Имя Федора Осиповича Шехтеля — синоним московской архитектуры рубежа XIX–XX веков, символ русского модерна. Не будь построек Шехтеля, наш город стал бы совсем другим. Историю семьи узнаем из рассказов правнучки Шехтеля, художника Киры Сергеевны Лазаревой-Станищевой, и его праправнука, архитектора Федора Ращевского.
Каковы исторические корни семьи Шехтелей?
Федор Ращевский: Фамилия немецкая, известная с 1758 года. Наши далекие предки прибыли из баварского городка Бисванге близ Паппенхейма в середине XVIII века вместе с другими немцами-колонистами по приглашению императрицы Екатерины II. Поселились Шехтели в Саратовском Поволжье (на территории нынешней Саратовской области), в колонии Шукк, названной по фамилии форштегера, старосты. Все это нам известно благодаря исследованиям архитектора и краеведа Андрея Мушты.
Колонизационный закон 1764 года предписывал немцам селиться, «занимая округу наподобие циркуля, чтобы окружность оной не меньше шестидесяти и не более 70 верст простиралась и заключала в себе удобных угодий для надела, до 1000 семейств».
А что вам известно о пращурах будущего архитектора?
Ф. Р.: Род Шехтелей — дед будущего архитектора Осип Осипович и его жена Екатерина Францевна — обосновался в Саратове в 1820-е годы.
Кира Лазарева-Станищева: Имена Осип, Франц, Екатерина в роду Шехтелей встречаются чаще всего. Легко запутаться. С фантазией на имена было в семье плохо.
Ф. Р.: Шехтели были богатым купеческим семейством, владевшим ткацкой и крахмальной фабриками, торговавшим мануфактурным и шорным товаром, обоями, табаком, вином, золотыми и серебряными изделиями, даже живописью и алебастровыми копиями с известных произведений искусства. «Номера Шехтель» считались в Саратове лучшей гостиницей.
Жили Шехтели на Московской улице, в доме №14. Магазины имели не только в Саратове, но и в сибирских городах.
Дед архитектора был отцом пятерых сыновей, по завещанию состоявших «в нераздельном капитале»: Франца, Антона, Ивана, Алоизия и Осипа.
Младший из этих братьев, Осип, стало быть, ваш прапрапрадед?
Ф. Р.: Осип Осипович Шехтель (1822–1867) отправился в Санкт-Петербург, окончил Императорский Технологический институт и стал инженером-технологом. В Петербурге был приписан к купеческому сословию, продавал табак и скупал вино, являлся доверенным лицом старшего брата Франца Осиповича Шехтеля (1806–1867), саратовского купца 1-й гильдии.
Еще студентом, в 1855 году, Осип Шехтель женился на дочери петербургского коммерсанта Карла Гетлиха, Розалии Доротее Гетлих, Дарье Карловне (1830–1887). Проживало семейство на Невском проспекте. Один за другим на свет появлялись дети: в 1858 году — Осип, через год, 26 июля — Франц-Альберт (или Адя, как называли его дома), дочери Александра (1860), Юлия (1862) и Мария (1863).
В католическую веру Франца-Альберта Шехтеля крестили в соборе Св. Екатерины Александрийской на Невском проспекте. Дела, как видно, шли хорошо, однако в 1865 году Осипу Осиповичу Шехтелю вместе с женой и детьми пришлось отправиться обратно в родной Саратов — тяжело заболевший брат Франц уже не мог полноценно вести семейные дела, он планировал передать Осипу управление ткацкой фабрикой. Братья Иван, Антон и Алоизий к тому времени уже успели умереть.
К. Л.-С.: Франц Шехтель, дядя архитектора, впрочем, был примечателен еще и как основатель Немецкого танцевального клуба в Саратове, литературно-музыкального купеческого кружка. Он выстроил в увеселительном саду, прозванном горожанами Шехтелевским, деревянный летний театр. Там гастролировали иностранные оперные певцы, начиналась карьера русских актеров — Марии Савиной, Пелагеи Стрепетовой и Александра Ленского, в 1865-м игралась премьера «Грозы» Островского в присутствии самого автора пьесы.
