Автор «Гранатовой чайханы» из Третьяковки живописец Александр Волков был основоположником не только туркестанского авангарда, но и большой московской художественной династии. Ее члены рассказывают историю семьи.
Мой дед Николай Иванович Волков происходил из рода уральских казаков. Учился в Военно-медицинской академии в Петербурге, где читал лекции хирург Николай Пирогов. По окончании как военный врач был направлен на службу в среднеазиатский гарнизон армии генерала Скобелева, присоединявшей Туркестан к Российской империи. Врачом стала и сестра Николая Ивановича, Мария Ивановна Шишова, урожденная Волкова — она основала гинекологическую службу в Туркестане.
Одной из специализаций деда как старшего врача 14-го линейного туркестанского батальона была борьба с эпидемиями. В Средней Азии конца XIX века свирепствовали чума, проказа и холера. В отставку дед вышел в чине генерала медицинской службы. Его женой стала Феодосия Филипповна Давыдова, смуглая, с черными глазами, по семейным преданиям, цыганка. Во всяком случае, ни на туркменку, ни на таджичку она похожа не была. После взятия одного из селений маленькую девочку, не знавшую своих родителей, украли местные джигиты. Дед кинулся к Скобелеву, тот собрал отряд казаков, которые догнали джигитов и отбили девочку. Николай Иванович взял Феодосию на воспитание, а когда она достигла совершеннолетия, женился на ней.
У них было трое детей. Старший, мой отец Александр Волков, родился в 1886 году в поселке Новый Маргелан, позже переименованном в Скобелев, а после революции — в Фергану. Будущий художник рос среди среднеазиатской природы с ее пустынями и цветущими долинами. В 1888-м Волковы переехали в Керки, город на границе с Афганистаном на берегу Амударьи — по долгу службы военный врач постоянно разъезжал с семьей по территории Туркестана, меняя место жительства.
В 1900-м отец поступил в 2-й Кадетский корпус в Оренбурге. Однажды он там оказался на концерте цыганского скрипача Михаила Эрденко. «Может быть, я стал художником, потому что услышал его когда-то», — напишет он потом.
Как сын военнослужащего, Александр Волков в Кадетском корпусе обучался бесплатно, имел право выбора учебного заведения, но военным не стал. Как колонист, родившийся на присоединенной территории, от воинской службы он был также освобожден. Поехал в Петербург и поступил в 1906 году в университет на естественное отделение физико-математического факультета.
Обладая от природы красивым баритоном, отец брал уроки у Василия Карелина. Педагог по вокалу повысил его голос до драматического тенора и порекомендовал выбирать между пением и живописью. Отец предпочел второе — тогда он уже посещал частную школу акварелиста Давида Бортникера. Петь при этом Волков очень любил, с упоением исполняя арии Канио из «Паяцев» Леонкавалло, Алеши Поповича из оперы Гречанинова «Добрыня Никитич» и неаполитанские песни. Еще отец сочинял стихи, читал их даже с минарета. И танцевать любил. «Лампочка» — так назывался его танец. Поднимая руки к электрической лампочке, делал вид, словно его ударило током — и начинал танцевать. Войдя в мистический раж, мог запрыгнуть на стол. Однажды в одном узбекском доме, где гости пили чай на крыше, отец начал танцевать, вошел в транс и, танцуя, грохнулся с крыши на землю. Все бросились смотреть вниз, а отец встал и так же в танце по улице и ушел. А еще он танцевал особый «собачий танец», который называл лишманиозом. Сейчас бы это назвали рок-н-роллом.
Оставив университет (не захотел делать научную карьеру) в 1908 году, Волков занимался в мастерской Владимира Маковского в Высшем художественном училище при Академии художеств. Учился и в славящейся нетрадиционными методами обучения частной школе Михаила Бернштейна, откуда потом вышли многие футуристы. Здесь преподавали Рерих и Билибин. Уже в Киевском художественном училище увлекся гением Врубеля, его манерой составления композиции из отдельных мазков. В Кирилловской церкви отец ложился на пол и рассматривал врубелевские фрески. Сторож храма проникся к юноше и подарил ему сухие краски, некогда оставленные Врубелем.
В 1915 году Александр Волков женился на Марии Ильиничне Таратуниной (1898–1925), красавице с русыми волосами, огромными светлыми глазами и ярким румянцем. Маруся окончила консерваторию, имела прекрасный голос, но ее певческая карьера не успела начаться. Через год, когда отец окончил училище, они переехали в Ташкент, сняли квартиру. В этой квартире на улице Советской, 10, отец жил до последних дней. Там родились я и мой брат.
