Она беззаветно любит Россию, но на родине почти нигде, кроме Москвы, не была, а сейчас живет в Германии, выйдя замуж за немца с голландскими корнями. Когда говоришь ей, что любить до слез можно человека или какое-то конкретное место, например родной город, район или двор, в котором вырос, а не нечто абстрактное, простирающееся от океана до океана, она негодует. Может искренне оскорбиться и перестать общаться. Выражать патриотические чувства спокойно она не может, любая дискуссия о политике превращается в скандал. Но приличные немцы таких эмоций не понимают, и она хитро им мстит — на выборах голосует за «Альтернативу для Германии» (Alternative für Deutschland, AfD — немецкая правая партия евроскептиков), которая якобы связана с Россией.

Если бы соседи нашей героини знали, как сильно она не любит их, тихий городок, в котором живет, Германию, Европу и вообще весь западный мир, то позвонили бы в полицию. Но она умело скрывает свои чувства, как Штирлиц от гестапо. Она не любит, кажется, даже свой безупречный, сделанный в Германии белый Audi Q5 (по-немецки надо говорить «ку фюнф»), на котором раз в неделю ездит в Lidl за продуктами и раз в месяц — в Мюнстер, где ее сын от предыдущего московского брака учится на врача. Такие поездки живущей за границей патриотке нравятся, потому что с сыном можно поговорить по-русски и напомнить ему, что он русский. Дома — только немецкий муж, который русского не знает, коллеги из афганского стомкабинета, где она работает медсестрой, и интернет. На YouTube она смотрит подкасты русского альтернативного псевдоврача, рассуждающего о торсионных полях, карме и энергетических практиках с точки зрения забытых праславянских традиций.

В Германии они с сыном оказались семь лет назад. Бездетный вдовец, с которым патриотка удачно познакомилась в соцсети и полгода переписывалась по-английски, приехал в Москву, сделал ей предложение и забрал вместе с сыном в Германию. Патриотка говорит, что согласилась на переезд только из-за ребенка, который получит в Германии хорошее и, что важно, бесплатное образование. В Москве это сейчас стоит миллионы. «Но в России образование все равно лучше. Если бы не эти дагестанцы, из-за которых конкурс — двести человек на место», — говорила патриотка перед отъездом.

Первые три года после переезда ей пришлось нелегко — надо было учить немецкий, подтверждать российский диплом медика и адаптироваться к новой жизни. Сын пошел в немецкую школу, поступил в университет, но русский не забыл, хотя акцент появился. «Летом поживет в Звенигороде на даче с дедом и бабкой, попрактикуется, — размышляет патриотка, поправляя произношение сына. — Поживет как русский. А то вокруг одни арабы, индусы и китайцы».

Ксенофобкой она была всегда. «Не люблю евреев и негров», — могла весело ляпнуть патриотка в московской студенческой компании. «За что не любишь?» — «А просто не люблю». Скажешь такое в приличном обществе в Германии, и все сделают вид, что не расслышали, поэтому патриотка считает немцев холодными лицемерами.

Это не сюжет из фильма «Интердевочка», где в финале на переехавшую в Европу героиню нахлынула тоска по родине и сгубила ее. У патриотки был дед, который в 1960-е несколько лет проработал завпроизводством в столовой одного из совзагранучреждений в Берлине, и с немцами, по его рассказам, у него был разговор короткий — взгляд сверху вниз, победители — побежденные. Под конец жизни дед уже не выходил из своей однушки в Новогиреево, но все так же плевался, сидя в инвалидном кресле, шепеляво рассказывая одно и то же о подлых немцах, которые хоть и были с виду побежденные и льстили, но каждый прятал за пазухой камень или парабеллум, чтобы при случае выстрелить в спину русскому человеку-победителю. Всякий раз, заканчивая любимый сказ о сволочизме немцев, старик корчил гримасу, выставлял вперед ладонь с оттопыренными большим и указательным пальцами и, сверкнув глазами, каркал: «Хенде хох! Руссишес швайн!» Нелюбовь к немцам патриотке перешла по наследству.

Почему в ее понимании любовь к родине и ненависть ко всему нерусскому тождественны, загадка. Лондон — мигрантская помойка, турки — варвары, захватившие наш православный Константинополь, финны — мы им еще покажем кузькину мать, поляки — враги, румыны — цыгане, американцы — ожиревшие неучи, все шведы — геи и т. д. Англосаксы хотят нас поработить. Император Николай II — мученик. Набоков и Бунин — эмигрантская сволочь. Кто такой Стравинский? Мы — русские, поэтому я говорю «вибер», а не «вайбер», «найк», а не «найки» — пусть они у себя в Америке правильно по-английски говорят. Я буду каждый год минимум три раза пересматривать «Любовь и голуби», «Иронию судьбы» и «Служебный роман». А помните, как русские солдаты маршировали по Парижу? Можем повторить. Москва — лучший город в мире, а эти ваши мюнхены, дюссельдорфы, нью-йорки и лос-анджелесы — бомжатники.

У родителей патриотки дома два телевизора: один, большой главный — в гостиной, второй, маленький вспомогательный — на кухне. Первый настроен на «Россию-1», второй — на «РЕН». По главному старики смотрят политические ток-шоу, новости и сериалы, маленький создает фон во время обеда или ужина. Фоном может быть, например, мокьюментари о похищении рептилоидами мумии Ленина или о том, как шаманы помогли Ким Ир Сену одержать в 1953 году победу над американцами. Старики всему верят и все впитывают. Патриотка — их дочь, и не удивительно, что она такая же. «От осинки не родятся апельсинки», — говорит по этому поводу ее добрая мать.

«Пускай я жертва пропаганды, но это моя родная пропаганда, а не их! И я рада, что я ее жертва! Когда я смотрю телевизор, то делаю выводы, а не верю всему, что говорят, — в сердцах заявляет патриотка, когда пытаешься объяснить, что она попалась на пропагандистский крючок. — Там, в вашей Америке, люди голодают. Это мне одна коллега на работе рассказала. У ее невестки в Америке свекровь подруги двоюродной сестры живет. От бомжей, нищих и наркоманов там, говорит, прохода нет. Недавно приезжала, рассказывала. А знаешь, сколько у нас в Lidl теперь литр молока стоит? А яйца? А свинина? И везде эти паразиты беженцы и арабы. Гибнет Европа! Тебе в России не нравится? Уезжай!» Этими словами обычно заканчивается дискуссия, когда у патриотки больше нет аргументов.

К спору может присоединиться и ее отец, если будет поблизости. В прошлом он работал таксистом, был директором таксопарка, в 1990-е торговал на Черкизовском рынке, но прогорел. Сократовское «Scio me nihil scire» (я знаю, что ничего не знаю) не про него — старик знает все, и особенно хорош он в политике, истории и межнациональных отношениях. «Когда на Руси люди в банях мылись, в вашей Германии — не мылись, воняли, вшивели и даже не подтирались», — вставляет отец свой железный аргумент. Дочь сияет и подхватывает тему средневековой Европы: «А в Испании какие женщины страшные! Я, когда в Барселоне была, видела. Ни одной симпатичной! Это потому, что они красивых во времена инквизиции ведьмами называли и на кострах жгли!»

Только на родине, в Москве, она может оставаться собой. Но лето заканчивается, и лицемерная Германия ждет.