Дворянский род Бонч-Бруевичей имеет белорусско-литовские корни. Первые записи о нем появились в XVI веке, когда король польский и великий князь литовский Сигизмунд III выдал жалованную грамоту Бонч-Бруевичам о праве владения землями в Мстиславском воеводстве. Самый известный представитель рода, этнограф и публицист Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич (1873–1955), вошел в историю России как революционер и соратник Ленина.

Вдова сына Владимира Дмитриевича, журналист, кандидат философских наук Елена Ивановна Бонч-Бруевич, рассказывает Евгении Гершкович историю семьи:

Прадеду революционера, униатскому священнику Андрею Кирилловичу Бонч-Бруевичу, в 1771 году от не уплатившего долг помещика досталась усадьба в могилевской деревушке Кульгаевке с крепостными крестьянами, пахотной землей, барским домом, фруктовым садом и огородом. Здесь в 1840 году родился его внук Дмитрий Афанасьевич Бонч-Бруевич, сын «типичного представителя оскудевшей шляхты» Афанасия Андреевича Бонч-Бруевича и его жены Ольги Павловны Орешкевич.

Дмитрий с отличием окончил школу военных кантонистов в Смоленске. Потом на казенный счет был отправлен в Москву в школу межевых топографов, как тогда называли землемеров. Шестнадцатилетнего Бонч-Бруевича после первого курса зачислили топографом третьего класса в Межевой корпус, ему присвоили чин унтер-офицера. Вскоре за «усердие в службе» он получил чин коллежского регистратора, позднее — надворного советника. Дядюшка и опекун его жены Марии Сергеевны Кувшиновой был владельцем магазина канцелярских и письменных товаров в Новом Гостином дворе на Варварке. Возможно, родственные связи повлияли на то, что Владимир Дмитриевич впоследствии займется издательским и типографским делом, не чуждым и его отцу Дмитрию Афанасьевичу, державшему небольшой литографский бизнес и потом собственную типографию.

Дмитрий Бонч-Бруевич стал пайщиком и получил в управление типографию Н. Л. Пушкарева (после кончины владельца), издававшую газету «Современные известия», журналы «Свет и тени» и «Мирской толк». В них публиковал свои рассказы Чехов. Кстати, похожий на утюг трехэтажный дом в Бригадирском переулке, 1, где находилась та типография, сохранился до сих пор. Здесь же в шестикомнатной квартире жили Бонч-Бруевичи. В 1870 году у них родился первенец Михаил, через три года — Владимир. Младшие их сестры, Вера и Ольга, прожили недолго.

В эту дворянскую семью каким-то образом проникали революционные семена. Племянник Дмитрия Афанасьевича, Николай, примкнул к народникам, был арестован, затем эмигрировал в Америку. Вместе с единомышленниками он создал в Канзасе сельскохозяйственную коммуну имени ученого-позитивиста Фрея. Брат Николая, Георгий Стефанович Бонч-Бруевич, служил в лейб-гвардии Гренадерском полку в Санкт-Петербурге. За революционную деятельность был заключен в Петропавловскую крепость и приговорен к смертной казни, которую заменили ссылкой в Туркестан. Освободившись, Георгий уехал в Бельгию и поселился в Льеже. Владимир Дмитриевич, будучи в эмиграции, навещал своего кузена.

Старший сын Бонч-Бруевичей, Михаил Дмитриевич, пошел по отцовским стопам. Поступил в Константиновский межевой институт, основанный еще при Екатерине II, однако потом выбрал карьеру военного. После обучения в Московском пехотном юнкерском училище поступил в Николаевскую академию, был произведен в капитаны Генерального штаба. Во время Первой мировой войны он занимал одну из ключевых должностей в русской армии — начальника штаба Северо-Западного фронта. Резкий и малообщительный, после революции Михаил стал одним из первых генералов русской армии, добровольно перешедших на сторону большевиков.

Работая над книгой «Вся власть Советам!» в июле 1956-го, генерал-лейтенант в отставке Михаил Бонч-Бруевич писал: «За год до Первой мировой войны в России с огромной помпой было отпраздновано трехсотлетие дома Романовых. Через четыре года династия полетела в уготованную ей пропасть. Я был верным слугой этой династии, так как же случилось, что я изменил государю, которому присягал еще в юности? Каким образом я, “старорежимный” генерал, занимавший высокие штабные должности в императорской армии, оказался еще накануне Октября сторонником не очень понятного мне тогда Ленина? Почему я не оправдал “доверия” Временного правительства и перешел к большевикам, едва вышедшим из послеиюльского полуподполья?»