У отца была установка: написать в день две акварели, а после этого можно было валять дурака. В Бричмулле, где летом отдыхало художественное сообщество Ташкента, он был окружен постоянным вниманием. И чтобы ему никто не мешал работать, раздевался и писал акварели в ореховых зарослях. Видели, что художник голый, и подойти не решались.
Кишлак этот находился примерно в 90 км от Ташкента, добирались на арбах. Но отец всегда шел пешком — два дня пути с одной ночевкой. Шел с гитарой, пел песни. Переходил подвесной мост над бурной рекой на большой высоте. Однажды лунной ночью он заметил всадников, человек тридцать. Ехали бесшумно, копыта скакунов были обмотаны кошмой. Это были басмачи. Отца они не тронули, решив, что перед ними девона — бродячий сумасшедший, дервиш. Спустя некоторое время отец опять услышал топот копыт. На этот раз это были красноармейцы. Догнать басмачей им не удалось — те за собой подожгли мост.
Отец был яркой фигурой, он носил малиновый платок, берет, накидку из черной материи, гимнастерку или рубашку навыпуск, браслет из ишачьей подковы и солдатские ботинки. Подводил черным карандашом брови и ресницы. Никогда не носил брюк — только бриджи или шорты. Брал у жены чулки и пришивал их к шортам — это был зимний вариант. Ненавидел пиджаки. Был бродягой, путешественником и заядлым охотником. В голодное время спасался рыбалкой, ловил сазана. Рыбы было полно: узбеки ее не ели.
Сестра отца, Надежда Николаевна, окончила консерваторию, стала блестящей пианисткой. Единственной проблемой были маленькие кисти рук. Она вышла замуж за Сергея Ивановича Поваренных, получившего инженерное образование в Швейцарии. Сыновей, Александра и близнецов Юрия и Льва, одно время бритых наголо, отец называл черепками. Александр Поваренных потом стал академиком, крупным геологом, специалистом в области кристаллохимии.
Константин Николаевич Волков, мой дядя, выучился на агронома. Его дочь, военный врач Леля, погибла на фронте. Два ее брата, Константин и Борис, тоже были близнецами. Константин погиб на Курской дуге.
В Ташкенте отец вел обширную педагогическую деятельность, преподавал рисунок в Учительском институте, на высших педагогических курсах, в железнодорожном училище. В 1919 году был назначен директором Художественного музея в Ташкенте, разместившегося в бывшем дворце великого князя Николая Константиновича. В 1923 году состоялась выставка отца в Москве, в клубе Университета трудящихся Востока, куда приходил имажинист Есенин, с которым Волков был уже знаком по Ташкенту. Тогда, посетив мастерскую художника и услышав его стихи, Есенин воскликнул: «Да, несомненно, наш! Наш имажинист! Принимаем в свои!» В Москве Волков встречался и с Маяковским. Воспоминания об этих встречах остались в школьной тетрадочке под названием «Замечательные человеки на моем земляном пути».
В 1924 году отец создал «Гранатовую чайхану» (сейчас в Третьяковке) — одно из самых известных своих полотен, где обыденное чаепитие предстает мистическим действом.
Через год от сибирской язвы умерла Маруся Таратунина. Возможно, ее укусило зараженное насекомое, когда она была с Волковым на этюдах где-то рядом со скотомогильником. После ее кончины отец подолгу сидел на берегу арыка, сгорбившись, и глухо рыдал. Память о Марусе была святой в нашей семье и не вызывала никаких сцен ревности у моей мамы Елены Семеновны Мельниковой (1900–1959), второй жены Александра Волкова.
Мама была дочерью помощника прокурора в Фергане Семена Петровича Мельникова и пианистки, преподавательницы музыки Ольги Францевны Домбровской, имевшей польские корни. Мой дед по матери, полковник Франц Иванович Домбровский, участник Севастопольской обороны и Шипкинской кампании, был дважды георгиевским кавалером. В кармане всегда носил телеграмму: «Горжусь таким боевым товарищем, как подполковник Домбровский! Пью Ваше здоровье! Скобелев».
Мама окончила Ферганскую гимназию, профессионально играла на фортепиано, хорошо рисовала. Работала воспитательницей в детском доме, потом учительницей русского языка и литературы в школе для трудных подростков. С Волковым ее, очевидно, познакомил младший брат Андрей Мельников, впоследствии ставший виолончелистом.
Выйдя замуж и оценив масштаб дарования отца, мама ушла в тень, взяв на себя все семейные заботы. Были годы, когда ее заработок был единственным в семье.
Ольга Францевна была в отчаянии от этого брака и зятя художником не считала: «Шура, ваше искусство можно вешать только в сортире». «Тогда будет стоять очередь», — отвечал он.
