Ключевым фигурам русского авангарда Александру Родченко и Варваре Степановой повезло с наследниками — уже четвертое поколение семьи хранит верность занятиям искусством и дизайном. Об истории династии рассказывает правнучка знаменитой творческой пары, кандидат искусствоведения, иллюстратор Екатерина Лаврентьева.

Где и при каких обстоятельствах познакомились художники Александр Родченко и Варвара Степанова?

Екатерина Лаврентьева: Тайна за семью печатями. Неизвестно, как и у кого они на самом деле встретились впервые, хотя сами Родченко и Степанова всюду писали, что познакомились в Казанской художественной школе. Между ними был долгий эпистолярный роман. Александр Михайлович писал на листках белой почтовой бумаги с черным краем зелеными чернилами так мелко и тонко, что Варвара Федоровна боялась ненароком стряхнуть с листа эти «тонкие изумрудные нити». Сама же она отправляла письма на кремовой и светло-зеленой бумаге с тиснением.

Они придумали друг другу прозвища — Король Леандр Огненный и Королева Нагуатта, выстроили друг другу Лакированный замок в стране не то Канзенье, не то Рехвилии, не то Медьоне…  Все в духе символистов и декадентской культуры с воинствующим эстетизмом: приторный аромат, тяжелый бархат, золото, дьявольские грезы. Все это пронизывало тогдашнюю действительность и было основой модели поведения творческой молодежи 1910-х годов. Очень похоже на Федора Сологуба и Игоря Северянина.

«… У нас будет фантастическая обстановка, не правда ли, Нагуатта, мы будем жить странно? Действительность сделаем грезой, а грезу — действительностью…  Жить в своем собственном мире, где нет никого, кроме нас… »

К какому году относится эта переписка?

Е. Л.: Авангард был еще впереди. Это переписка 1915 года. До сих пор не совсем ясными остаются обстоятельства их жизни в 1914–1916 годах. Родченко тогда находился в Казани, Степанова — то в Москве, то в Костроме, то еще куда-то ездила с родными…

В Казанскую художественную школу моя прабабушка поступила, окончив Мариинскую женскую гимназию в 1911 году в Гродно. Ей присвоили золотую медаль, но у родителей не хватило средств ее выкупить. Наградной лист всегда лежал у них под скатертью и даже после революции считался достоянием дома.

Степанова была прилежной ученицей. Это и по фотографиям видно — меня всегда завораживал этот образ гимназистки в пенсне, в белом капоре. Что-то невероятно изящное, нежное в нем, особенно в сравнении со снимками уже 1920-х годов. Грань истории, которая меняет людей и их приоритеты, находит отражение в портретах — прическе, одежде.

Кем были ее родители?

Е. Л.: Отец, Федор Иванович Степанов, сын военного, был человеком не сильно образованным, но начитанным, одаренным и, по рассказам, вспыльчивым. Служил конторщиком в судоходной компании «Русь». Потом ему предложили должность в департаменте почтовых сообщений. Сдал экзамен на получение чина чиновника 14-го класса.

Работа была связана с пребыванием в Ковно (нынешний Каунас) и Гродно. Как раз в Ковно в 1894 году и родилась Варвара Степанова.

Ее мать, Александра Ивановна Васильева, тоже из семьи вышедшего в отставку в чине унтер-офицера. Она была очень хороша собой. Семнадцатилетней вышла замуж за Федора Степанова, не то чтобы по любви. Кроме старшей дочери Варвары уже в Гродно у Степановых родились ее младший брат Георгий (Жоржик) и сестра Зинаида.

Георгий стал химиком. У Зинаиды случилась немыслимая любовь с каким-то высоким партийным чином, о котором в ее православной семье очень не любили вспоминать. Влюбленные расстались. В 1921 году у Зины родилась дочь Светлана, в крещении — Александра. Светлане дали отчество по имени ее дяди — Георгиевна. Вскоре от туберкулеза умерла Зина, и ее дочь воспитывали бабушка с дедушкой.