Однако Франца Осиповича Шехтеля тревожило наличие конкурирующей организации — в 1865 году в Саратове открылся каменный городской театр. Ситуацию могла бы спасти театральная антреприза. Ее взял в свои руки сроком на пять лет младший брат, новоиспеченный антрепренер Осип Осипович Шехтель, предложив городу выгодные условия.
Вскоре братьев одного за другим унесла жестокая пневмония: в конце февраля 1867 года скончался Осип, через два месяца — Франц. После ухода мужа Дарья Карловна, произведя на свет младшего сына Виктора-Иоанна, вступает в наследство, преимущественно состоявшее из огромных долгов и запутанных торговых дел. Помимо рискованного театрального бизнеса Шехтели успели вложиться в сибирские золотые прииски, спустив на эту авантюру весь капитал, который, как уже говорилось, был для братьев «нераздельным».
Прагматичная купчиха Анна Ивановна Эйферт, сестра поэта Эйферта, вдова Франца Шехтеля, спешно продала записанное на нее имущество и, отказавшись от наследства, выехала в Москву. Для Дарьи Карловны ситуация складывалась столь плачевной, что даже младшего сына Виктора пришлось отдать на воспитание дальним петербургским родственникам, в семью статского советника Фердинанда Карловича Дейча, чью фамилию мальчик и принял. Дальнейшая его судьба отчасти известна: в 1900 году Виктор Осипович Дейч занял пост декана инженерно-строительного отделения Варшавского политехнического института.
Ф. Р.: Дом на Московской улице описали. Вдове в наследство достался театральный реквизит: шесть готических стульев дубового дерева, шубка вишневого полубархата, обшитая кошачьим мехом, 11 штук ботфорт, рубашка римская коленкоровая и много чего еще, что удалось продать за бесценок. Вырученные деньги скоро закончились.
После разорения семьи пятеро детей все же оставались с Дарьей Карловной?
К. Л.-С.: Бесприданницы-дочери получали домашнее образование на средства, выданные Саратовским сиротским судом. В прошении Дарья Карловна написала: «Малолетние мои дети находятся в бедственном положении без необходимого по их званию образования и экипировки, а возраст некоторых моих детей требует уже обучения. Между тем я, как не имевшая после смерти мужа моего к тому средств, желала бы для пользы детей по обязанности матери поместить их в какое-либо казенное учебное заведение».
Старшего сына Осипа определили на казенный кошт обучаться на землемера в Мариинское земледельческое училище в Николаевском Городке Саратовской губернии. Осип Осипович Шехтель впоследствии принял православие, служил бухгалтером в московской «Технической конторе Бари», в той, где работал Владимир Шухов.
Младший Франц-Альберт, будущий архитектор, мой прадед, стал воспитанником Тираспольской римско-католической духовной семинарии, учил латынь, был служкой.
И вот на помощь вдове пришел купец, потомственный почетный гражданин, гласный Саратовской городской думы Тимофей Ефимович Жегин, сосед и ближайший родственник.
Супругой Жегина была Екатерина Францевна Шехтель, старшая дочь Франца Осиповича Шехтеля и Анны Ивановны Эйферт.
Вторая Екатерина Францевна?
Ф. Р.: Впереди будет еще одна. Жегин стал для Шехтелей человеком, буквально не давшим семье пойти по миру. Тимофею Ефимовичу, представителю так называемого просвещенного купечества, принадлежали дома, винные погреба, ткацкая фабрика и магазины, где без наценки торговали верхней одеждой и мехами. Будучи щедрым меценатом, Жегин вложил немалые средства в создание Александровского городского ремесленного училища и в строительство нового Гостиного двора в Саратове.
