Когда я искала себе квартиру, обращала внимание почти на все пункты в списке, составленном знающими людьми: ремонт (есть он или нет), близость к метро и, наоборот, удаленность от строительства. Адекватность владельцев квартиры (и владельцы ли они, кстати?), какие батареи, новые ли счетчики, есть ли балкон, куда выходят окна… Лишь один пункт был мною проигнорирован, даже не пункт, а совет. Приезжать к выбранному объекту недвижимости в разное время суток (!) и внимательнейшим образом изучить повадки соседей.
Ну это как-то уж слишком, подумала я. Неужели сосед сможет отравить мне радость обладания не слишком новенькой, но при этом собственной жилплощадью в уютном спальнике на севере Москвы? Квартирка чистенькая, ремонт свежий — муха не сидела. Милая хозяйка (100% адекватности) оставила мне прекрасную кухню, бытовую технику, мебель — все новое или почти новое.
— А как тут соседи? — все же спросила я хозяйку, когда мы с ней уже практически ударили по рукам. Она слегка замялась, но потом, собравшись с духом, сказала:
— Да как везде!
А как везде? — могла бы тут призадуматься я, обладавшая кое-каким жизненным опытом. Могла бы вспомнить историю моей тети, проживающей в благополучном доме в Лефортово: от лифта до двери тетиной квартиры все тесно уставлено «экспонатами» с ближайшей помойки, без устали собираемыми нейроотличной соседкой. Грустные плюшевые звери, пластиковые цветы, портреты Юрия Гагарина — все это регулярно выставлялось для всеобщей радости, и лишь когда жильцы уставали от принудительного любования списанными на берег вещами и взывали к помощи полиции или коммунальных служб, «выставку» разбирали. Но не позже чем через неделю на этом месте появлялись другие мусорные экспонаты — куклы, битая посуда и старые календари.
Я могла бы вспомнить рассказ коллеги, обитающей в Останкино: ее соседка, давно и безнадежно порабощенная зеленым змием, дважды устраивала пожар (именно пожар, не задымление), и моя коллега выбегала на улицу в пижаме с паспортом в руках. Пьянчужку куда-то увозили, но максимум через месяц она вновь воцарялась в своем жилище, за дверью с объявлением о неуплате за коммуналку, и все возвращалось на круги своя.
Но я тогда об этом не вспомнила, подумав, что с соседями может повезти или не повезти в любом районе, даже если ты живешь не в маргинальном, а во вполне приличном (с виду) доме. И я купила эту квартиру — вместе с десятком котов в мешке, познакомиться с которыми мне предстояло в самое ближайшее время. Некоторые коты оказались собаками, некоторые — свиньями, но обо всем по порядку.
Дом, где я живу — огромная длинная двенадцатиэтажка, аккуратная, но не первой свежести. В подъезде два лифта, которые работают лишь по им самим понятной системе. В каждом лифте на момент моего переезда висело по зеркалу. Да, это, наверное, не самый необходимый предмет интерьера в лифте, но и небесполезный: пока едешь на свой восьмой этаж или спускаешься вниз, можно поправить шапку, например. Или поразмышлять о скоротечности времени… Но мне долго размышлять не пришлось: через день после переезда пропало зеркало из первого лифта, а следом — из второго. На их месте до сих пор темнеют грустные прямоугольники.
— Интересно, кому бы могло помешать зеркало в лифте? — спросила я у друга, и он сказал:
— Наверное, людям, которым больно смотреть на свое отражение. А может, их просто украли?
У нашего подъезда не было лавочки, и окрестные бабушки шли на коллективные посиделки к соседнему — я не сразу поняла, почему. Именно в нашем подъезде проживал «актив дома», то есть алкаши, в холодное время года распивающие спиртные напитки на площадке второго этажа, а по теплу собирающиеся на лавке под яблоней, которую (лавку, а не яблоню) в конце концов снесли. Алкаши эти в массе своей представляли мужчин средних лет рабочих профессий — буянить они особенно не буянили, но оставляли после себя в подъезде разнообразные следы человеческой жизнедеятельности:
— пустые бутылки из-под водки (однажды был коньяк, но не «Хеннесси»);
— пивные банки;
— окурки;
— плевки;
— объедки (питаются алкаши, кстати, вполне вдохновляюще и любят делать заказы в «Яндекс Лавке»).