Варвара Степанова очень нежно относилась к племяннице — Светлана гостила у них летом в Москве, и был ритуал — покупались обновки к следующему году. С моей родной бабушкой Варварой, о которой расскажу позже, была разница в четыре года. По фотографиям, сделанным Александром Родченко в начале 1930-х, видно, как Варвара немного робеет, осторожно разглядывая сестру, а Светлана смотрит дерзко, даже отчаянно — как Том Сойер и Гекльберри Финн. Кстати, эта книжка Марка Твена была в детской библиотеке Родченко.

Светлану, мою вторую бабушку, часто приезжавшую из Костромы, хорошо помню — она была частью семьи, а для меня маленькой — своего рода приключением. Бабушка Света вела меня гулять на Чистопрудный бульвар. Даты ее путешествий в Москву совпадали с днями рождений членов нашей семьи. На застольях она всегда читала свои стихи.  Это было частью ее образа и той жизни, богемной и патриархальной одновременно, которую она несла в себе. В ее кошельке всегда лежала фотография ее мамы Зины, крошечный отрезок с общей фотографии.

Последний раз она приезжала к нам в Москву в мае 2004 года. Моему папе уже исполнилось 50, а у меня родился сын.

Светлана Георгиевна Степанова работала корреспондентом на костромском радио, писала стихи, пьесы, детские книжки, например «Дима Пятеркин» и «Санька Прутиков летит в космос», прототипом которого стал, как мне кажется, мой папа Александр Лаврентьев.

Выбор Варвары, как видно, родители восприняли более благосклонно. Старшую дочь Степановы довольно рано выдали замуж, по окончании гимназии. Ее первый муж, Дмитрий Михайлович Федоров, в 1912 году окончил архитектурное отделение Казанской художественной школы в звании помощника архитектора. За ним последовала и Степанова, поступив в ту же школу. Проучилась два года, не окончила, уехала к мужу — сперва в Кострому, потом в Москву.

Степанова тогда уже была знакома с Родченко?

Е. Л.: Да, тогда и началась их любовь по переписке.

Имеются даже предположения, что еще до появления в его жизни Степановой Родченко познакомился с Дмитрием Федоровым. В дневнике прадеда от 24 августа 1912 года есть красноречивая запись: «Был на постройке Федорова. Он купил готовальню за 15 рублей и еще мелочь какую-то…  Значит, он бросил пить». Федоров погиб на фронте в Первую мировую.

В Москве Варвара Степанова снимала комнату. В письмах 1914 года значится ее адрес: М. Дмитровка, Успенский переулок, д. 6., кв. 1. Работала помощницей бухгалтера на фабрике скобяных изделий В. Збука, вечерами продолжая неоконченное художественное образование в частных школах Константина Юона и Михаила Леблана. Здесь она свела знакомство с Надеждой Удальцовой, Ольгой Розановой, Александром Весниным, Любовью Поповой, Владимиром Татлиным — всем цветом авангарда.

Так что в это общество русского авангарда Родченко, чуть позже приехав в Москву, попал именно через Степанову.

Откуда он был родом?

Е. Л.: Родченко появился на свет в Петербурге 23 ноября 1891 года. Но родители его вовсе не петербуржцы. Это была такая же, как и Степановы, простая семья. «Дед был бедняк», — писал он. У безземельного крестьянина из деревни Уварово Смоленской губернии Вяземского уезда Жуковской волости было 11 сыновей и одна дочь. Жили в черной избе.

Один из сыновей, Михаил Михайлович Родченко (1852–1907), выбрался из деревни, ушел чернорабочим на строившуюся железную дорогу, где научился грамоте. Прапрадед за свою жизнь перепробовал разные профессии. Добрался до Петербурга, поступил в кондитерскую, дослужился до помощника кондитера. Нравом Михаил Михайлович был горяч. «Настоящий казак», — говорили о нем. Невысокого роста, коренастый, с лихо закрученными усами.

Однажды в кондитерской случился скандал. Поссорившись с хозяином, Михаил Родченко пустил в него гирей, но, к счастью, попал в сломанный аквариум. Уволили, естественно. Пришлось пойти в дворники.

