Когда мне было 13 лет и мне удавалось прогулять школу, я забирался в спальню родителей, открывал заветную тумбочку слева от папиной половины кровати…

Это была тумбочка сокровищ, в ней лежали книжки…  Чего я только не находил: «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына, «Ожог» Аксенова, «Лолиту» Набокова, «Николая Николаевича» Юза Алешковского и много другого разного; может быть, именно тогда я научился читать очень быстро, запоминая абзацами, как учат на скорочтении: нужно было прочесть до шести часов, до того времени, когда папа вернется с работы.

И вот как-то среди папиных носков и носовых платочков — книга, а на обложке человек, похожий на Джона Леннона, только очень кудрявый. Это было какое-то западное издание «Эдички»…  Я сел на уголок родительской кровати и пока не кончил читать, ни разу не вставал.

Это изумительное первое прочтение «Эдички». И никогда после эта книга не покажется такой значимой, как при первом прочтении. Несравненная свежесть и какая-то растерянность перед свободой авторских высказываний.

Человек, взращенный на русской классике и хорошем русском авангарде начала века, почти всегда становится носителем вируса хорошего вкуса. Русская литература (а потом я понял — это вообще свойственно славянской литературе) необычайно многословна и словно создана для того, чтобы своим существованием подменить реальность: Гоголь, Толстой, Достоевский, Чехов, Платонов…  Можно не жить, можно только читать, как и делали советские мальчики, забравшись с фонариком под одеяло с книжкой в руках, чтобы родители не засекли.

Русская литература — клетка или невероятной силы наркотик, о чем не преминул упомянуть Сорокин в «Достоевский трип», а вот выход в реальность дорогого стоит, слишком велика разница между мыслями, образами, энергетикой существования русской литературы и теми мордами, что встречались с нами в школе, в магазине, за углом.

Еще русская книга была полна идей, умеющих увлечь и зажечь, а вот плоти в ней никогда не было.
Лимонов был один из первых русских, кто не побоялся показать зов плоти. Именно это позволило стать «Эдичке» великим скандальным романом наравне с «Лолитой» Набокова и «Голым завтраком» Берроуза. Потом появился «Ожог» Аксенова, примерно в те же годы писались великие свободные «Москва—Петушки».

В моей судьбе так сложилось, что именно «Эдичка» был первым русским произведением, которое показало мне, что литература, написанная на русском, это не обязательно памятник. Это вполне может быть современным поп-продуктом, текстом, созвучным с самими потаенными мыслями современного подростка.

Потом у Лимонова была успешная трилогия: «У нас была великая эпоха», «Подросток Савенко», «Молодой негодяй» — такая физиологическая пародия на «Детство», «Отрочество» и «Юность» Толстого.

Лирический «Дневник неудачника», успешная «История его слуги», чувственное «Укрощение тигра в Париже» об отношениях с моделью Натальей Медведевой, украсившей своим изображением обложку пластинки некогда модной бостонской группы The Cars. Готический и до сих пор недооцененный прекрасный роман «Палач», два десятка изумительных стихотворений, примерно столько же прекрасных рассказов, два тома мемуаров «Книга мертвых» и много всего другого, что интересно только настоящим фанатам Лимонова.

Казалось, что Савенко (Лимонов) — мальчик, поймавший свою звезду. Харьков, Москва, Нью-Йорк — и везде, как бы сейчас сказали, всегда в тусовке. Все главные люди искусства пожимали ему руку или хотя бы трогали за плечо. Всегда в модной одежде — если не было денег, он сам ее шил, был великолепным портным. Прекрасные женщины: модели, актрисы.

И вдруг — бац…  Все накрылось медным тазом — Нью-Йорк, нищета, лузерство, любимые женщины уходят. Лимонов буквально выскребает себя и пишет «Эдичку», через несколько лет этот роман увидит свет. А Лимонов постепенно прорвется в истеблишмент, но чем бы он ни занимался в дальнейшем: литературой, войной, политикой, — он всю свою жизнь потратит на борьбу со своим первым романом. Он как бы пытался вернуться на ту золотую дорожку, по которой фартило идти ему в юности. Но вернуться ему никак не удавалось. Все, что он делал, или почти что все, заканчивалось крахом, и лишь единственное, что висело неизменно, как оранжевый Марс на небе — это его роман «Это я, Эдичка».

Я помню, Лимонов писал или рассказывал, как омоновцы начали его толкать, а он им сказал: «Поосторожней, ваши же дети будут меня читать». Действительно. Будут. Умер большой писатель.

Фото: Сергей Борисов