В формализме Волкова обвиняли и функционеры из собственного цеха. Созданное им художественное объединение «Бригада Волкова» было упразднено — художники, в него входившие, Урал Тансыкбаев, Николай Карахан, Алексей Подковыров и другие, названы фашистами в искусстве. Отец от авангардной манеры перешел к более фигуративной, писал уборку хлеба, окучку хлопка, литье на сельмашзаводе, строительство Ферганского канала. Эта стройка сопровождалась большим энтузиазмом: сюда хлынула, как говорил отец, волна «канальских художников». Вскоре сюжеты индустриального и сельского строительства в творчестве Волкова сменили более камерные, цикл «Огородные тупики».
Во время борьбы с космополитизмом Волкова изгнали со всех постов, его работы критиковал президент Академии художеств Александр Герасимов, они были сняты с экспозиции Ташкентского музея искусств. «Пусть идет красить колеса у паровозов, если у него нет заказов», — не унималась бабушка Ольга Францевна.
В 1928 году родился мой старший брат, Валерий Александрович Волков, я — в 1937-м. У нас было четыре кровати, три разных стула, пара табуреток, фанерный шкаф, маленький столик, сделанный учениками маминой школы на уроках труда. Отец, человек, не погруженный в быт, не коллекционировал ни ковров, ни кумганов, ни восточной керамики, ни тюбетеек. Ему была чужда байская роскошь вроде золотых расшитых халатов бухарских эмиров. Во дворе дома он построил мастерскую из саманного кирпича.
Недалеко от нашего дома стоял кинотеатр «30 лет комсомола». Помню, показывали трофейный черно-белый фильм о Рембрандте. Выходя из кинотеатра, все оплакивали судьбу Рембрандта, умершего в нищете. Отец тогда сказал: «Вот они плачут о судьбе Рембрандта, а не знают, что Рембрандт живет среди них».
Старший сын Александра Волкова, мой дядюшка, был одаренным ребенком, блестяще рисовал. Ему даже говорили: «Волик, помоги папе, а то папа рисует не очень… » Он хотел поступать в Академию художеств в Ленинграде, но отец был против, считая, что тогдашняя система образования его погубит, и дядя поступил на искусствоведческое отделение истфака Среднеазиатского государственного университета в Ташкенте. Став искусствоведом и заметной фигурой в Ташкенте, Валерий Волков (1928–2020) занятий живописью не прервал. Вместе с младшим братом Александром Александровичем, тоже ставшим великолепным художником и скульптором, всю жизнь занимался сохранением творческого наследия своего отца.
В Ташкенте Валерий Волков познакомился с будущей женой Светланой Юрьевной Завадовской. Она родилась в Багдаде, детство провела в Париже. Судьба ее отца достойна романа. Выпускник Национальной школы живых восточных языков в Париже Юрий Завадовский стал французским посланником в Ираке. Жил в Алжире, Марокко и Тунисе, преподавал в Карловом университете в Праге. Потом решил, что эмигрантом больше быть не хочет, и вернулся в Советский Союз. Оказался в Ташкенте, где вынужден был вторично защищать диссертацию — прежние научные звания в СССР не засчитали. Крупнейший знаток арабских диалектов Магриба и берберского языка, Завадовский был переводчиком текстов Ибн Сины, Бируни и аль-Фараби. Его дочь Светлана также стала филологом и преподавала в Институте иностранных языков. Жили мои дядя и тетя на «Речном вокзале». В их доме, где всегда было полно гостей, я часто бывал.
В Москву они переехали из Ташкента после землетрясения 26 апреля 1966 года. Был разрушен дом, где уже после кончины в 1957 году Александра Николаевича Волкова жила семья.
Сыновья Волкова перевезли работы отца в Москву. Для их хранения место находит семья художника и реставратора Алексея Рыбникова, на внучке которого, Марии Бубновой, к тому времени уже был женат мой отец, Александр Александрович Волков, выпускник Строгановки.
Это был дом на Большой Полянке, 41, где я родился. Квартиру в здании представительства Узбекской ССР по решению правительства получил мой прадед по маме, художник Алексей Александрович Рыбников (1887−1949), возглавлявший реставрационные мастерские Третьяковской галереи. Во флигель на территории музея, в котором он жил с семьей в 1941 году, упала бомба. По счастью, в тот момент они находились в бомбоубежище под Третьяковкой, но остались без крова, в одночасье лишившись мебели, вещей и картин. Так Рыбниковы оказались на Полянке, где царил особый мир. Там прошли мои детство и юность.