К. Л.-С.: «Первый богач края» имел характер, как о нем говорили, «живой как ртуть». Бывал за границей, трижды виделся там с Герценом, за что обрел репутацию лица политически неблагонадежного.
В Париже Жегин познакомился с московским купцом Павлом Михайловичем Третьяковым. На почве любви к искусству они сблизились и продружили всю жизнь.
Мало того, что Жегин частично погасил долги Франца Осиповича Шехтеля, так еще и пристроил Дарью Карловну в семью Третьяковых на место экономки с ежемесячной оплатой 15 рублей золотом и правом проживания в доме.
Дама с непростым характером, не отличавшаяся деликатностью, «суровая немка» Дарья Карловна тем не менее прижилась в семье Третьяковых и прослужила в нем до 1878 года.
В каком году Дарья Карловна переехала из Саратова?
К. Л.-С.: На постоянное жительство в Москву она отправилась в 1871 году. Тогда же Жегин помог определить дочерей вдовы, Юлию и Марию, в Саратовский Мариинский институт благородных девиц. Туда, где учились и его дочери. Взял он на себя финансовую заботу и о Франце-Альберте, зачисленном в Саратовскую мужскую гимназию.
Ф. Р.: Говорят, Франц Шехтель напоминал Жегину его умершего сына Тимофея. Прапрадед жил в доме Жегиных до окончания гимназии, а в 1875 году переехал к матери в Москву. К тому моменту Тимофея Ефимовича Жегина уже не было в живых: его унесла все та же пневмония в декабре 1873 года. За день до его кончины был крещен только что родившийся сын Николай. Восприемницей, крестной, выступала Вера Николаевна, жена Павла Михайловича Третьякова.
Николай Тимофеевич Жегин (1873–1937) не менее интересный член нашего семейства: видный музыкальный деятель, секретарь Московского отделения Императорского Русского музыкального общества. По завещанию Модеста Ильича Чайковского, брата композитора, Николай Жегин был назначен хранителем, а затем и директором музея Чайковского в Клину.
Считается, что в выборе профессии Шехтеля не последнюю роль сыграл Павел Третьяков.
Ф. Р.: В доме знаменитого коллекционера, понятно, царила атмосфера любви к искусству. И это не могло не повлиять на настроения и планы Франца-Альберта Шехтеля.
Зятем Третьякова был тогда уже известный архитектор Александр Степанович Каминский, заодно и преподаватель Московского училища живописи, ваяния и зодчества. Так Франца Шехтеля определили помощником в мастерскую Каминского, а затем он поступил и на архитектурное отделение МУЖВЗ. Проучился всего год. Отчислен за «плохую посещаемость»: был вынужден постоянно подрабатывать, оформлять журналы и книги и рисовать театральные афиши. Вопрос об образовании для Шехтеля всегда был больным.
При этом Шехтель приехал из Саратова, уже мастерски владея рисунком…
Ф. Р.: В Саратовской гимназии он учился довольно плохо, тем не менее по рисованию и черчению имел высокий балл. Эти предметы преподавал «милейший, добрейший старичок» Андрей Сергеевич Годин. У него же, но пятью годами раньше, учился сын командующего Саратовским губернским батальоном Михаил Врубель.
Прапрадед, виртуозный рисовальщик и выдумщик, придумал себе псевдоним Финь-Шампань. Так он подписывал в том числе иллюстрации и виньетки к «Пестрым рассказам» Чехова, с которым дружил. Шехтель был, конечно, человеком фантастических талантов.
К. Л.-С.: Из Саратова Франц Осипович приехал в компании вдовы Тимофея Жегина, Екатерины Францевны, приходившейся ему кузиной. Пройдет каких-то 12 лет, и она станет еще и его тещей.
 |
 |
Франц Осипович Шехтель и Наталья Тимофеевна Жегина
15 июля 1887 года Франц Осипович женился на крестнице Павла Третьякова, младшей дочери Жегина Наталье Тимофеевне (1861–1938). Дома ее нежно называли Нананей. Венчались в храме Вознесения в Варсонофьевском переулке, затем был свадебный обед в «Славянском базаре». У нас дома сохранились две рюмки для шампанского, свадебный подарок молодым. Конечно, раньше рюмок было больше.
