«Наш рынок истощен, первоклассных предметов все меньше» — коллекционер Сергей Бурмистров

Смог ли отечественный арт-рынок занять ниши ушедших из России западных аукционов, почему автограф Ленина в открытой продаже встречается не чаще, чем Пушкина, и какие сокровища попадаются на московских помойках — об этом и многом другом «Москвич Mag» поговорил с генеральным директором аукционного дома «Литфонд» Сергеем Бурмистровым.

Как изменился внутренний рынок с начала 2022 года?

Ощутимо выросла роль аукционов. Именно здесь все чаще можно встретить редкие и качественные предметы, за которыми всегда охотились дилеры и антиквары. Из-за того, что внутренний рынок долго находился в серой зоне и было не очень понятно с ценообразованием, дилеры часто покупали у наследников вещи за копейки, а через какое-то время они продавалась в десятки раз дороже на аукционе. Поэтому все больше и больше наследников и владельцев редких предметов искусства и антиквариата предпочитают выставлять предметы на аукционы. Например, недавно продавались вещи из собрания композитора Тихона Хренникова, периодически на рынок выходят предметы из культовой коллекции Соломона Шустера. В прошлом году небольшой натюрморт Петра Кончаловского «Корзина и ковш» (1928) из знаменитого собрания министра иностранных дел СССР Андрея Громыко был продан за 7,5 млн рублей.

Сейчас у всех есть понимание, что на открытых торгах качественную вещь можно продать непредсказуемо дороже, хотя риск, что даже хороший лот не уйдет с первого раза, тоже есть. Конечно, некоторые вещи, если стартовая цена сильно завышена владельцем, выставляются по несколько раз с постепенным уменьшением эстимейта. При этом если смотреть на статистику, то 80% вещей в итоге продается дороже первоначальной оценки.

Что значит «может уйти непредсказуемо дороже»?

Бывает, что антикварные книги выставляют за 10–20 тыс. рублей (аукцион — это то место, где стартовая цена должна быть привлекательной), а уходят они за сотни тысяч и даже миллионы. Но предсказать, за сколько уйдет тот или иной лот, я не возьмусь — за 20 лет аукционной деятельности я понял, что прогнозы — дело неблагодарное. Бывает, что есть несколько фаворитов, понимаешь, что вещи крайне редкие, но они не продались, а, казалось бы, проходные лоты ушли в десятки раз дороже.

Конечно, бывают лоты, успех которых предсказать достаточно просто — например, первое издание «Евгения Онегина» было выставлено летом 2023 года с эстимейтом 12 млн рублей — его купили за 26 млн. Сегодня это рекорд для антикварной книги, проданной в России на аукционе. До этого самым дорогим книжным лотом был сборник стихов Велимира Хлебникова «Ладомир» (1920), который на аукционе «Литфонда» в 2016 году выставили за 1,5 млн рублей, а в ходе торгов его цена выросла до 18 млн.

Или чудом сохранившееся после уничтожения всего тиража издание стихов Бориса Пастернака, выпущенное в «Советском писателе» в 1948 году, при стартовой цене 1,3 млн рублей ушло за 5 млн. Среди предметов декоративно-прикладного искусства в нашем рейтинге топ-продаж — ларец 1883 года, подаренный на коронацию императора Александра III кайзером Вильгельмом I. Его купили за 12 млн рублей при старте 8 млн.

Если говорить про форму проведения аукционов, то начиная с пандемии 99% аукционов проводится онлайн. Перед каждым аукционом есть выставка, куда можно прийти и ознакомиться с любым предметом, но не больше 10% покупателей это делают. Остальные покупают онлайн, даже не видя предметы, доверяя профессиональным описаниям наших экспертов. Помню, в 2021 году мы продавали на аукционе квартиру на Патриарших прудах в знаменитом доме со львами, которую Сталин подарил генералу Михаилу Малинину, ее эстимейт был 100 млн рублей. За два часа до аукциона появился новый покупатель, который, не видя квартиры вживую, купил ее за 160 млн рублей. Это самый дорогой лот за всю историю нашего аукционного дома.