В феврале 1931 года Михаил Бонч-Бруевич был арестован ОГПУ по делу контрреволюционного заговора. В мае его отпустили «за отсутствием состава преступления». Известно, что до XX съезда он не ложился спать, не поставив у изголовья припасенный на случай ночного ареста чемоданчик со сменой белья.

Его младший брат Владимир поступил в подготовительные классы того же Константиновского межевого института. Бунтарски настроенный будущий землемер стал одним из вожаков нарастающего в институте движения, направленного против действий нового директора, генерал-майора Ляпина. Говорили, что в темноте юноша запустил в директора подушкой.

В 1888 году Владимира Бонч-Бруевича из института исключили и после долгого следствия выслали в Курск, где он окончил местное землемерное училище. Вернувшись в Москву в 1893-м, Бонч-Бруевич-младший продолжил революционную деятельность в разных кружках под партийным псевдонимом Дядя Том. Через год на полуконспиративном собрании «Московского рабочего союза» он познакомился с одним из «вождей» либерального народничества Владимиром Лениным. Тогда, в январе 1894 года, Ленин дал Бонч-Бруевичу совет заниматься не только подпольной деятельностью, но и легальной, что сбило бы полицию с толка. Ленин поставил перед Бонч-Бруевичем задачу создать подпольную типографию.

Сотрудничая с книжным магазином фирмы «Народная библиотека», Владимир Дмитриевич разработал план издания дешевых книг для широких масс, в том числе «К критике политической экономии» Маркса. В то же время он сблизился с семейным социал-демократическим кружком Николая Величкина, его сестер Веры и Клавдии, живших на Ольховской улице за Курским вокзалом. Семья находилась под негласным наблюдением.

Охваченная революционной романтикой марксистка Вера Михайловна Величкина (1868–1918) только что вернулась из Швейцарии, где училась на медицинском факультете университетов Берна и Цюриха. Находясь под влиянием толстовских идей, сотрудничала с организациями, помогавшими голодающим. Из товарища по подпольным кружкам Вера Михайловна превратилась в жену Бонч-Бруевича. Она была старше его на пять лет.

Как представители «Московского рабочего союза» они вместе отправились в Швейцарию. К тому моменту подпольная типография была разрушена. Владимиру Дмитриевичу пришлось «выбыть за границу» и лечь на дно. В Цюрихе он поступил в университет на философский факультет, посещал лекции по зоологии и неорганической химии, писал статьи в «Искре» и руководил пересылкой запрещенной литературы в Россию.

Иногда нелегальщина, напечатанная на тончайшей бумаге, шла в Россию под видом каталогов элитных семян и сельскохозяйственного оборудования, гравюр и репродукций известных картин европейских художников, наклеенных на плотный картон. Вера Величкина курировала изготовление чемоданов с двойным дном. Кроме этого Владимир Дмитриевич отвечал за привлечение на сторону революционеров представителей религиозных сект.

Бонч-Бруевич и Величкина обвенчались в женевской православной Крестовоздвиженской церкви в 1901 году. Еще до свадьбы Владимир Дмитриевич и Вера Михайловна отправились в Константинополь, откуда начали путь в Канаду, сопровождая группу духоборов, проповедовавших пацифизм — Лев Толстой финансировал гонораром за повесть «Воскресение» переселение и обустройство сект, гонимых царскими властями за религиозные убеждения. Было арендовано несколько пароходов. Бонч-Бруевич называл сектантство «вековой тайной народной жизни». Уже в Канаде он собирал многочисленные факты ущемления прав и преследований духоборов и сектантов. Этнографический материал потом был опубликован им в «Животной книге духоборцев».

В 1904 году на свет появилась дочь Бонч-Бруевичей Елена, Леля.

Сбрив пышную бороду, политэмигрант Дядя Том в 1905 году тайно перешел границу и через Варшаву вернулся в Петербург. «Я убежден в том, что должны же наконец перемениться у нас общественные порядки, что сложу свои кости не за границей, а в России, которую люблю измученной любовью», — писал Бонч-Бруевич.

В Петербурге он начал устанавливать связи с партийными комитетами, проводил революционную агитацию, с вооруженными солдатами захватывал типографии буржуазных газет и превращал их в большевистские. Организовал издание ленинского труда «Империализм, как высшая стадия капитализма».

Соединившаяся на родине семья Бонч-Бруевичей снимала дачу в Финляндии в лесу, в уединенном месте. Здесь собирался Петроградский комитет партии, сюда приезжали Ленин и Крупская. О Леле заботилась няня Ульяна Александровна Воробьева, на которую родители на случай их гибели составили духовное завещание. Душеприказчиком также назначили и поэта Демьяна Бедного, он же Ефим Придворов.