Кем Наталья Жегина приходилась Шехтелю?
К. Л.-С.: Двоюродной племянницей. В 1888 году у Шехтелей родилась дочь Екатерина, Китти, а прадед, уже тогда модный московский архитектор, приступил к строительству первого собственного дома на Петроградском шоссе. Кстати, официальное разрешение на производство работ по строительной, гражданской и дорожной частям Шехтель получил лишь 26 января 1894 года. Это дало ему право подписывать проекты как «техник архитектуры».
Семья росла. В 1892 году родился Лев, в 1896-м — Вера, моя бабушка. К сожалению, появившемуся на свет в 1890 году сыну Борису было отпущено лишь шесть лет жизни. Говорят, он был каким-то гениальным ребенком.
Давайте поговорим о детях Шехтеля. Расскажите о бабушке.
К. Л.-С.: Бабушку помню. Она была доброй и, пожалуй, никогда нас не ругала. Мне было семь лет, когда ее не стало. Вера Шехтель училась в гимназии, увлекалась рисованием, писала стихи. Поступила в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, в 1913-м участвовала в выставке петербургского общества художников «Союз молодежи». В том же году бабушка познакомилась с Маяковским. В своем дневнике она написала: «5 марта 1913 года. Он футурист, светский человек, одним словом, моего лагеря. Люблю интересных людей!»
Как они познакомились?
К. Л.-С.: Маяковский жил на даче Шехтелей в Кунцево. С ним дружил бабушкин брат Лев. В эту же компанию входили Василий Чекрыгин и Александр Осмеркин. У бабушки с Маяковским завязался роман. Очень шокированные этим родители немедленно увезли младшую дочь во Францию.
Футуристов прадедушка не выносил, но принимал в своем доме, так как это были друзья Левы. Тогда семья уже жила на Садовой улице, 4, в третьем по счету доме, который Шехтель построил для себя.
Сохранилась история, как однажды за столом у Шехтелей собрались молодые художники. Один из братьев Бурлюков с некоторым вызовом навел монокль на хозяев. Тогда Наталья Тимофеевна взяла щипцы от сахара с двумя дужками и тоже уставилась на Бурлюка.
По возращении из Парижа прадед подарил дочери квартиру в доме 25 на Малой Дмитровке. Это был подарок на свадьбу: в 1918 году бабушка вышла замуж за архитектора Генриха Давидовича Гиршенберга, работавшего в мастерской ее отца. Гиршенберг был родом из польского города Лодзь, образование получал в Петербурге. Через год у них родилась дочь Марина, моя мама. Довольно скоро Генрих Давидович эмигрировал, бабушка в эмиграцию не поехала, и в 1923 году их заочно развели.
У нас есть переписка Веры Федоровны с ним, оборвавшаяся в 1924 году. С тех пор бабушка ничего о Гиршенберге не слышала. Пыталась что-то узнать, отправляла запросы через Красный Крест, но ответа не было.
Ф. Р.: Наша гипотеза, что Генрих Гиршенберг сгинул в Варшавском гетто, погиб во время Холокоста. Так мы думали до 2019 года. Горжусь, что мне удалось все выяснить. Стал настойчиво искать и обнаружил, что в Музее еврейской культуры в Варшаве прошла выставка «Братья Гиршенберги в поисках Земли обетованной». «Интересно! — подумал я. — Может, однофамильцы?» Побывал в Варшаве, встретился с куратором этой выставки, узнал, что старший брат, художник Самуэль Гиршенберг — один из основателей Академии искусств «Бецалель» в Иерусалиме. Средний, Леон, тоже художник, был женат на француженке и умер в 1945 году в Париже. Младший, тот самый Генрих, мой прадед. Из Польши в 1930-е годы он смог перебраться в Палестину, пережил войну и много строил в Тель-Авиве, где и умер в 1955 году. Он еще раз был женат, и его дочь вышла замуж за министра финансов Израиля.
