком, у нее возникла искра надежды, а потом и уверенность: «Я буду на свободе, я вернусь домой».

Софию Николаевну освободили, но лишили возможности иметь частный зубоврачебный кабинет, и она устроилась работать в Симферопольскую железнодорожную поликлинику.

Ее дочь, то есть наша бабушка, скульптор Ариадна Александровна Арендт (1906–1997), своим наставником и учителем всегда считала Максимилиана Волошина. С ним она была дружна и проводила много времени в его коктебельском доме.

Вот мы и подошли к первому в вашем естественнонаучном семействе художнику. Не считая, разумеется, Михаила Пелопидовича Латри.

Наталия: Латри, между прочим, сыграл далеко не последнюю роль в этом ее выборе. Ариадна в годы безмятежного детства нередко ездила в Баран-Эли, имение семьи Латри в 22 километрах от Феодосии, рядом со Старым Крымом. Бездетные тетушка с дядюшкой любили племянницу как родную дочь. Ариадна, незаконная дочка (своего отца, Александра Ильича Андреева, тоже зубного врача, она практически не знала), называла родителями и маму, и тетю.

В Баран-Эли, усадьбе, кстати, выбранной и приобретенной самим Айвазовским для своей старшей дочери, Ариадна постепенно впитывала любовь к искусству. Там впервые зародилось ее желание лепить. Одну мастерскую Михаил Пелопидович оборудовал для живописи, вторую — для художественной керамики.

С. Н. Арендт с дочерью Ариадной (Алей). Симферополь, 1910

Бабушка потом вспоминала, как больше всего любила смотреть на возникновение на вертящемся круге из аморфной глиняной глыбы совершенных по форме ваз, горшков и кувшинов. Она все мечтала вылепить бюст Наполеона.

В Баран-Эли бывал и Макс Волошин. Его вдохновляла жизнь семьи Латри—Арендт, у которых собиралась вся богема. Ее атмосфера будет во многом напоминать уклад дома, который Волошин построит позже в Коктебеле.

Вы уже говорили, что бабушка считала своим наставником Волошина…

Наталия: И не только в изобразительном искусстве (внимание Макса к ее рисункам очень ее вдохновляло), но и в теософии, «божественной мудрости», к пониманию которой Ариадна пришла во многом благодаря духовным беседам с Волошиным. Только он один смог ответить на мучившие ее вопросы о смысле жизни, добре и зле. От него Ариадна узнала о карме.

Волошин напророчил несчастье, которое с ней случилось. Однажды в Коктебеле, где Ариадна часто навещала Макса, они собрались идти в горы с компанией. Мать, София Николаевна, высказала свои опасения. Волошин ответил: «Почему вы так боитесь? Несчастье скорее может произойти на людной улице, среди бела дня».

Через много лет это с Ариадной и произошло. Именно на «людной улице» в Москве она попадет под трамвай, лишится обеих ног, но благодаря своим философским взглядам мужественно и стойко все перенесет.

Где училась Ариадна Александровна?

Мария: В юности она брала уроки рисования у Елизаветы Говоровой, ученицы Мстислава Добужинского. Потом училась в Симферопольском техникуме ИЗО, где ее учителями были художник-баталист Николай Самокиш (он вел композицию) и замечательный скульптор Исаак Иткинд. Когда не хватало средств нанять натурщиков, Самокиш отправлял учеников рисовать обитателей психбольницы.

После техникума все были захвачены идеей переезда. Бабушка отправилась в Ленинград, в Техникуме поощрения художеств училась скульптуре у Матвея Манизера и занималась в ленинградской студии Ассоциации художников революции (АХР).

В 1928 году она уехала в Москву и поступила на скульптурное отделение во ВХУТЕИН. Там преподавали Вера Мухина, Иван Ефимов, Владимир Фаворский, Иосиф Чайков. Через два года ВХУТЕИН расформировали, отделения живописи и скульптуры перевели в Ленинград, в Академию художеств, переименованную в ИНПИИ — Институт пролетарского изобразительного искусства. Образование у нее было какое-то прерывистое, авангардное.