Родился прадед в Раненбурге (ныне Ряжск) Рязанской области в купеческой семье. Его отец Александр Николаевич Рыбников основал собственное дело по торговле зерном, но череда неприятностей заставила его распродать имущество для выплаты долгов и переехать в Москву. Его жена Прасковья Сергеевна происходила из старинного купеческого рода Щукиных, находясь в дальнем родстве со знаменитым коллекционером Сергеем Щукиным.
Прадед Алексей Рыбников был младшим ребенком в семье. Его брат Александр, крупный специалист в области экономической географии, член Совета Главного земельного комитета в период Временного правительства, в 1930-м был арестован вместе с экономистом Александром Чаяновым по делу так называемой «Трудовой крестьянской партии». В 1938-м его расстреляли.
Еще один брат, Николай Рыбников, оставил яркий след в развитии детской психологии, за что его даже называли русским Монтессори. Их сестра Мария Рыбникова — блестящий педагог, была автором многочисленных работ по русскому языку и литературоведению. В ее честь Марией назвали мою маму, ставшую лингвистом, профессором МГИМО.
Мой дед Алексей Александрович Рыбников в 1909 году окончил Харьковскую школу живописи и рисования. Его однокурсницей была Любовь Федоровна Пушечникова. В Москву они приехали вместе уже как муж и жена. Дед говорил, что женился на второй красавице Харькова. Первой красавицей была сестра моей бабушки, Ольга Пушечникова, впоследствии ставшая женой архитектора Ивана Жолтовского.
Бабушка Любовь Федоровна после знакомства с Рыбниковым в какой-то степени пожертвовала своей художественной карьерой. Понимая масштаб личности и таланта мужа, решила создать семье прочный тыл. Имея музыкальное образование и блестящие организаторские способности, она поступила в концертное бюро известного дирижера Сергея Кусевицкого. Какие только концерты не устраивала бабушка в этом оркестре: Скрябин, Шаляпин, Рахманинов, Танеев, Прокофьев! Перед эмиграцией в США Кусевицкие уговаривали бабушку ехать вместе с ними. Но дед отрезал: «Я русский художник и останусь в России».
В 1920–1930-е годы творчество Рыбникова не укладывалось в тренд генеральной линии советского искусства. Не оставляя живописи, он официально ушел в реставрацию. Бабушка работала в Персимфансе (Первом симфоническом ансамбле Моссовета), а также директором оркестра Большого театра.
Дед Алексей Рыбников был необычайно обаятельным собеседником, дружил с Пришвиным, Качаловым, Ливановым и Пастернаком. Особое значение для Рыбникова имела его многолетняя творческая дружба с мастером русского авангарда Михаилом Ларионовым.
Мастерская деда была самой большой комнатой квартиры. Помню пьянящий запах скипидара, растворителя красок. Подоконники, заставленные литровыми банками с льняным маслом, в котором плавали черные сухари. Это был старинный способ, которым пользовался еще Леонардо для уничтожения окисей в масле при перетирке красок.
Особым пациентом и предметом постоянных забот деда было репинское полотно «Иван Грозный убивает своего сына», которому еще в 1913 году были нанесены удары ножом. Рыбников изобрел новый способ промывки картин, при помощи которого в том числе вернул первозданный вид суриковской «Боярыне Морозовой».
Дед очень любил путешествовать. Отпуск с друзьями проводил, плавая на плотах по северным рекам — Онеге, Печоре. В 1933 году он стал участником Ленской научной экспедиции.
Архитектор Алексей Щусев очень ценил Рыбникова как реставратора. Работал с ним над перестройкой здания КГБ в Москве и оформлением оперного театра им. Навои в Ташкенте. В 1947 году дед приезжал в Узбекистан, читал лекции в Художественном музее Ташкента. Послушать его пришли художник Александр Николаевич Волков с сыном Валерием, после чего пригласили к себе в мастерскую. По воспоминаниям, Волков и Рыбников признали друг в друге единомышленников. После этого Волков и Рыбников больше не встретятся. Но их работы окажутся рядом в коллекции Нукусского музея, созданного в 1966 году художником Игорем Савицким, и в 1991-м будут опубликованы в легендарном альбоме «Авангард, остановленный на бегу».
Андрей Александрович Волков:
У Рыбниковых родились две дочери. Старшая, Прасковья, моя бабушка, ставшая актрисой театра им. Ермоловой, вышла замуж за актера Камерного театра Степана Кузьмича Бубнова. Прасковья Бубнова написала замечательные мемуары «Главы из семейной жизни».
Марина Рыбникова, младшая, была педагогом Центральной музыкальной школы при Московской консерватории. Профессором консерватории был ее муж, музыковед Алексей Иванович Кандинский.
Вслед за моими прадедом, дедом, дядей и отцом художественную линию семей Волковых и Рыбниковых продолжаю и я, а мой брат Дмитрий стал великолепным хирургом.