Так что в целом грех жаловаться. Если говорить про «Литфонд» (аукцион охватывает все сегменты — живопись, графику, букинистику, фалеристику, декоративно-прикладное искусство), то наши продажи выросли за последние три года на 30–40%.

Очевидно, что к искусству и антиквариату есть серьезный интерес — на каждый аукцион регистрируются по 15–20 новых коллекционеров, некоторые тут же покупают на десятки миллионов рублей. Правда, мне сложно судить, что является драйвером — желание инвестировать, сохранить деньги в период турбулентности или рост интереса к коллекционированию искусства в целом.

Эти новые коллекционеры — кто они? Чиновники, силовики, бизнесмены?

Коллекционерами в наше время чаще всего становятся люди из бизнеса, которые сами зарабатывают свои деньги. Они собирают очень вдумчиво, понимают, что им нужно, не сметают все подряд. С золотом проще — купил слиток в банке, и вот есть к нему сертификат. А здесь все достаточно сложно, нужно самому разбираться в предмете. Серьезных коллекционеров в России немного, и мы все молимся, чтобы появлялись новые.

Во что вкладывают сейчас в России с инвестиционной точки зрения?

Как и всегда, в blue chips во всех сегментах — в книгах, живописи, декоративно-прикладном искусстве. Это качественные вещи первого ряда с понятным провенансом (например, хранились в семье известного коллекционера, участвовали в выставках), которые чаще всего приходят непосредственно от наследников.

Если говорить про книги, то востребованы все редкие русские книги, начиная от первопечатных книг XVI века, прижизненные издания известных писателей XVIII–XIX веков и заканчивая Серебряным веком, есть спрос на автографы и письма известных людей. Письмо лидера китайской Компартии Мао Цзэдуна, адресованное Председателю Президиума Верховного Совета СССР Н. М. Швернику, при оценке 50 тыс. рублей купили за 4 млн.

Есть спрос и на личные вещи и документы знаменитостей. Так, советский паспорт Виктора Цоя, который случайно нашли в питерской квартире, куда часто после концертов приходил музыкант, в сентябре 2018 года был продан за 9 млн рублей (при оценке 2,5 млн).

Сегодня много букинистических книг продается на маркетплейсах. Насколько там реально найти ценный экземпляр?

Только если вы чувствуете себя профессионалом в редких книгах. Но вменяемый коллекционер не станет покупать на маркетплейсах вещи без всяких документов и с неизвестным провенансом. Приведу такой пример: не так давно наследники хотели продать собрание антикварных книг, оставшееся после смерти коллекционера, который как раз многое покупал в интернете на разных площадках. Они были уверены, что за каждый экземпляр могут получить минимум от 100 тыс. до 300 тыс. рублей. Я изучил коллекцию и был вынужден их расстроить — в 90% книг было значительное количество восстановленных страниц, то есть по сути ксерокопий. Да, книги старые, но в таком состоянии капитализация у них почти нулевая и спросить не с кого — где тот продавец с маркетплейса?

Когда книга попадает на аукцион, то эксперты аукционного дома пересчитывают и изучают каждую страницу, не восстановлена ли она, смотрят, не украдена ли книга из библиотеки, нет ли полустертых штампов и печатей и пр.

Были случаи, когда вам приносили книги, купленные где-нибудь на развале, которые потом уходили за миллионы?

Был один мужчина, который принес книгу «Бесы» Достоевского издательства Academia, весь тираж которой был изъят и уничтожен, в мире осталось всего несколько экземпляров. Он это издание купил давным-давно за один рубль на толкучке у Ленинской библиотеки, и книга много лет простояла у него на книжной полке. На аукционе книга ушла за несколько миллионов рублей.

А что с рынком архивов, писем и рукописей? Он развит в России?

Этот рынок есть, и он очень интересен. Буквально недавно на торги были выставлены письма Ивана Шмелева к Зинаиде Гиппиус. Их приобрел один из московских музеев, но такое происходит нечасто. Проблема музеев в том, что у них совсем небольшие бюджеты для пополнения фондов и очень долгое согласование. А владельцы, даже если готовы уступить музею в цене, часто не хотят ждать по полгода. Правда, иногда музеям или библиотекам удается найти меценатов, которые покупают документы и передают их в государственные институции.