Но, будучи хорошо сложенным, ему удалось устроиться на подработку натурщиком в богатые дома. Во время съездов и разъездов гостей бала напудренные молодые люди этакими античными статуями в трико с мечами и копьями неподвижно стояли у балюстрады лестницы. За это хорошо платили.

Прапрадед был не лишен авантюрной жилки. Следующим местом его работы стал «Русский клуб» на Невском проспекте, где он стал театральным бутафором. Этому ремеслу Михаил выучился самостоятельно. Делал, например, черную икру из бисера, еще какие-то яства, убранства для стола. Родченко потом вспоминал, что познавал мир через бутафорию отца — видел вначале искусно сделанные копии, а потом оригинал.

Как-то раз у товарища на окраине города Михаил Родченко увидел 15-летнюю девочку. Это была будущая мать Александра Родченко, Ольга Евдокимовна Палтусова (1865–1933). Ее предки, староверы из Олонецкой губернии, кажется, вели стеклянную торговлю. Отец моей прапрабабушки 25 лет служил во флоте, жил в Кронштадте в казармах с женой и дочерями Анной и Ольгой. Анна стала проституткой, Ольга — прачкой, потом нянькой в богатых домах.

Очень хорошо известна фотография Александра Родченко 1924 года — портрет матери, склонившейся над журналом «Молодая гвардия», в платке в горошек, с моноклем в руках. Фото публиковалось на обложке журнала «Советское фото». Ольга Евдокимовна тогда же, кажется, и выучилась читать.

Родители Родченко с маленьким сыном обитали в двух комнатах под сценой театра в «Русском клубе». В Петербурге Александр Михайлович успел окончить четыре класса церковно-приходской школы. В 1901 году семья перебралась в Казань, где мечтала начать собственное дело — открыть кафешантан. Ольга Евдокимовна хорошо готовила, думала, что будет печь пирожки.

У прадеда был и старший брат, Василий Родченко (1885–1957). Уже переехав в Казань, он стал актером. Пошел в отца, видимо, артистически одаренного. Женился он на модистке Надежде Поповой-Троицкой, работавшей в шляпной мастерской. У них родился сын Александр. В Казани сейчас живут его дети — Владимир, выпускник Казанского авиационного института, и Ольга — она окончила Казанский химико-технологический институт.

Родители мечтали, чтобы мой прадед выучился на зубного техника. Эта профессия приносила доход. Подобная перспектива Родченко не радовала, и все же год он проучился в технической протезной лаборатории Казанской зубоврачебной школы доктора О. Н. Натансона.

Мечта о кафешантане рассыпалась в прах. В 1907-м Михаил Родченко, страдавший сердечными припадками, умер.

До окончательного переезда в Москву в 1910 году Родченко поступил вольнослушателем в Казанскую художественную школу на живописное отделение в класс Николая Фешина, где обучали декораторов для провинциальных театров. Удостоверение об окончании получил в 1914-м с оговоркой, что преимуществами выпускника пользоваться права не имеет, ибо документа о среднем образовании не предоставил.

Приезд футуриста Маяковского в Казань, его выступление в зале Дворянского собрания в феврале 1914-го буквально перевернули тогда сознание Родченко. Он узнал, что искусство — это культурное событие, стратегия, эксперимент, и не стоит ограничиваться лишь классическими представлениями о его роли и предназначении. Впоследствии Родченко напишет, что «искусство будущего не должно быть уютным украшением семейных квартир».

В самом конце 1915 года прадед, переехав в Москву, воссоединился со Степановой. Тогда же произошло неожиданное превращение Короля Леандра Огненного в Анти. Это домашнее прозвище Родченко фиксировало его неприятие стандартных решений, этакий вызов всему свету.

«Недавно Анти размечтался — ему хотелось бы очутиться во времени на пятьсот лет вперед — посмотреть, что случилось с его картинами в Будущем и обратно сейчас же вернуться. Он, конечно, уверен, что таких вещей, как его, не было и не будет», — писала о нем Варвара Степанова. А под ее текстами 1920-х годов уже стоит подпись «Варст».