Как жила Вера Шехтель после развода с Гиршенбергом?
К. Л.-С.: Вновь вышла замуж в 1924 году, за экономиста, ученого секретаря Госплана СССР Сергея Васильевича Тонкова. Добрый и нежный человек, в семье все его обожали. Мою маму Сергей Васильевич удочерил (она стала Мариной Сергеевной) и очень любил. Он опасался, что если появится еще один ребенок, то он не сможет относиться к ней так же.
Сын Вадим, мальчик невероятной красоты, родился в 1932 году, когда маме исполнилось 14 лет.
Вадим Тонков — знаменитый эстрадный актер, участник дуэта Вероника Маврикиевна и Авдотья Никитична?
К. Л.-С.: Вадим Сергеевич Тонков — да, это Вероника Маврикиевна Мезозойская. Он поступил в ГИТИС. Учился на одном курсе с Петром Щербаковым и Владимиром Земляникиным. Щербаков часто бывал у нас, бабушка ему ставила французское произношение.
Вадя был добрый, интеллигентный. Успел послужить в армии в начале 1950-х. Женился на Марте Георгиевне Козьяковой, у них родилась дочь Марьяна. Вадим и мама, брат и сестра, очень дружили.
 |
 |
Вадим Сергеевич Тонков и Марта Георгиевна Козьякова
Ф. Р.: Вадим служил в армии под Берлином, в Западной группе войск, в оркестре. Рассказывал, как они отпрашивались в увольнительную: «Товарищ полковник, концерт скоро. Послезавтра. А у нас бемоли кончились. Надо в город ехать». Рядом Берлин, Потсдам.
Я обожал его, он обожал меня. Своих внуков у Вадима Сергеевича не было, а у меня не было никакого родного деда, поэтому мы «спелись». Я называл его дедом. Он всегда дарил мне книги — на Новый год, день рождения, всегда с подписью. Дед был удивительно чувствующим знатоком поэзии.
Выступал с поэтическими вечерами?
Ф. Р.: Нет, он был предан своей старухе. Все началось с того, что в театре «Комсомольский патруль» они с Борисом Владимировым высмеивали двух архетипических старух: одна была из бывших, вторая — от сохи, Авдотья Никитична. Считается, что крестный отец этого комического дуэта — Александр Ширвиндт.
В конце 1960-х Тонков и Владимиров появились на эстраде, и дуэт так попер, что деду уже ничего другого не надо было. Все рыдали от смеха. Без Маврикиевны и Никитичны не обходился ни один государственный концерт, ни один «Голубой огонек», День милиции, 8 Марта… Все только и ждали момента, когда появятся старухи! Был ли он этим фрустрирован? Думаю, да, но наедине с собой. В свое время дед стал писать тексты с Аркановым, Гориным, Задорновым, Хайтом. Вспоминая чеховскую фразу «Всем, что есть во мне, я обязан книгам», он шутил: «Всем, что есть на мне, я обязан Веронике Маврикиевне».
Дед был человеком очень трогательным и ужасно наивным. Всегда — джентльмен. Обожал Фрэнка Синатру и немного косплеил этот образ.
Художественную линию династии, как я понимаю, продолжила не только дочь Шехтеля, Вера, но и сын Лев.
Ф. Р.: Сперва он учился в частной студии Юона, затем в том же Московском училище живописи, ваяния и зодчества, на отделении живописи. Разработал собственную теорию обратной перспективы. Один из создателей объединения «Маковец», потом он основал группу «Путь живописи». Фундаментальный труд Льва Федоровича «Язык живописного произведения» опубликовали через год после его кончины.