В лифте без зеркала то и дело появлялись пустые банки, а однажды мой друг обнаружил там трехлитровую, на дне которой плескалось что-то подозрительно желтое.
— Деградировали, но не полностью! — восхитился друг. — Все-таки не на пол.
Внизу у почтовых ящиков все было густо засыпано рекламными листовками, в основном, конечно, от мошенников, но о мошенниках я вам расскажу как-нибудь в другой раз. Когда я переезжала сюда, ничего подобного не было, может, хозяйка специально для меня спускалась вниз и мыла пол в подъезде? Рекламный листопад в отличие от осеннего не прекращался и в другое время года: зима, весна, лето, осень и снова зима, и ковер из разноцветных листочков под ногами.
Каждый раз, спускаясь по лестнице пешком в зависимости от капризов лифтов, я наблюдала за жизнью соседей, дивясь ее полноте и разнообразию. На лестнице между третьим и четвертым этажом — мешки с мусором, которые, видимо, было трудно донести до помойки. Чуть выше — коробка и корочки от пиццы («Додо», между прочим!). Корочки крайне волновали полубездомную собаку породы хаски, которая гуляла почему-то одна и в подъезде. Вообще у хаски были хозяева, но тоже запойные, как мне пояснила одна из немногих приятных соседок, пожилая дама со шпицем. Несчастный зверь бродил по подъезду с утра до вечера, оставляя неизбежные лужицы и кучки на лестницах и всматриваясь с надеждой своими ярко-голубыми глазами в лица других обитателей дома. Иногда хаски обнаруживался на улице — без поводка, явно голодный. Куда реже его выводила хозяйка — подвижная и стройная, как все алкоголички, женщина лет шестидесяти. Она пробегала вместе с хаски (на сей раз на поводке) мимо меня с такой скоростью, что я не успевала спросить ее, почему собака большую часть времени проводит одна и в подъезде. Некоторые сердобольные жильцы выносили псу остатки человеческого ужина к подъезду, вываливая котлеты на картонку рядом с чьим-то невынесенным мусором и грозным воззванием «Пожалуйста, не оставляйте здесь мусор! Это приманивает крыс!».
Собаку было жаль до слез, и точно так же до слез было жаль себя, почти ежедневно ступавшую в лужицы в подъезде… Я люблю собак и кошек, да я даже людей люблю, хотя это значительно труднее дается — любить людей! Впрочем, от одной соседской собаки я пряталась, лишь завидев ее издали — пугала не сама псина, вполне добродушная, пусть и огромная, а ее хозяин, «гневный старик». Он тоже был огромный, передвигался медленно и на ходу громко комментировал все, что видит, в том числе меня. Один раз выслушав его мнение о моей одежде, лице и фигуре, я решила больше не попадаться ему на глаза. А с бедным хаски вскоре приключилась и вовсе печальная история — прежде чем рассказать ее, хочу предупредить ранимых читателей: лучше пропустите следующий абзац.
Я спускалась вниз по лестнице и еще у себя на площадке услышала дикий вой и металлический, как мне показалось, скрежет. Звуки становились все сильнее по мере приближения к первому этажу, и когда я достигла площадки у нижнего лифта (он для разнообразия работал), глазам моим открылась душераздирающая картина. Хаски висел, зажатый в лифте, под потолком, ухо его было в кабине вместе с поводком и хозяйкой, а сам пес царапал двери, чтобы его не придушило, каким-то чудом удерживая немаленький вес в воздухе. Я закричала: «Помогите!», никто не помог, но, к счастью, мне все-таки хватило ума прижать кнопку лифта. Двери раскрылись, собака рухнула на пол, а хозяйка, устроившая весь этот бедлам, сказала мне: «Здрасьте».
После этого я еще долго не могла прийти в себя — сцена висящей в воздухе собаки никак не исчезала из памяти. Я спросила соседку со шпицем, может, сообщить в какой-то собачий приют, ну надо же что-то делать, разве можно так издеваться над животным (и над соседями), но она сказала: «Не вмешивайся». Да, они пьют, но собаку по-своему любят и кормят.