Родченко и Степанова, собиравшаяся зарабатывать на жизнь белошвейкой для поддержания семейного бюджета, первым делом купили подержанную швейную машинку «Зингер», которая до сих пор жива и функционирует. Моя мама с удовольствием шьет на ней по сей день и бывает недовольна, когда машинку берут экспонатом на выставки.

В 1916 году Родченко поступил в Строгановку, где проучился несколько месяцев. Вскоре его призвали в армию, где он служил до осени 1917 года заведующим хозяйством санитарного поезда при отделе транспортировки раненых Всероссийского земского союза.

Где в Москве жили Родченко и Степанова?

Е. Л.: Поначалу перебивались в чужих квартирах, крошечных комнатах. Жили в доме, принадлежавшем семье Василия Кандинского, в Долгом переулке, 8 (ныне ул. Бурденко), в квартире 25, пока тот почти год находился в Германии. Здесь стоял рояль, и Родченко начал импровизировать, хотя музыке никогда не учился и нотной грамоты не знал.

Потом Родченко и Степанова снимали комнату с двумя окнами на Садовой-Каретной, жили в доме Нирнзее, где даже были планы устроить коммуну художников. Потом в здании Музейного бюро московского Музея живописной культуры на Волхонке, 14, в квартире 8. Именно там сформировалась первая рабочая группа конструктивистов, в которую вошли Александр Ган, Александр Родченко и Варвара Степанова. В дневнике она упоминала о «… крошечной комнате, где если один проходит, другой должен влезть на кровать. В ней копоть от печки, духота и испарения от варки кушанья делают атмосферу невероятной».

12 июля 1920 года Родченко написал в блокноте: «… выселяют с Волхонки. Надоели казенные квартиры…  Все живут гораздо спокойнее меня. Хорошо бы найти мастерскую хорошую, хотя бы и не отапливаемую».

В том же году он начал преподавать во ВХУТЕМАСе, где вел курс «Конструкция» — дисциплину, которую придумали с нуля. С 1922-го он — заместитель декана металлообрабатывающего факультета. Во дворе ВХУТЕМАСа, в доме на Мясницкой, 21, стр. 5, получил мастерскую, от которой постепенно отрезал какие-то кусочки, превращая их в жилье. В одном отсеке устроил фотолабораторию, стены покрасил в черный цвет, старался провести воду. Балкон делил с архитектором Николаем Ладовским.

Здесь Родченко создает серию ракурсных фотографий «Дом на Мясницкой», тут же, в этой комнате, в 1924 году фотографирует Маяковского.

В какой момент Родченко познакомился с Маяковским?

Е. Л.: В октябре 1920 года Маяковский с Лилей Брик зашли на выставку на Большой Дмитровке, в которой участвовал Родченко. Там они и познакомились. «Меня Маяковский с первого раза звал “старик”, — писал прадед в мемуарах, — а я его — Володя, он был моложе меня всего на два года». Можно вспомнить о совместных дружеских сборищах в квартире в Гендриковом переулке, где поэт жил, бесконечные игры в маджонг у него на даче в Пушкино. Кстати, любопытно, как это китайское домино органично вписалось в историю авангарда. Первый набор маджонга Родченко сделал сам (кто-то рассказал правила) из дерева, для каждой масти придумав свой тип композиции на основе геометрических элементов.

Как известно, Родченко и Маяковский создали творческую группу «Реклам-конструктор Маяковский — Родченко». Как член оргкомитета советского раздела Всемирной выставки декоративных искусств 1925 года в Париже Маяковский рекомендовал Родченко как творца «искусства для жизни» в качестве художника экспозиции. Была разработана схема окраски павильона Мельникова, экспозиция в Гран-Пале, построен знаменитый «Рабочий клуб», новое, как теперь бы сказали, иммерсивное, агитационно-просветительское пространство по законам конструктивного искусства. Родченко стал и дизайнером обложки каталога русского отдела выставки.