Ариадна Александровна Арендт, 1920-е

Ариадна застала тот, прямо скажем, недолгий период, когда все классические каноны объявили буржуазными, а творения Микеланджело — мещанством. Студентам, например, объявляли, что отныне они должны рисовать натуру не просто, а непременно «в производственных позах». А на вопрос «Почему же она голая?» давали ответ: «Так надо».

На очередном просмотре монументального отделения, по воспоминаниям бабушки, один студент после критики его работ задал преподавателю вопрос: что же нужно делать и как работать? Скульптор Матвеев, замявшись, ответил: «Гм…  да делайте какую-нибудь такую…  этакую загогулину», — и, круто повернувшись на каблуках, быстро вышел из мастерской.

В институте наша бабушка встретила своего первого мужа, скульптора Меера Айзенштадта.

Помню выставку работ Айзенштадта в галерее «На Шаболовке» в 2018 году, ставшую открытием не многим известного скульптура.

Мария: Это была вторая персональная выставка скульптора за всю историю. Невелико число сохранившихся произведений Айзенштадта — многое было уничтожено, причем им же самим.

Характер у Меера Бенциановича был непростой. Скульптор гениальный, но человек замкнутый и совершенно непрактичный. Когда у них с Ариадной в 1934 году родился сын Юлий, отношения только обострились.

Это родился ваш отец?

Наталия: Да, только имя, отчество и фамилию мать ему впоследствии изменила, и он стал Юрием Андреевичем Арендтом. Рожать бабушка ездила в Симферополь. И уже с маленьким сыном вернулась в Москву, в городок художников на Масловке, в двухэтажный деревянный дом №8 на Петровско-Разумовской аллее. Это была коммуналка, где жили тринадцать семей. Сюда же, в 16-метровую комнату с фанерными стенами, из Крыма перебралась ее мать, София Николаевна. Контейнерами в Москву доставили вещи, архивы, семейные реликвии.

Получив диплом скульптора, бабушка некоторое время подрабатывала оформлением Парка культуры и отдыха имени Горького, работала в тогда только строившейся ВСХВ, заведовала цехом чеканки на заводе массовой скульптуры из цемента с гранитной крошкой.

Ариадна с сыном Юрой в Боткинской больнице. Москва, 1936

В день своих именин, 1 октября 1936 года, Ариадна Александровна, торопясь на работу, прямо у дома попала под колеса трамвая. Полгода пролежала в Боткинской больнице, где даже продолжала работать, лепила портреты хирурга Соловова и медсестры Козловой и иллюстрировала детскую книгу для сына «Про Гошу долгие руки и про его про разные про штуки». Потом встала на протезы и приняла решение расстаться с Айзенштадтом. «Когда мне отняли ноги и я проснулась после наркоза, первая моя мысль была: теперь я слабее, чем он, и теперь я могу его оставить», — напишет она позже. И прибавит: «Трагедии не было. Если смотреть на свою жизнь извне, чуть-чуть как зритель, и уметь не сосредотачиваться на своей персоне, тогда это легко получается. Ведь инвалиды существуют, значит, в их числе и я, только и всего. Общая картина мира от этого не стала хуже».

Невероятно!

Мария: Бабушка была образцом невероятной душевной силы. И судьба послала ей ангела-хранителя. В Ариадну давно был влюблен скульптор Анатолий Иванович Григорьев (во ВХУТЕИНе он учился на два курса старше), но восхищался издали, все не решаясь подступиться к этой царственной красавице. В начале войны они сблизились. С появлением Григорьева жизнь в семье Арендтов изменилась.

Наталия: Анатолий Григорьев — необычный персонаж. Он вырос в Пермской губернии, в семье лесника. Сам стал лепить и рисовать. Как одаренный подросток в городе Кудымкаре попал в художественные мастерские Субботина-Пермяка. Добрался до Москвы и Ленинграда, поступил во ВХУТЕИН и, казалось, с этого момента обрел себя.

17 апреля 1948 года на Григорьева завели дело под названием «Антисоветское теософское подполье» и посадили. Они с Ариадной и еще с группой друзей действительно раз в неделю собирались в полуподвале у Никитских ворот у ее тетки Ольги Александровны Будкевич, с которой в свое время на балу танцевал Николай II, и обсуждали всякие космические теософские вопросы.