Если в целом рассмотреть рынок архивных документов и рукописей, то примерно треть попадает на аукционы и тем самым вводится в коммерческий и научный оборот (мы часто по запросу отправляем сканы документов исследователям), треть владельцы сами передают в музеи и госархивы, а треть из-за малограмотности наследников оказывается на помойке в прямом смысле.

Например, в 1990-е годы было расформировано много ведомственных библиотек, и массу книг и ценных документов просто выбросили. Однажды нам принесли с московской помойки полный комплект «Портретной галереи русских деятелей» Мюнстера — редчайшее издание середины XIX века. В другой раз на помойке обнаружили книгу с пометками на полях, сделанными рукой Сталина. А наследники одного из художников, плакаты и оригиналы работ которого продаются за сотни тысяч рублей, во время ремонта стелили эскизы этих плакатов (рыночная стоимость которых намного выше печатных экземпляров) вместо газет, чтобы не запачкать паркет. В результате архив был утрачен.

Чтобы владельцам было проще понять, что у них в руках, «Литфонд» запустил специальную онлайн-платформу, куда можно свою вещь прислать и оценить бесплатно. Но так как в день бывает по несколько сот заявок, то наши эксперты успевают рассматривать только те вещи, которые представляют интерес для аукциона.

На чьи рукописи, автографы или письма самый большой спрос?

Все хотят Пушкина. Нам достаточно часто приносят автографы и рукописи Пушкина, но, к сожалению, практически все оказываются факсимильными рукописями, которые издавались в XIX — начале ХХ века, или списками его произведений. Литографская печать на старой пожелтевшей бумаге для непосвященного человека выглядит как орешковые чернила. Востребованы автографы и других писателей Золотого века — Державина, Баратынского, Крылова, Лермонтова, Гоголя и более поздние инскрипты — Достоевского, Чехова, поэтов Серебряного века. Конечно, ценится авангард.

Если говорить о государственных деятелях, то это все, что связано с императорской семьей, Лениным, Сталиным, Хрущевым и пр. Кстати, автографов Ленина на рынке практически нет, так как в СССР практически все его наследие было музеефицировано. На моей памяти только одна записка Ленина попала к нам на аукцион, и она была продана за 2,5 млн рублей.

Говорят, что сейчас на арт-рынок выходит много подделок, как в начале двухтысячных?

Не согласен. Никакой очередной волны фальшивок я не наблюдаю. Подделки предметов искусства существовали всегда, еще со времен античности, и сегодня они встречаются везде, на любом рынке. Более того, подделки хоть раз встречались в большинстве частных коллекций, есть они и в музеях. Проблема подделок — очень тонкая история, которая во многом базируется на мнении эксперта, часто не несущего юридической ответственности за выдачу заключения. Я сам неоднократно сталкивался с тем, что несколько уважаемых экспертиз подтверждают подлинность вещи, а другой эксперт по каким-то своим причинам, не всегда корректным (не секрет, что в связи с малым количеством уникальных предметов на рынке за них идет подковерная конкурентная борьба), говорит обратное.

В итоге мы имеем несколько равнозначных противоположных заключений. А это плохо для рынка. Я знал много коллекционеров, которые начинали вдохновенно собирать, но после таких историй, когда один продавец начинает тянуть одеяло на себя, уверяя, что у другого подделки, теряют весь запал. Если бы была юридическая ответственность за высказанное «мнение», то люди бы более серьезно подходили к этому вопросу, грубо говоря, «отвечали за базар».

Оценки объема внутреннего арт-рынка сильно разнятся. Много сделок по-прежнему проходит в серой зоне, основные игроки не хотят раскрывать статистику, да и ежегодной серьезной аналитики вроде TEFAF Art Market Report или Art Basel и UBS — Global Art Market Report тоже нет. Но все же если мировой арт-рынок последних десятилетий оценивается в 60–65 млрд долларов, то о каких цифрах, по вашему мнению, идет речь в России?