С тем я и ушла на свой восьмой этаж, размышляя о том, что изучить мир тех, кто живет с тобой рядом, и вправду следовало перед тем, как переезжать, а не после. Конечно, соседи — это лотерея, и еще мне пришло в голову сравнение с поездом: когда ты покупаешь билет, то не знаешь, с кем придется делить купе, насколько эти люди опрятны, болтливы, храпят ли они и так далее… Разница здесь лишь в том, что любая — даже если едешь во Владивосток — поездка рано или поздно заканчивается, а соседи в отличие от попутчиков могут остаться с тобой на долгие годы. И только от тебя зависит, что с этим делать — бороться или сдаться? А может, переехать? Но мне при всем этом нравилась моя квартира, мне было в ней хорошо. За исключением лишь некоторых моментов, тоже, конечно, связанных с соседями.
Слышимость в большинстве московских домов моего типа изумительная, если бы кому потребовалось устроить прослушку, в специальных усилиях не было бы нужды.
— Читай Пушкина! — орет в десять вечера женщина снизу, а мужик сверху отвечает ей без всякой нежности:
— Да пошла ты на хрен!
Понятно, что мужик отвечает не ей, а какой-то другой женщине, но я, оказавшись между ними, поневоле объединяю их реплики в диалог. Иногда к ним подключается третий — лудоман, болезненно переживающий сложные места в игре: его вопли «блиааа!» проникают сквозь тонкие стены и заставляют вздрагивать. На третьем этаже иногда глубокой ночью играет музыка — на полную громкость. Любимое произведение хозяев — «Ветер с моря дул». Лишь только стихнет музыка, начинает плакать младенец — ну тут, как говорится, без комментариев, все мы были детьми, многие были с детьми, хотя… Почему он плачет несколько часов подряд?
Я накидывала куртку на пижаму, выходила на свой красивый балкон, чтобы успокоить нервы сигареткой: ой, а что это, дождь? Нет, это соседи сверху выбрасывают крошки и объедки, чтобы покормить голубей! Голуби, естественно, прилетят потом ко мне на карниз и нагадят на окна. Про голубей, я думаю, каждому есть что сказать, да, впрочем, и про соседей, во всяком случае, в Москве. Даже если вы поселитесь в «интеллигентном доме», нет гарантий, что вы не пострадаете от какой-нибудь милой старушки, попросившей показать ей ваш ремонт и тут же накатавшей жалобу за несогласованные переделки.
Кто-нибудь скажет: ну а ты сама что, неужели без греха? Ни разу не воровала зеркало из лифта, не сыпала крошки в окно, не орала ночью на ребенка «что задано по окружайке»? Как ни странно, на все вопросы — нет. Я выросла в многоквартирном доме и хорошо помню, как меня учили поднимать стул или табуретку, чтобы не скрести по полу, учили здороваться с соседями и не бросать фантик от конфеты на пол (мама говорила, если нет вблизи урны, клади в карман). Я искренне не понимала, как можно гадить там, где живешь, и до переезда в московскую квартиру думала, что все так думают.
А самое интересное во всей этой недобрососедской истории, как меняются люди, покинув свои квартиры. В соседнем доме с моим работает один из лучших районных ресторанов — он правда хорош, но все же не настолько, чтобы сюда приезжали гурманы с Большой Никитской. Логически мысля, это жители нашего дома или окрестных домов, где, как я подозреваю, все обстоит примерно так же, как в нашем. Почему же они так изысканны, почему требуют тканевые салфетки и нож для рыбы, где их трехлитровая банка в конце-то концов?!
И все-таки, друзья, у меня есть надежда — робкая, как молодое деревце, в ветвях которого запутался неизбежный рваный пакет из «Пятерочки». Эта надежда крепнет, когда я вижу, как парень с третьего этажа выносит чужой мусор из подъезда (скривившись от отвращения, но все-таки выносит). Или когда наблюдаю за трогательными цветниками, разбитыми соседкой с первого этажа. Или когда вижу, как старушка со шпицем, добравшись к нашему восьмому этажу, отправляет лифт на первый. Может, мы все-таки научимся однажды быть друг другу не просто временными попутчиками, но добрыми соседями? И стоило мне написать эту фразу, как сосед сверху прокричал во всю мощь своих легких:
— Да пошла ты! Хрен тебе, а не Новый год!