Первую ночь после октябрьского переворота 26 октября 1917 года Ленин провел в квартире Бонч-Бруевича на Херсонской улице (здесь до недавнего времени работал мемориальный музей-квартира В. И. Ленина). Той же ночью был написан «Декрет о земле». Утром Ленин с Бонч-Бруевичем пешком отправились в Смольный институт благородных девиц, в штаб большевистского правительства.

Соратник Ленина возглавил комендатуру района Смольный — Таврический дворец, создал управленческий аппарат Совета народных комиссаров и занял в нем пост управделами, став по существу вторым человеком новой власти. Усилиями Бонч-Бруевича у Ленина появилась первая личная служба безопасности. Он же, опасаясь немецкой осады, убедил Ленина перевести столицу из Петрограда в Москву и в марте 1918 года организовал переезд советского правительства.

Под декретом «О ликвидации безграмотности среди населения РСФСР», согласно которому «каждый гражданин от 8 до 50 лет должен овладеть навыками чтения и письма в обязательном порядке», стояли две подписи — В. Ульянова и Вл. Бонч-Бруевича.

Перебравшись в Москву, правительство поселилось в Кремле. Вера Михайловна, жена Бонч-Бруевича, стояла у истоков создания Народного комиссариата здравоохранения, была одним из лечащих врачей Ленина, в том числе оказывала ему первую помощь после покушения эсерки Фанни Каплан на заводе Михельсона. Заразившись воспалением легких от прачки, работавшей в Кремле, Вера Михайловна проболела два дня и 30 сентября 1918 года скончалась. Леля выбрала профессию матери — стала врачом, травматологом.

4 декабря 1920 года под давлением оппонентов Ленин снял Бонч-Бруевича с должности управделами Совнаркома и направил руководить подмосковным совхозом «Лесные поляны», снабжавшим продовольствием высшее партийное руководство. И Владимир Дмитриевич сменил политику на сельское хозяйство и посвятил себя научной и журналистской деятельности. Именно он создал общепринятый образ Ленина в литературе — книгах «Ленин и дети», «Наш Ильич» и «Первые дни Октября». По его же инициативе был создан Литературный музей, где до 1940 года он занимал директорский пост. Через пять лет возглавил Музей истории религии и атеизма Академии наук в Ленинграде, занимался поиском редких книг, например библиотеки Императорского православного палестинского общества. Также Бонч-Бруевич был членом государственной комиссии и заведующим редакцией по изданию полного собрания сочинений Льва Толстого и академического издания сочинений Пушкина.

В 1922 году второй женой Владимира Дмитриевича стала Анна Семеновна Тинкер (1886–1956), первым ее мужем был директор Музея революции Соломон Черномордик. Тинкер работала в Москве зубным врачом, принимала участие в революционных волнениях 1905 года. Жила в квартире на Большой Садовой, 10, в доме Пигита, где, по воспоминаниям поэта Андрея Белого, устраивались вечера большевистской организации: «… в памяти моей вырастает квартира А. С. Тинкер, в которой не раз я бывал, зная, что квартира — ход в нелегальную катакомбу».

С Соломоном Черномордиком у Анны Тинкер было два сына. После революции она служила в Наркомтруде, затем в издательстве «Жизнь и знание», которое возглавлял Бонч-Бруевич. Так они и познакомились.

В 1933 году Лев, младший сын Анны Семеновны, покончил с собой в 23 года, как мы предполагаем, из-за несчастной любви. Старший, Иосиф, выпускник Военно-воздушной академии в Москве, в 1929 году продолжил образование в Германии. Соответствующее разрешение на пребывание за границей и валюту на проживание выдал Наркомпрос. В 1937-м военный летчик Иосиф Соломонович Черномордик был направлен на службу в Киев. Приехал туда он с молодой женой, Нелли Моисеевной Кацнельсон (1916–2004). 5 апреля того же года родился их сын Володя. Отец смог увидеть сына, но уже в октябре был арестован по ложному доносу. Приговор: 10 лет без права переписки.

Тщетно Владимир Дмитриевич писал Берии, стараясь восстановить правду. В 1948 году семья получила извещение, что Иосиф умер в лагере в марте 1945 года от воспаления легких. В 1955-м дело было прекращено в связи с отсутствием состава преступления.

В разгар Большого террора в «особом порядке» арестовали и мужа Лели, работавшей хирургом в Басманной больнице. Леопольд Леонидович Авербах был генеральным секретарем Всероссийской ассоциации пролетарских писателей и жестким критиком «попутчиков», в том числе и Михаила Булгакова. Некоторые исследователи полагают, что прототипом Берлиоза в «Мастере и Маргарите» послужил именно Авербах. В августе 1937 года как член «троцкистской группы в литературе» Авербах был осужден и расстрелян. Елену Владимировну исключили из партии, ей дали семь лет лагерей. Их сын Виктор, к счастью, не был отправлен в детский дом, он остался на попечении дедушки. Но фамилию мальчику пришлось сменить. Виктор Леопольдович Бонч-Бруевич (1923–1987) стал крупным физиком, защитившим докторскую диссертацию на тему «Исследования по многоэлектронной теории полупроводников».