До 1915 года Лев носил фамилию Шехтель, потом взял фамилию матери и стал Львом Жегиным (1892–1969).
К. Л.-С.: Судя по письмам, у отца с единственным сыном были прекрасные отношения. Но как художник-футурист, отрицавший искусство своего отца, масштаб личности которого явно над ним довлел, Лева просто не мог позволить себе остаться Шехтелем. Вероятно, существовать с фамилией Жегин ему стало легче.
Ф. Р.: Ему захотелось побыть самим собой, а не просто сыном, Левой Шехтелем. Да и сам Шехтель поменял имя — Франца на Федора.
К. Л.-С.: Именно. В 1915 году он перешел из католичества в православие, стал Федором, и все дети Федора Осиповича сделались Федоровичами.
Мои бабушка и мама характером пошли в прадеда, искрящегося, легкого человека в быту. Лева же получился совсем другим — не таким экспансивным, очень рассеянным. Быть может, он походил на Наталью Тимофеевну. Не выпускал кисть из рук. Кстати, часто рисовал и меня. Трижды был женат. Первая его жена — художник Алиса Хвасс, подруга Лили Брик. Вторая — Таня Александрова, тоже художник. С третьей женой, Варварой Зоновой, Вавочкой, они родили сына Ваню, очаровательного, кудрявого блондина. В 1961 году Ваня трагически погиб. По окончании института с друзьями и невестой Верочкой отправился в поход на Белое море. Перевернулась лодка. Все спаслись, кроме Вани. Искали его месяц. Мама с Левой ездили на опознание. Верочка больше замуж не вышла. После той трагедии у Левы развилась болезнь Паркинсона.
Помню его малюсенькую квартиру в доме №15 на Зубовском бульваре — стены, увешанные полотнами Ларионова, Борисова-Мусатова и других художников. Мастерской у Жегина не было. Рисовал он где-то за шкафами.
Мы не поговорили о старшей дочери Шехтеля, Екатерине.
Ф. Р.: Еще одну, третью Екатерину Францевну в семье называли исключительно Китти. В юности была очень хороша собой, но из-за недуга — сросшихся пальцев на руке — она очень себя подавляла, замуж не вышла, всегда оставаясь тенью при детях и внуках. Этакий семейный ангел.
К. Л.-С.: Волею судеб Китти оказалась единственной, кто сохранил фамилию Шехтель. Что-то от своей тетушки Вадя взял в образ своей Вероники Маврикиевны.
В квартире на Малой Дмитровке, 25, той самой, что была подарена Вере Федоровне, после революции жила вся семья. У Федора Осиповича, фактически лишившегося работы, уже не было средств на содержание особняка на Садовой, 4. Прадед переехал с женой Натальей и Китти к младшей дочери. Сперва в распоряжении семьи были все пять комнат, но после «уплотнений» осталось две, площадью 33 и 25 кв. метров.
В перегороженной ширмами и шкафами квартире жили Китти, моя бабушка, мама, я, Вадя с женой Мартой и дочкой Марьяной. Хозяйством руководила Китти. После кончины родителей у нее была персональная пенсия в 40 рублей за Федора Осиповича и прикрепление к поликлинике в Ермолаевском переулке.
Китти всегда шила и меня этому научила. Сохранилась ее швейная машинка «Зингер». За нее Китти меня посадила, как только я смогла доставать ногами до педали.
Бабушка Вера Федоровна варила варенье, делала смородиновый квас и крюшон в арбузе. Китти говорила по-немецки и по-французски, чему нас не учили, равно как на всякий случай не учили правильно держать нож и вилку — никто не должен был заподозрить, что мы не кухаркины дети.
Мне было 25, когда я переехала с Малой Дмитровки. Уезжала вся в слезах.
Ф. Р.: В этой квартире родился и я.
