«Мама, мне сегодня рассказали очень неприличные стихи», — сказал ребенок. Я вела его из детского сада, и было это четыре года назад.
Ну что ж, рано или поздно это должно было произойти, к таким вещам надо быть готовым. Да, а кстати, сыночек, что за стихи-то?
— Нет, мама, они очень, прямо очень неприличные.
— Да ладно, раз уж начал, рассказывай дальше.
— Нет, мама, ты таких неприличных стихов никогда не слышала.
— Давай-давай, как-нибудь переживу.
Я правда приготовилась к тому, что это будет ужас-ужас-ужас. Но знаете, что я от него услышала? «Цыпленок жареный, цыпленок пареный», старую песню времен Гражданской войны и анархии. Правда, словно хвост у ящерицы, отпали малопонятные строки: «Я не советский, я не кадетский, я не партийный большевик!» Ну а очень, ну прямо очень неприличной там была строчка «Цыпленок плакал, в штаны накакал». Именно она так поразила сердца старшей группы детского сада.
А меня, естественно, поразило другое. То, что эта песня популярна вдруг сейчас, в детском садике, среди поколения, юного настолько, что видеокассета для них — древний предмет вроде зуба динозавра.
Потом я уже перестала удивляться. Вот мой Денис, теперь уже школьник, прибегает с радостной новостью:
— Мама, мы учили стихотворение про Лукоморье! А знаешь, как у нас в школе придумали его переделать? «У Лукоморья дуб спилили… »
— Ага, — продолжаю я. — «Кота на мясо разрубили».
— Мама! Откуда ты знаешь?
Я не только это знаю. Мне еще известно, что в классической оригинальной версии надо добавить: «Златую цепь в Торгсин снесли» — то есть в магазины «Объединения по торговле с иностранцами», где в 1930-е годы продавали товары за золото и валюту и куда приходят Коровьев с Бегемотом в одной из финальных сцен «Мастера и Маргариты». Строки про спиленный дуб и проданную цепь я впервые услышала от покойной бабушки, любившей рассказывать что-то непедагогическое из времен своей юности. Про это альтернативное «Лукоморье» фольклорист Владимир Соломонович Бахтин целое исследование написал, насчитав около пятидесяти различных вариантов и датировав самые ранние 1932 годом. И вот оно, родное, снова вылезает. И ребенок мой убежден, что это сочинили какие-то творческие хулиганы из соседнего класса.
Принято считать, что современные дети — они совсем, абсолютно другие. От родителей, тем более от дедушек и бабушек их отделяет пропасть. Это воистину — новое человечество. Они научились нажимать на кнопки гаджетов раньше, чем говорить, из детской коляски практически сразу, еще в памперсах, переползают куда-то в виртуальное пространство, где и пребывают постоянно. Они не просто предназначены для будущего, они уже где-то там.
Как бы не так.
На самом деле детская субкультура чудовищно архаична. Это самое архаичное, что есть в обществе. Именно они — истинные хранители традиций. Детский фольклор — как прозрачная смола, в которой чудесным образом застревают и консервируются любые древности. И все бесчисленные современные технологии ничего здесь не меняют и никак этому не мешают. Они служат только для того, чтобы еще эффективнее передавать прабабушкины считалки, прадедушкины страшилки, поверья, сказки, легенды и обряды, пришедшие из тьмы веков, едва ли не из Средневековья.
Последнее, кстати, совсем не метафора. Вот сын мой рассказывает про большой школьный турнир по футболу. Мне интересно, как они делятся на команды. Он объясняет: «На цу-е-фу! Капитаны команд говорят: “Камень, ножницы, бумага. Цу-е-фа!” Кто выигрывает – выбирает себе противника. Мы все вопросы так решаем».
Эту «цу-е-фу» я и по своему детству смутно помню. Порылась в интернете, поискала, откуда она к нам заявилась. Все интересней, чем я думала. Само выражение можно несколько коряво перевести как «Пожалуйста, вперед!», причем это перевод с китайского, а сама игра «Камень-ножницы-бумага» появилась во времена поздней династии Мин, то есть веке в XVI–XVII. Тогда было правление меланхолического императора Чжу Ицзюня, власть евнухов, нападения маньчжурской конницы, то есть много достойного хорошего исторического сериала. В Россию и эта игра, и это восклицание, которым ее полагается заканчивать, пришли где-то лет сто назад, когда в российские города хлынули китайцы-гастарбайтеры: кто-то работал прачкой, кто-то торговал опиумом, все они развлекались любимой игрой, постепенно ее освоили местные, и вот теперь в нее играют дети во дворе московской школы и восклицают «цу-е-фа!», не имея ни малейшего представления о смысле таинственных слов и вовсе этим не интересуясь.
Есть замечательная, хотя и спорная теория про то, что онтогенез повторяет филогенез. В сильно упрощенном варианте смысл ее в том, что каждый человек своей жизнью словно повторяет историю всего человечества. И если это так, то дети — древнее племя, которое бродит среди нас. А дети в возрасте трех-четырех лет — племя еще бесписьменное, еще живущее устной традицией, сказками, преданиями и легендами. Это такое прачеловечество, и мы должны смотреть на них с восхищением и удивлением, потому что в будущем, пусть и не очень далеком, мы как-нибудь, скрипя костями, окажемся, а в прошлом — уже нет.
Не так давно мой сын гостил у друга на даче.
— Ну и чем вы занимались?
— Мы смотрели один крутой канал на YouTube. Там рассказали, что надо взять свечку, зеркало…
— А потом вы пошли в полночь в темную комнату и стали там вызывать демонов.
— Мама, ты откуда знаешь? Ведь ты говорила, что когда ты училась в школе, YouTube еще не было.
— YouTube, конечно, не было, мой дорогой. Но демоны-то были!