Бабушку и ее тетку не посадили, но завели отдельное дело «О баронессах», хотя никакими баронессами они не были: одной за 80, другая инвалид. 

Сколько лет Григорьеву дали за теософию?

Наталия: Восемь лет лагерей. Ариадна на своих протезах ходила на Лубянку, стояла в очередях, описанных Ахматовой в «Поэме без героя». Их брак с Григорьевым тогда еще не был зарегистрирован. Ее спрашивали: «Что вы сюда ходите, кто вы такая?» Ответила, что жена. Тогда быстренько выдали какую-то справку, и передачи можно было носить уже официально.

В тюрьме Григорьев провел полгода. Там было все: и изнурительные ночные допросы, и выбитые зубы. Потом по этапу его выслали в Норильск, где он чудом остался жив, работая в открытых рудниках на страшном морозе. Ариадна хлопотала, ходила по инстанциям, в этом ей помогали подписавшие прошение скульпторы Вера Мухина, Сергей Меркуров и Вера, племянница Анны Голубкиной. Григорьеву вышло послабление. Он был переведен в знаменитую «шарашку», в подмосковное Кучино, где пробыл около пяти лет. Там как скульптор занимался оформлениями правительственных дач и бань рельефами в античном стиле и украшением аллей бюстами ученых.

Потом вновь по этапу был отправлен в Воркутлаг, где, в частности, выполнил четырехметровую фигуру северного оленя, которую взгромоздили на здание холодильного комбината. Сейчас это символ Воркуты, установленный в парке.

Как в эти годы жила Ариадна?  

Мария: При аресте Григорьева Ариадна была изгнана из их общей мастерской на Масловке. Она работала «браковщицей» в Гжели, получая постоянные заказы на статуэтки, и тем зарабатывала на жизнь. Много занималась садово-парковой скульптурой, анималистической и сказочной керамикой.

Если, немного отступив, говорить о скульптурном наследии Ариадны Арендт в целом, то она выполнила более семи десятков портретов, в том числе Пушкина, Лермонтова, Гоголя, своего деда Николая Арендта, Максимилиана Волошина, Николая и Юрия Рерихов. Многие ее вещи хранятся в Третьяковской галерее, Русском музее, картинной галерее Айвазовского, Государственном музее искусств Каракалпакии в Нукусе. 

Наталия: Когда Григорьев еще не был освобожден, у Ариадны появилась возможность построить дом в Коктебеле. При участии вдовы Волошина, Марии Степановны, она начала эту стройку. У колхоза обменивала сухари для собак на саман.

Ариадна и Анатолий Григорьев; Е. Павлова-Арендт, А. Арендт, А. Григорьев

Тем временем Анатолий Григорьев досрочно освободился и в декабре 1954 года вернулся в Москву. Его восстановили в МОСХе и вернули отнятую мастерскую. Дом они достраивали уже вместе. 

Расскажите о своих родителях.

Мария: Папа по профессии не скульптор и не художник, он — главный хранитель нашего наследия, коллекционер, реставратор, великолепный знаток истории семьи и истории Масловки, где живет до сих пор в мемориальной квартире Арендтов (Масловка, 3). У папы безукоризненный вкус, он прекрасно разбирается в скульптуре. Игорь Иогансон, Додик Штеренберг, Эдик Кулагин, сын Густава Клуциса — это была его дворовая компания. И мы родились в том же городке художников.

Е. Е. Павлова-Арендт и Ю. А. Арендт, 1958

Страсть к биологии у папы, по-видимому, от семейных медицинских корней, но сам он увлекся палеонтологией. Поступил на геофак в МГУ, где и познакомился с нашей мамой, Еленой Евгеньевной Павловой. Хоть она тоже ученый-палеонтолог, автор множества научных исследований, но именно мама стала первым биографом Ариадны Арендт, автором большого труда «Крымская сага. Арендты—Сонцовы — четыре поколения».

Родители — палеонтологи, но все-таки вы обе стали художниками.