Во Францию Александр Михайлович выехал в марте 1925 года. Домой писал почти ежедневно. Парижские письма в жанре репортажа, конечно, отличаются от посланий Леандра к Нагуатте. «Я не получаю твоих писем! Жду их с нетерпением, но думаю о тебе всегда, очень жалею, что ты не со мной… »

14 января 1925 года у Родченко и Степановой родилась дочка Варвара. На том, чтобы это произошло, настояла прапрабабушка Ольга Евдокимовна. Профессиональная нянька, вырастившая десятерых детей, она считала, что семья должна быть полноценной. Палтусова переехала из Казани в квартиру на Мясницкую, где ей выделили комнату на южной стороне, в которой, так сложилось, выросли четыре поколения нашей семьи.

Маленькая Варвара появилась на свет слабенькой, семимесячной. Ольга Евдокимовна ее вынянчила, воспитывала до семи лет, провожала в школу. Бабушка называла ее мамой, вспоминала потом, что «у нее была мягкая юбка, в которую можно было “окунуться” с разбега, а мягкие руки обнимали и гладили».

Прабабушка в это время работала на 1-й ситценабивной фабрике (бывшая мануфактура Эмиля Цинделя) на Дербеневской набережной, где вместе с Любовью Поповой проектировала текстильные рисунки, построенные на сочетании простых фигур. Но не все их внедряли в производство. Публика хотела веселенький ситчик, а вовсе не острые построения на основе геометрических форм.

В гардеробе Родченко в 1920 году появился рабочий комбинезон, сшитый Степановой на том самом «Зингере», из плотного шерстяного сукна, с карманами и застежкой, отделанными кожей. В такой производственной одежде можно было пилить, строгать, быстро собраться на занятия к студентам.

Варвара Степанова, невысокого роста, коренастая, была очень стильной. Она умела создать костюм как ансамбль, подобрать аксессуары и имидж, который стал необходим в 1930-е. Готовясь получить заказ в издательстве, нужно было выглядеть достойно, эффектно. Она шила дамские сумочки из подручного материала, лоскутков. И получались высокохудожественные вещи, которые расходились среди неравнодушной публики.

Александр Михайлович отдавал должное экстравагантности Варвары Федоровны и сообщал ей из Парижа: «Женщины стригутся по-мужски, как ты, носят, главным образом, коричневые пальто, как у тебя, обтянутое сзади, не длинное; короткие юбки, почти до колен, и темного цвета чулки, туфли».

Степанову Родченко называл извозчиком, потому что она отлично ориентировалась в Москве, могла совершенно спокойно нарисовать схему, как проехать из одной части города в другую, с какого на какой трамвай при этом пересесть. Родченко очень любил трамваи, в частности трамвай А.

В их тандеме Степанова была и режиссером, и секретарем, ведшим всю документацию, связанную с заказами и съемками. При этом оставалась полноценной творческой единицей. Оформила больше десятка периодических изданий того времени и для каждого находила графический код и принцип подачи.

К слову, Родченко и Степанова фактически оформили брак в 1942 году во время эвакуации в город Молотов. До этого Степанова продолжала носить фамилию первого мужа, Федорова.

В 1930-е годы Родченко увлекся юной ученицей, фотографом Евгенией Лемберг. «Вопрос встает ребром, или с ней или расстаться окончательно». Все прервалось трагически: летом 1934 года Женя погибла в железнодорожной катастрофе. За несколько месяцев до этого Родченко сделал свою знаменитую фотографию «Девушка с “Лейкой”» с диагональной композицией.

Но когда 18 июля 1933 года умерла Ольга Евдокимовна Палтусова, помочь с маленькой Варварой Родченко попросили именно Женю Лемберг. Она забрала девочку к себе на несколько дней. В этой сложной ситуации перевесило именно человеческое отношение.

Вы собирались рассказать о своей бабушке.