К. Л.-С.: Дом был открытым, соединявшим несколько поколений. По дореволюционным понятиям бабушка держала этакий салон, где была непрерывно шевелящаяся тусовка. Все время надо было кого-то приютить, кого-то пожалеть, кого-то поддержать. Сюда часто приходили имажинист Рюрик Ивнев, сценограф, художник театра Вахтангова Милий Александрович Виноградов. Помню бабушкиных подруг: седую, величественную Зою Адольфовну, которую мы называли Снежной королевой, сотрудницу музея Маяковского Анну Савельевну Капелович, архитектора Марину Мочальскую.
И круг маминых друзей хорошо помню: поэтессу Аллу Рустайкис, автора песни «Снегопад», театрального художника Александра Тарасова.
В доме часто устраивались костюмированные праздники. Из-под рояля доставался сундук, и все наряжались в какие-то тряпки. У меня с тех пор сохранился костюм Пьеро, сшитый для Левы.
Ваша мама также выбрала профессию художника?
К. Л.-С.: Она была очень талантливым, к сожалению, неоцененным художником, не умеющим пробиться. Любимая и единственная внучка, которую Федор Осипович застал. От него, думаю, ей передалась потрясающая фантазия.
Мама, Марина Сергеевна Лазарева-Станищева, считала себя ученицей Фалька, окончила Художественное училище памяти 1905 года.
Ф. Р.: Для диплома на отделении станковой живописи она выбрала тему «Восстание декабристов», а вовсе не восстание 1905 года, что говорит о бабушкином характере. За формализм ей снизили оценку.
Бабушка Марина Сергеевна была романтичной, экстравертной, брызжущей фантазией, с необыкновенным юмором, но при этом достаточно жесткой и принципиальной во многих вещах. И очень артистичной. О ней говорили: «Марина может достоверно врать примерно на восьми языках». Легко имитировала, с движениями…
К. Л.-С.: … Красивая, привлекавшая мужчин всех возрастов, в том числе и моих друзей. Маму всегда страшно интересовал театр, и сразу после училища она стала работать как театральный художник, делая все, от декораций и костюмов до афиш. Сотрудничала с разными театрами, всегда с какими-то небольшими. В ее жизни были Народный театр оперетты, Театр мимики и жеста, дворцы пионеров и клубы. Не гнушалась никакой работы. Зарабатывала всегда немного. Жили мы довольно бедно.
В начале 1970-х годов, когда я уже была студенткой Театрально-художественного училища, училась на художника по костюмам, мне кто-то позвонил и сказал, что в Якутский русский театр ищут главного художника. Поговорила с мамой, и она почти на пять лет поехала работать в Якутск. Как костюмер на год туда приезжала поработать и я.
Хорошо запомнила тост, который мама произнесла на одном из семейных праздников: «Я очень счастливый человек. У меня была большая любовь, и я занималась тем, чем хотела». Моя большая благодарность маме за то, что она много дала Феде. Очень много времени посвящала внуку.
Ф. Р.: Бабушка — важный персонаж в моей жизни. Ее энергетика была бешеной: если что-то делала, то делала с размахом и до конца. Во все стороны летели обрезки бумаги, брызги краски, кровь, пот.
Мне было понятно, что я выберу институт, как-то связанный с искусством. Бабушка занималась со мной живописью в рамках программы художественного училища. Давала мне уголь, и я по-живописному, жирненько, изображал гипсовые головы, ноги, уши и носы. Тоненько, светотень — так я не умел. Тут в гости зашел мамин приятель, архитектор Михаил Крихели, и посоветовал: «Что ты мучаешься? С таким рисунком можешь и в МАРХИ поступать». Идея мне сразу понравилась: а действительно, архитектура — отличная мужская профессия. Сразу захотелось этим заниматься.
Что и было логично, особенно имея такого прапрадеда…
Ф. Р.: Тем не менее осмысленного решения стать архитектором, к которому я бы долго шел, не было.