Наталия: Мы с детства во всем этом варились — это была стихия, и дом, и мастерская ломились от искусства. Масловка тогда была совсем другой — там жили Валентина Кулагина, Василий Ватагин, Эрнст Неизвестный, всех не перечесть. С самого детства был культ рисования: нам выдавали огромные листы и самые разные материалы, и мы целыми днями рисовали. Так незаметно для себя я стала художницей. Потом занялась прикладным искусством — было чувство, что в живописи и скульптуре уже все сказали другие. Но позже меня все-таки захватили и живопись, и трехмерные объекты. Уже три года я занимаюсь исследованием семейных архивов, погрузилась в творческую кухню предков. Многое в их искусстве стало мне еще ближе.

Мария: Желание стать художником скорее генетическое, хотя в детстве я хотела стать врачом или священницей. Сначала было трудно, я не переставала сравнивать себя с предками, испытывала сопротивление материалов. Один раз даже была «покусана наследием», гипсовой овчаркой Ариадны, которая во время фотосессии моих вышивок сорвалась с гвоздя и рассекла мне бровь.

Но чем больше я работаю, тем сильнее ощущаю поддержку, одобрение и защиту своих великих предков. Возможно, тем, что их наследие столь монументально, был обусловлен мой выбор техники и медиа, ведь мои работы легчайшие, прозрачные, помещаются в чемодан и почти уже распадаются на пиксели.

Искусствовед, художник и керамист Ариадна Арендт, дочь Наталии Арендт

Я полная тезка моей прабабушки, Ариадны Александровны Арендт, и застала последние десять лет ее жизни. Помню крупную женщину с низким голосом, без ног, на колесах — семейное божество, о судьбе которой дома всегда рассказывали чудесные истории.

Я росла в творческом окружении, в окружении глины. Сначала не очень глубоко всем этим интересовалась. Были периоды сомнения, отторжения. В подростковом возрасте к скульптуре относилась скорее скептически, задавая маме вопросы: «Какой смысл делать копию лица человека? Где здесь проявляется творчество?»

Процесс осознания был долгим. К керамике, возможно, я пришла окольными путями. Немного напрягало: не будет ли слишком предсказуемо, если я пойду по стопам семьи? Но поборолась, поборолась и сдалась. Зачем бороться, если к этому лежит душа?

Официального художественного образования я не получала. Мне казалось, это и не нужно, раз рядом сплошные художники, а выученность лишь испортит свежесть. В Лондоне на искусствоведческом отделении Института Курто получила диплом бакалавра. Но это решение было принято скорее с подачи моего папы, теоретика архитектуры Александра Раппапорта.

Полтора года назад настал момент озарения. В Москве, когда я занималась керамикой, нужно было где-то работать, и я пошла на Масловку, в прабабушкину мемориальную мастерскую. Окружение скульптур в тот день на меня мощно повлияло. Пришло ощущение связи поколений. Может, тогда я была в повышенно-эмоциональном состоянии из-за беременности? Нашла старые гипсовые формы Ариадны и с их помощью сделала большой кувшин.

Детство мое прошло в Коктебеле. Там тоже есть мастерская, где на стеллажах стоят скульптуры, а в центре — огромный Волошин. В полу — открывающаяся с трудом дверь люка, где во весь мой детский рост стояла холодная мокрая пыльная серая глина. Мама заныривала туда, доставала кусок, и я лепила. Эту дикую глину по горам и степям собирал еще Анатолий Григорьев, пешком приносил в ведрах и сам прочищал. Только теперь я поняла, насколько это трудоемкий процесс. И до сих пор там в подполье лежит эта глина. Прошлым летом я еще из нее лепила.

Человек я, конечно, крымский. Моя семья оттуда. В Крыму сформировались мои ощущения, любовь к природе, морю, горам. Я родилась в Феодосии, там прошли лучшие годы юности. Когда родилась моя дочка, мы дали ей имя Феодосия.

Физик Александр Арендт-Суслов, сын Марии Арендт

Я со свойственным мне юношеским максимализмом полагал, что есть два облагораживающих человека занятия — наука и искусство. Когда выбирал, маятник качнулся в сторону науки. Я занимаюсь физикой атмосферы.

Предметы искусства в доме мне всегда казались чем-то в духе кухонной утвари. Я думал, что у всех есть мастерская со скульптурами. В какой-то момент с удивлением обнаружил, что это не так. Чувствую свою принадлежность к большому клану, и это большая ответственность.