Е. Л.: Варвара Александровна Родченко была человеком очень щедрой души, стремившимся всем помогать во что бы то ни стало. Была очень волевая. Перед собой поставила единственную на всю жизнь задачу — продвигать и пропагандировать творчество родителей. И ей, без сомнения, удалось ее выполнить. О себе бабушка всегда говорила, что работает «за кадром». Считала важным, чтобы все были вместе и наша семья собиралась за одним столом. «У меня три дела в жизни — искусство, семья и наследие», — говорила она.

Довольно рано стала терять зрение. Последние 15 лет жизни видела очень плохо, что ее мучало. Она ушла в 2019 году.

Варвара Родченко ведь тоже была художником?

Е. Л.: Живописью она начала заниматься под руководством отца. Родченко ставил натюрморты, рассказывал, как писать, никогда не повторял. Радовался, потом окантовывал работы Варвары в рамы и вешал на стену. На обороте писал дату и фамилию. А вот на пленэре она работала вместе с матерью.

В эвакуации бабушка окончила школу, год училась в Перми в переведенном туда во время войны Московском сельскохозяйственном институте на зоологическом отделении. В июне 1943 года уже в Москве поступила в Художественное училище 1905 года. А потом стала студенткой Полиграфического института. Там она познакомилась с сокурсником Николаем Сергеевичем Лаврентьевым, не попавшим на фронт из-за деформации стопы. Мой будущий дедушка был из неблагонадежной семьи. Мать, Екатерина Николаевна Козлова, без профессии, отец, Сергей Сергеевич Лаврентьев, преподавал физику. Дед его был протоиереем, служил в Новодевичьем монастыре, потом кормился ремеслом часовщика. У нас дома и сегодня стоит его ящичек с часами, лупой и отверточками.

Когда Новодевичий монастырь закрыли, неподалеку в маленькой деревянной каморке протоиерей Козлов сохранил купель. С заднего крыльца к нему приходили бабушки тайно крестить младенцев, когда их родители уходили на работу.

Есть воспоминания, как однажды весной на втором курсе после занятий к Варваре Родченко на Мясницкую пришли друзья. Стали дурачиться, и Коля Лаврентьев на балконе перелез через перила и свесился над бездной в восемь этажей.

Снизу раздался голос соседки, скульптора Мары Столпниковой: «Пожалуйста, я старая, бедная, а вы мне ножки, ножки показываете, я не могу».

Вскоре Лаврентьев переехал на Мясницкую, где ему выделили чердачок, чулан без окон. Мой дед стал замечательным фотографом и книжным художником, долго работал в издательстве «Советский писатель». В фотографии он оставил след, сделав невероятную галерею портретов писателей, поэтов и художников времен оттепели, выпустил книгу «Люди уходящего века».

А Варвара Александровна в середине 1960-х нашла для себя фотографию без фотокамеры — фотограмму, где применяла многократную экспозицию. Техника давала большое разнообразие тонов, контуров предметов, нерукотворность фактуры и точность рисунка. Это были в основном простые композиции из листьев и цветов, разложенные в темноте лаборатории на фотобумаге перед увеличителем. Незакрытая предметами часть бумаги засвечивалась.

Бабушка много работала в акварели и монотипии, оформляла журналы «Декоративное искусство», «Юность», «Советский экран», многочисленные книги («Б. Слуцкий «Продленный полдень», С. Кирсанов «Книга лирики»), альбомы «Будьте бдительны!», делала серии плакатов «Моральный кодекс», «Мы коммунизм строим», «Основы политзнаний».

Родченко умер слишком рано, в 1956 году. Это стало травмой, которую она пронесла через всю жизнь. Через два года после Родченко умерла и Степанова. С матерью в марте 1957 года они успели организовать выставку фотографий Родченко в Доме журналиста. На открытии выступал Лев Кассиль.

Бабушка переживала, что ничего об этом событии не появилось в прессе. К сожалению, ее родители не дожили до пресловутой оттепели, времени, когда вернулся интерес к авангарду и об их творчестве уже начали вспоминать. Вспоминали во многом через Маяковского, незыблемую икону тех лет.