Помнили ли в семье великого дедушку?
Ф. Р.: Бабушка его застала, помнила. В доме сохранился дедушкин стул. Шехтель всегда был частью нашего семейного ландшафта с кучей легенд и традиций. Например, с легендой о том, каким трудоголиком был Федор Осипович, как запирался в своем кабинете и просил дважды в день просто ставить ему под дверь тарелку с бифштексом с кровью. В дверь стучать запрещал.
Или, когда на одном из семейных обедов все жаловались, что котлеты будто бы сухие, Шехтель не выдержал, взял котлету и выжал из нее сок.
А еще до сих пор существует традиция, которую продолжаю я. В свое время Федор Осипович для внучки нарисовал на картоне елочную игрушку — месяц с человеческим профилем, Месяц Месяцович. И теперь, где бы я ни был, я должен непременно приехать к маме и повесить Месяца Месяцовича на новогоднюю елку. Таково было желание бабушки.
К. Л.-С.: Когда я была уже взрослой, поступала в училище, оказавшись в Ермолаевском переулке, мы с мамой подошли к особняку, построенному Шехтелем, тому, где жила семья до переезда на Садовую в 1910 году. Мама принялась рассказывать, как вот здесь родилась моя бабушка, показала на полукруглую нишу с мозаичным ирисом, буквой S и цифрой 96, годом рождения Веры Шехтель.
Тут из будки выходит охранник (сейчас в этом здании посольство Уругвая) и спрашивает, что нам здесь надо. Когда мама сообщила, что дом построил ее дед, охранник очень оживился: «Ой, вы знаете, кто построил этот теремок?» И они очень по-доброму разговорились.
Ф. Р.: Бабушка Марина Сергеевна говорила: «Раньше я работала бабушкой, теперь работаю внучкой». Более 400 единиц хранения — папки с проектами Федора Осиповича Шехтеля, его рисунками, фотографиями, хранившимися на антресолях на Малой Дмитровке, — бабушка передала в Музей архитектуры. В последние годы жизни главной целью для нее было создание музея. В 1990-х они с Вадимом Тонковым основали фонд «Русский модерн».
В особняке на Садовой, 4, уже планировалось открытие Музея русского модерна, центра культуры, где проходили бы выставки, поэтические вечера, концерты музыки того времени — Скрябина, Рахманинова. Помню, как бабушка приехала на дачу в одну из летних пятниц и радостно сообщила, что ей только что позвонили: «Нанимайте сторожа и заказывайте замки!» Но буквально через неделю здание Шехтеля из московской собственности перевели в федеральную, затем передали фонду «Стратегия», которым руководил Геннадий Бурбулис. Бабушка поняла: борьба окончена. Это ее сломало. К концу года ей поставили диагноз «болезнь Паркинсона», которая развилась на фоне этого эмоционального потрясения.
Почему вы, Федор, не взяли фамилию Шехтель?
Ф. Р.: Ну вот представьте себе ситуацию: прихожу я в приемную комиссию Архитектурного института и объявляю: «Здравствуйте, я — Федор Шехтель». Скорей всего, комиссия тут же бы побежала вызывать скорую.
Лев Жегин отрицал творчество отца. А что вы, архитектор, думаете о постройках Шехтеля?
Ф. Р.: Шехтель, на мой взгляд, в каждый момент был просто современным архитектором, способным высказываться в самых разных стилях. В целом на стиль ему было глубоко наплевать: хотите модерн — пожалуйста, нужна неоклассика — не вопрос. Он отлично понимал функциональную задачу и нетривиально решал ее, мысля структурно и пространственно.
Ну и, предвосхищая вопрос, станет ли мой сын архитектором, отвечу: Артемий уже учится на втором курсе Бауманского института. Специальность: «Приборы и системы ориентации, стабилизации и навигации». Его интересуют инженерное дело и гироскопы.