Мне сложно оценить весь рынок, но, скажем, если годовой оборот одного нашего аукционного дома — 800–900 млн рублей, то с учетом других крупных аукционов и галерейных продаж внутренний рынок составляет, на мой взгляд, примерно около 100 млн долларов.

Если говорить про ценовые сегменты, то немного просел средний ценовой сегмент от 50 тыс. до 300 тыс. рублей (но так бывает в каждый период экономической стагнации, которых на моей памяти было немало). Зато качественно и количественно вырос нижний ценовой сегмент до 50 тыс. рублей и рванули цены на blue chips.

В ситуации с уходом Christie’s и Sotheby’s из России и запрета для людей с русским паспортом покупать искусство на американских и европейских аукционах (во многих европейских странах, если работа русского художника куплена на торгах или в галерее, покупатель обязан подписать письмо, гарантирующее, что предмет не будет ввезен на территорию РФ) удалось ли внутреннему российскому рынку занять освободившиеся ниши?

Скажем так: все ожидали большего роста российского рынка. Хотя интерес многих коллекционеров и перенаправился внутрь страны, назвать какие-то ценовые рекорды, сопоставимые с рекордами на русских неделях Christie’s или Sotheby’s, пока нельзя.

Наш рынок сильно истощен, первоклассных предметов становится все меньше, они достаются только нескольким ведущим аукционам. Не знаю, как выживают остальные. Это связано и с отменой русской культуры за рубежом, и с тем, что очень тяжело логистически что-либо покупать за границей, а в ряде европейских стран продажа серьезных предметов российским коллекционерам уголовно наказуема. Отсутствие взаимообмена с Европой и Америкой сильно ударило по российскому рынку в плане интересных предложений. Поток, который последние несколько десятков лет тек внутрь страны, возвращая вывезенное за минувший век наследие, превратился в жалкий ручеек.

И сейчас очень сильно обостряется конкуренция — все сражаются за интересные вещи, а их становится все меньше. Поэтому я прогнозирую серьезный рост цен на искусство в ближайшие несколько лет, а вещи музейного уровня станут величайшей редкостью. Коллекционеров все больше, вещей все меньше, поэтому можно ожидать резкий рост во многих сегментах, связанных с антиквариатом и предметами искусства.

Развитию российского арт-рынка могло бы помочь создание системы инвестиционных фондов и других финансовых структур, которые были бы активны на рынке искусства и антиквариата. Как и финансовый рынок, арт-рынок подвержен взлетам и падениям, но у фондов есть ресурс, чтобы пережить времена кризисов и не распродать все за копейки. Это создает определенную, понятную и эффективную структуру рынка. Она не хаотична, она в какой-то степени прогнозируема. Именно инвестиционные фонды и банки стали драйверами арт-рынка на Западе и влияют на его оборот значительно сильнее, чем частные коллекционеры. Пока у нас на арт-рынок не придут серьезные банковские и финансовые структуры, многого от него ждать не стоит. Конечно, могут появляться новые коллекционеры, но качественного скачка не будет.

Есть коллекционеры, чьи вещи попали на западные аукционы до ввода санкций (некоторые еще в ковид), но так и не были проданы. И владельцы не могут их получить обратно, хотя вынуждены оплачивать большие суммы за хранение. Так как, скажем, по британскому законодательству, если арт-хранилище не оплачивается в течение трех лет, то аукцион вправе забрать вещь себе.

Да, это большая беда, и я знаю многих дилеров и коллекционеров, которые много покупали на Западе и держали там вещи на складах. Сейчас они просто не могут вернуть это назад: деньги потрачены, вещи лежат, а забрать практически ничего невозможно. Мы общаемся со многими коллегами на Западе, все очень ждут какого-то потепления. Они себя ужасно чувствуют в этой ситуации, все известные аукционы сильно пострадали и вынуждены были уволить часть сотрудников. Для западных аукционных домов большая проблема — к началу 2022 года были собраны мощные каталоги русского искусства, но продать официально сейчас они ничего не могут. Для продавца это уголовно наказуемо, если предметы потом всплывут в России. Поэтому многие западные дилеры ищут варианты «тихих» частных продаж и надеются, что в ближайшее время ситуация начнет меняться в положительную сторону.

Фото: Татьяна Андреева