Стоит сказать, что, быть может, чудом Родченко в свое время избежал репрессий. У него, как и у многих в ту пору, были собраны вещи «на случай». Формировалось дело против ЛЕФа, «Левого фронта искусств», но точку в нем поставила смерть Маяковского, главного фигуранта, в 1930 году.

В 1950-е обвиненного в формализме Родченко выгнали из МОСХа и не утвердили членом Союза художников. Кстати, сам он называл себя не художником, а конструктором, изобретателем, первооткрывателем — в привычных рамках искусства ему всегда было тесно.

Благодаря вашим родителям и вам творческая династия Родченко и Степановой продолжается.

Е. Л.: Мы называем себя «Архив Родченко и Степановой». Однажды Родченко завел печать, на которой было написано «Архив».

«… в 1954 году радостное событие, — писала бабушка в дневнике. — Родился сын Саша!» Александр Родченко полюбил внука, а тот называл его «Дедава».

Бабушка надеялась, что сын сможет изучить творчество ее родителей и подать как метод. И не ошиблась. Вместе они оформили несколько книг, в том числе с использованием фотомонтажа. В 1972 году он участвовал в подготовке выставки Родченко в Дубне.

Мой отец, доктор искусствоведения, профессор Александр Николаевич Лаврентьев, окончил Строгановку, где сегодня он проректор по научной работе. Графический дизайнер, фотохудожник, куратор выставок, он всецело отдает себя педагогической работе, сохранению наследия Родченко и Степановой, изданию книг об их творчестве и публикации мемуаров.

Отец сделал очень много для того, чтобы импульс Родченко и Степановой был максимально представлен. После окончания института он попал по распределению во Всесоюзный НИИ технической эстетики, в отдел теоретических проблем дизайна. В 1980–1990-е отдел теории устраивал семинары по вопросам формообразования в дизайне. Александр Лаврентьев их вел вместе с архитектором и художником-кинетом Вячеславом Колейчуком, с которым находил общий язык по части «изобретательства». Тогда же отец создал серию кинетических объектов — «Плавающие точки», «Представление света». Эти вещи показывали в 2020–2021 годах на выставке «Лаборатория будущего. Искусство кинетизма в России» в Петербурге и Москве.

Для дизайнерской среды ВНИИТЭ особую ценность представлял пласт научной фантастики Брэдбери, Саймака, Азимова и Стругацких. В их текстах описывались вещи с незнакомым функционалом, которые вдохновляли на развитие дизайн-проектирования, нестандартных принципов конструирования вещей. В этой любви к фантастике тоже частичка наследия Родченко.

Во время обучения в Строгановке отец познакомился с сокурсницей Ириной Сергеевной Преснецовой, моей будущей мамой. В 1974 году они поженились.

Мама родилась в Тобольске. В 1976–1988 годах она также работала дизайнером во ВНИИТЭ, в отделе проектирования оборудования для жилых и общественных зданий. Ей принадлежит изобретение суховоздушной бани. Строгановку окончила и я. Преподаю, работаю художником книги. Мой муж — фотограф Алексей Коноплев, сотрудник Мультимедиа арт музея, где занимается оцифровкой негативов фотографического наследия 1930-х годов. Наши дети Николай и Александра тоже учатся в МГХПА им. Строганова.

Николай Коноплев, сын Екатерины Лаврентьевой:

В 14 лет я начал понимать, в какой семье родился. Безусловно, наследие Родченко и Степановой не могло не повлиять на выбор профессии. Особенно в этом выборе мне помог дед, Александр Николаевич Лаврентьев.

Я сейчас учусь в Строгановке на факультете «Дизайн средств транспорта». Конечно, как транспортнику мне особенно нравится логотип «Добролет», созданный Родченко — эмблема самолетика на значках, рекламных плакатах и даже запонках.

Понимая ответственность за сохранение памяти своих предков, исторического архива, все же в будущем хочу заниматься чем-то своим, в частности разработкой дизайна автомобилей. Планирую создать свою компанию.