Владимир Дмитриевич искал заступничества у Сталина, написав в письме, что его дочь «все свое свободное время отдает изучению классиков марксизма и истории партии».

Володя, сын Иосифа Черномордика, практически сразу после рождения стал жить с Владимиром Дмитриевичем и его женой Анной Семеновной на даче в кооперативе «Новь», организованном Наркоматом рабоче-крестьянской инспекции в Барвихе.

В 1928 году Бонч-Бруевич купил кооперативную квартиру в доме 5 в Большом Кисловском переулке (тогда улица Семашко), где сегодня живу и я. Неподалеку, на Знаменке, жил брат Владимира Дмитриевича, Михаил. Они были очень близки, их связь никогда не прерывалась.

Стоит рассказать о судьбе матери Володи, Нелли Моисеевны. Она училась в Париже в Сорбонне, где после развода родителей оказалась с матерью. В 1935 году она вернулась в Москву, поступила в ИФЛИ, откуда перевелась в медицинский институт. После гибели Иосифа Черномордика довольно быстро вышла замуж за скрипача Самуила Фурера. Работала во Всесоюзном научно-исследовательском институте по пенициллину и антибиотикам, потом в Центральном институте усовершенствования врачей, занималась получением интерферона. Она навещала Володю, но с самого начала его воспитывали дедушка с бабушкой. Своих детей у них не было.

Когда в 1944 году Володя пошел учиться в сельскую барвихинскую школу, дед его официально усыновил. Окончив школу в 16 лет, Володя Бонч-Бруевич решил поступить в МГУ на факультет журналистики. По окончании пошел работать в газету «Московская правда», где вскоре стал заведующим отделом информации, кстати, самым молодым заведующим отделом в газете. С 1970 года Владимир Бонч-Бруевич работал в «Литературной газете» заведующим отделом корреспондентской сети собкоров союзных республик и крупных городов РСФСР.

С дедом, который стал Володе отцом, у него были редчайшие отношения. Владимир Дмитриевич писал ему письма из Москвы, нередко вместо того, чтоб позвонить по телефону. Их сохранилось очень много. Бонч-Бруевич вообще держал свою эпистолярию в большом порядке. Его многолетний секретарь Клавдия Сурикова перепечатывала все его рукописи и систематизировала архив, который теперь находится в РГБ.

С Володей я познакомилась в 1961 году, когда после четвертого курса факультета журналистики МГУ пришла на практику в отдел информации «Московской правды». Через два месяца мы поженились и счастливо прожили вместе 57 лет.

Наша дочь Катя окончила биологический факультет МГУ. У внуков Тани Бонч-Бруевич и Максима Каплевича — экономическое образование.

Екатерина Бонч-Бруевич:

«Когда я была маленькая, я жила в одной сказочной стране. Мой Советский Союз был совсем не такой, как у всех. Он состоял из 14 веселых и красивых мужчин и одной женщины — собственных корреспондентов “Литературной газеты”. Главным по Советскому Союзу был мой папа. Ему удалось собрать команду лучших профессионалов своего дела. На работе у папы было много телефонов, и он постоянно был с собкорами на связи. А раз в год все они приезжали в Москву, и папа с мамой собирали их к нам в гости. Это была замечательная, шумная, веселая компания».

Татьяна Бонч-Бруевич:

«Мне сложно говорить о дедушке в прошедшем времени. И невозможно поверить, что его нет. Он без преувеличения был главой и авторитетом в нашей большой семье. Всегда спокойный, рассудительный, с тонким и легким чувством юмора и безумно красивыми, немного лукавыми глазами. Дедуля был влюблен в этот мир и постоянно с каким-то детским восторгом его познавал».

Максим Каплевич:

«По-настоящему нас подружил, наверное, Париж, где мы остались вдвоем и стали ровесниками и друзьями, с удивлением открывавшими окружающий нас мир. Мы ходили в музеи, рестораны, много гуляли и жили так, как будто весь Париж был построен для наших прогулок. Дедушка был огромным модником. Модником эталонного мужского стиля.

Одна из последних фраз, которую он мне сказал: “Да-а, Максим, ты у нас, конечно, великий организатор”. И как-то не по себе становится, когда чувствую, что неправильно трачу время. Дедушка в меня верил и нельзя его подвести».